Жирков. Русская журналистика от золотого века до трагедии 1900-1918

епископа Иннокентия (Борисова), епископа Феофана (Говорова) и многих других.1

Духовное слово Русской Православной Церкви (РПЦ) всегда представляло собой целенаправленный, единый синтез устной, рукописной, а затем и печатной коммуникации, символов и знаков, особого изобразительного ряда, музыки, если иметь в виду храм. В этом состоит особенность Духовного слова, это его качественное отличие, что естественно сказывалось и сказывается на всех типах коммуникаций. Духовная коммуникация долгий исторический период была основной во взаимодействии власти с народом Руси. При этом рыночная составляющая информационного процесса, сотворившая, по выводу М. Маклюэна,2 западного человека, заработала на русских просторах не сразу. И смысл этого явления не в отсталости русского общества, а в его своеобразии, его духовной наполненности, которая влияла на всю его культуру и бытие.

Словесно-изобразительный синтез духовной коммуникации, нашедший воплощение в духовной книге, дал впоследствии обществу и литературу, и публицистику, и живопись. Еѐ традиции сделают достоянием литературного процесса России высокую духовность, нравственность, пророчество. Вспомним корифеев XIX века Соловьева, Достоевского, Толстого.

С XVIII в. русская журналистика развивалась в единстве как система, состоящая из двух подсистем – духовной

(церковной)3 и светской. Духовная составляющая коммуникации в России будет оставаться основной и на протяжении XVIII столетия. Пѐтр Великий был, по мнению многих историков, западником. А.Н. Шлосберг, к примеру, писал в 1911 г.: «Пѐтр в отношении прессы произвѐл нас в ―бытие‖, пересадив еѐ с Запада в уже готовом виде». Такой вывод слишком примитивен. Опираясь на мировой опыт и преодолевая сопротивление значительной части священнослужителей, Пѐтр I реформировал информационное пространство страны, создал светскую печать, еѐ материальную базу 4, однако он же сохранил ту традицию, которая существовала ранее: духовная коммуникация оставалась основной во взаимодействии с народом.

235

Это очень важный момент, который отличал нашу журналистику от других качественно и на том этапе, и на последующих. Одним из существенных итогов петровских реформ в информационном процессе станет наличие в нѐм с этого исторического периода двух подсистем печати. Духовную подсистему традиционно представляли устная коммуникация, проповеди и рукописные и печатные книги. Духовная периодика возникает в первой четверти XIX в. К 1860-м гг. складывается определѐнная сеть журналов РПЦ, с этих лет создаѐтся сеть епархиальных ведомостей. На рубеже XIX – XX вв. появляется частная церковная периодика.

Вообще исторически сложившиеся подсистемы русской печати взаимодействовали довольно трудно, с большими противоречиями. В соответствии с их наличием на практике сложилась и цензура из двух институтов: духовного, более древнего, и светского. Существовало и определѐнное разделение их труда. Духовная контролировала духовную жизнь общества, духовную и нравственную сторону информационного процесса. В этом было заложено, пожалуй, главное противоречие между двумя подсистемами печати. Оно сдерживало развитие диапазона информации светской журналистики и консервировало диапазон информации в духовной.

Охранительный консерватизм РПЦ экстраполировался на характер еѐ печати. С появлением в 1860-е годы наиболее распространѐнного типа церковных изданий – епархиальных ведомостей – постоянно возникали дискуссии об их содержании, во время которых говорилось, как правило, о недостатках этих официозов, выполнявших главным образом служебную роль, их аморфности и типовой неопределѐнности5. Находясь под двойной цензурой – Синода и епархиальных архиереев, которые лично их просматривали, они превратились по большей части в безликие издания. Через 20 лет после их появления – 21 мая 1880 г. «Церковно-общественный вестник» (Санкт-Петербург) писал о том, что их редакторы всего боятся и характеризовал епархиальные ведомости как издания, «дышащие духом крайней нетерпимости», «тощенькие серенькие тетрадочки».

236

Прошло ещѐ 20 лет. Несмотря на возникшую потребность в более тесной связи изданий этого типа с аудиторией, ситуация с епархиальными ведомостями мало в чѐм изменилась. В 1897 г. Н. Торков в статье «Епархиальные ведомости и духовенство» утверждал: «Одни епархиальные управления за то, чтобы епархиальный орган был на высоте своей задачи, хотя бы для этого пришлось увеличить расходы на издание. К сожалению, большинство смотрит на дело не так: не только не оказывает нравственную поддержку, не желая помещать в нѐм статей, но и обязательную материальную. Большинство «Епархиальных ведомостей», предоставленные сами себе, не отражают жизни епархии, поневоле публикуют статьи общего характера». Мнение Торкова разделял другой автор «Вологодских епархиальных ведомостей» И. Попов, считавший, что местные церковные газеты должны «чутко прислушиваться к жизни прихода и взять из неѐ не только внешние впечатления».6

В1898 г. редактор «Ярославских епархиальных ведомостей» Н. Корсунский направил оберпрокурору Св. Синода К.П. Победоносцеву записку «О придавленности епархиальных ведомостей», объясняя эту придавленность тем, что местные цензурные комитеты постепенно были закрыты, последний – в Ярославле в 1896 г., а субъективизм цензуры, которую вели назна-

чаемые епархиальным преосвещѐнным цензоры, «решительно заедал» жизнь епархиальных редакций.7 На самом деле, как свидетельствуют факты истории духовной печати, дело состояло в другом. Для нас важно здесь отметить констатацию Корсунским ситуации с епархиальными ведомостями.

Вцерковной периодике во время проведения 200-летнего юбилея русской печати прошла дискуссия на тему: «Какими должны быть епархиальные ведомости». В ходе еѐ возник ставший главным вопрос о соотношении в этом издании богословского и «практического», то есть церковной и светской информации. Уже тогда остро ощущалась диспропорция в содержании епархиальных ведомостей, заложенная синодальными рекомендациями ещѐ при их организации: полное господство, говоря современным языком, специализированной информации, то есть

237

всего того, что касалось сугубо церковной жизни, которая отделялась от мирской, светской.

Редактор «Архангельских епархиальных ведомостей» А. Ежов замечал в 1904 г., что в церковных изданиях этого типа «довлеют статьи отвлечѐнного содержания по богословским вопросам над заметками из практической жизни». «Забайкальские епархиальные ведомости» перекладывали вину в «бессодержательности ведомостей» на духовенство, которое «многого требует, ничего взамен не давая». «Олонецкая церковная газета» называла епархиальные ведомости «сборниками случайных статей», выдвигая в качестве причины их такого характера то, что их редакции «не в состоянии иметь особых корреспондентов в провинции».8 К местной прессе присоединил голос в ходе дискуссии «Церковно-общественный вестник»: «Прозябающие повсюду епархиальные издания представляют собой часто не более как скорбный листок своей епархии, а между тем должны быть еѐ художественной духовной фотографией»9.

Таким образом, дискуссия о характере епархиальных ведомостей показала, что развитие этого типа издания упиралось в незыблемые установки управления РПЦ. В цензурной деятельности Святейший Синод постоянно проводил разграничительную черту в содержании периодики РПЦ между духовным и светским. Основная установка Церкви в этом отношении отражена во многих руководящих документах. Еѐ можно представить обобщѐнно по одному из них: «…Вообще соединение в одном журнале двух отделов (духовного и светского), различных по содержанию и характеру, и помещение статей духовного содержания, особенно таких, как рассказы из земной жизни Спасителя, или объяснение евангелий – наряду со статьями, …как то: повестями (в стихах и прозе), баснями, сказками, анекдотами и т.п., было бы весьма неуместно и могло бы неблагоприятно действовать на религиозно-нравственное чувство народа, способное возмутиться столь неосторожным и неразборчивым смешением предметов священных с мирскими и тщетными».10 Или более резко: «Святейший Синод находит неуместным вообще соединение в одном журнале статей духовного и светского содержа-

238

ния, весьма различных по своему характеру, преимущественно для чтения православному народу…»11. Данная установка Синода, отражавшая стремление Церкви к сохранению некоторой автономности, касалась всей периодики РПЦ.

Но при этом надо иметь в виду два обстоятельства. Первое: Церковь как древнейший институт общества, обращенный к духовной сфере человека, отличается консервативным традиционализмом. Второе: Русская Православная Церковь со времени Петра Великого была прикреплена к государству. Еѐ священники были фактически в составе бюрократического аппарата страны. Так, в 1891 г. в армии и на флоте насчитывалось 569 военных духовников, 272 церкви. В ходе Первой мировой войны на армейской службе состояло (по данным на 1915 г.) более 5 тысяч священников РПЦ, а были в армии ещѐ муллы, ксендзы, раввины (на каждый военный округ по 1)12. Эти обстоятельства сказывались на том, что в деятельности Церкви так или иначе проявлялись тенденции отстаивания собственной автономии. В этом преуспевал институт духовной цензуры, который долгое время расширительно воздействовал на информационный процесс общества, включая светскую журналистику, литературный процесс (попытки предать анафеме А.И. Герцена,13 критика классиков русской литературы, особенно Л.Н. Толстого)14.

В этом смысле деятельность оберпрокурора К.П. Победоносцева – ока государева, на деле осуществлявшего идеалы самодержавия, воплощѐнные в триаде: самодержавие – православие – народность, можно рассматривать позитивно. Такой подход способствовал развитию духовной коммуникации, печати РПЦ, на которую нельзя смотреть упрощѐнно, как на копию светской. Если последняя взаимодействовала чаще всего с элитарным читателем, то православная печать была рассчитана на всех, с прерогативой общения с народом. И эту прерогативу власть и иерархи охраняли от всяческих посягательств на неѐ, особенно интеллигенции.

239

6.2. Журналистика Русской Православной Церкви

В итоге к XX столетию журналистика Церкви в России представляла собой значительную по влиянию на общество силу.15 Она имела самостоятельные мощные издательские центры, опиравшиеся на традиции, восходящие к рукописному периоду: Петербургская и Московская Синодальные типографии, типографии Киевской и Казанской духовных академий. Издательская деятельность осуществлялась Лаврами – Троице-Сергиевой, Почаевской и др., епархиями, братствами и т.д. В 1894 г. СанктПетербургская синодальная типография, например, отпечатала 5 миллионов 740 тысяч книг, брошюр, номеров церковных ведомостей и прочей продукции, состоявшей из 21 миллиона печатных листов. Первая Всероссийская выставка печатного дела (1895 г.) преподносила как чудо издание молитвы Господней «Отче наш» на 324 языках16.

Своеобразная сеть изданий, сложившаяся на этой материальной базе на рубеже веков и бурно развивающаяся в начале XX столетия, отражала разные стороны духовной жизни общества и состояния аудитории. Она во многом дублировала типологию светской, официальной журналистики. В Петербурге и Москве выходил ряд органов Синода, на местах – епархиальные ведомости: к 1917 г. их насчитывалось 71.17 Журналы Церкви расширили географию от столиц, Казани, Киева, как это было в XIX в., до Одессы, Рязани, Тифлиси, Харькова, Ярославля. К 1913 г. Церковь обладала наиболее разветвлѐнной в государстве системой печати, включавшей 1764 журнала и газеты общим тиражом 5 731 тысяча экземпляров18. При этом именно начало XX в. стало наиболее интенсивным периодом роста периодики РПЦ. По сравнению с периодом 1881 – 1905 г. сеть еѐ изданий разных типов в 1905 – 1917 гг. увеличилась более чем в 2 раза. Если в 1881 – 1905 гг. вышло 85 журналов, 2 газеты, 6 листков (всего –

93), то в 1905 – 1917 гг. соответственно – 142, 20 и 39 (201).19

Общая для развития духовной печати тенденция соответствовала тенденции, присущей тогда и светской журналистике: росло число изданий, рассчитанных на более массовую аудиторию (листки, газеты, тонкие журналы). К этому следует добавить выходившие массовыми тиражами листовки, брошюры, календа-

240