skiperskikh_a_v_legitimatsiya_i_delegitimatsiya_postsovetski
.pdf
следования религиозным правилам и обычаям. Таким же потенциалом обладают культура и традиции – они способны наделить легитимностью лидера, опирающегося на них, апеллирующего к ним и способствующего их сохранению»230, считает С.Мирзоев. Действительно, подобный сценарий был востребован в условиях «тюльпановой революции», когда узбекской диаспоре, проживающей на юге Кыргызстана удалось провести своих кандидатов в избранный Жогорку Кенеш. Период «цветных» революций может быть отмечен появлением новой рецептуры успеха политической легитимации, состоящей из обязательной критики нормы, в том числе и ее грубого устранения.
Специфика легитимации политической власти в условиях постсоветской трансформации в контексте возможности компонента норм определять эквилибриум транзита, связана с таким источником нормы как церковь. Нужно признать, что церковь в силу своей стабильности как института, при попадании в условия повышенной неопределенности, превращается в одного из реальных политических акторов, поддержка которого много значит для претендентов на политическую легитимацию. Функции церкви как политического актора актуализируются в тех случаях постсоветских транзитов, где изначально существовала высокая степень неопределенности исхода. Так, в Украине, после политической легитимации В.Ющенко в рейтинг 100 самых влиятельных людей Украины вошли четыре представителя различных конфессий, причем двое из них, главы Украинской православной церкви Киевского и Московского патриархата – Филарет и Владимир, соответственно занимают 14 и 17 позиции231. Грузинский католикос Илия II выступал активным референтом в событиях «революции роз». Тезис о том, что церковь является каналом для интеграции в политически влиятельные группы, уже применительно к российским условиям, подтверждает О.Гаман-Голутвина, отметившая, что «в рейтинги политического влияния ряда регионов входят представители Русской православной церкви»232. Патриарх РПЦ Алексий II по итогам ежегодного рейтинга составляемого политическим еженедельником «Комерсант-Власть» находится на 42 среди ньюсмейкеров, а по частоте упоминаний в информационном поле занимает 29 место233. И это неслучайно, потому как легитимационные шансы политических акторов, становятся прямо пропорциональны демонстрируемой ими религиозности, позиционирующей как технология политической легитимации234. Креативация интеракций власти и церкви в политическом процессе, не может не оставлять в конструируемом политической властью тексте
230Мирзоев С. Гибель права: легитимность в «оранжевых революциях». М. 2006. С. 13.
231Корреспондент. // 19 августа 2005 года. №32.
232Гаман-Голутвина О.В. Региональные элиты России: персональный состав и тенденции эволюции. //
Полис. 2004. №2. С. 14.
233Черников П. Рейтинг публичности власти. // Коммерсант-Власть. 2006. №3. С. 63-69.
234Скиперских А.В. Технологии политической легитимации. Елец. 2005. С.29.
релевантных моделей, рассчитанных на внушительную по численности аудиторию верующих. Аудитория интерпретирует содержание в единственно возможном меню смыслов с элиминацией нежелательных прочтений (интерпретаций следов нормы церкви как искусственно вмонтированных в текст в расчете на автоматическую репрезентацию послушной аудиторией). В созданную Общественную палату в России входят представители практически всех влиятельных конфессий (митрополит Кирилл, муфтий Гайнутдин, главный российский раввин Берл Лазар), что не может не свидетельствовать о желании власти заручиться поддержкой церкви.
Большое значение в определении траектории политической трансформации имеет конфессиональная культура. Как свидетельствует С.Хантингтон, «новые демократические режимы легче всего устанавливались в странах Южной и Центральной Европы, населенных преимущественно католиками и протестантами»235.
В ситуации трансформаций, одним из условий легитимации политической власти, является политтворчество субъекта власти в проектировании и принятии пакта, позволяющего определить судьбу проигравших политических акторов. Институт пакта в случае репрезентирования мог свидетельствовать об умении политических акторов использовать договорное начало в реализации собственных стратегий, связанных с реализацией политической власти, а также, несомненно, об их высокой консенсуальной культуре. «Легитимация пакта и его последующее развитие позволяли перейти к одному из ключевых моментов демократизации – проведению первых свободных и конкурентных выборов новой власти»236.
Появление института демократических выборов явилось неотъемлемым компонентом, включенным в процесс постсоветского транзита. Существующее законодательство в государствах постсоветского пространства, регулирующее выборный процесс, также закрепляет за тем или иным случаем транзита свою специфику. Ужесточение требований к политическим партиям-участникам предвыборных кампаний в России свидетельствует об авторитаризации политического дискурса и постепенном снижении количества возможных рисков для власти, связанных с проходом в парламент нежелательных политических акторов, компромисс с которыми трудно достигаем. Ситуации, в которых партии власти являются основными игроками в период предвыборных кампаний, характерны практически для всех постсоветских государств, за исключением стран Балтии, Украины и Молдовы. Там, наоборот, условия интеракций политических партий в электоральном дискурсе происходят достаточно свободно, без явного прессинга со стороны властей, потому как
235Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М. 2003. С.298.
236Мельвиль А.Ю. О траекториях посткоммунистических траннсформаций. // Полис. 2004. №2. С. 68.
его инициация будет расцениваться как атака на отчужденные на раннем этапе постсоветского транзита права. Неслучайно, доминирующим типом легитимности политической власти в данных государствах является конструктивный тип237. Ставка процентного барьера, определенного законодательством постсоветских государств, выступает еще одним индикатором демократичности электорального дискурса. В случаях, где его ставка достигает 7% (Грузия, Казахстан, Россия) есть смысл констатировать сворачивание демократических процессов. Там, где ставка низка (4% в Украине, а перед парламентской кампанией 2006 года она была снижена до 3% ) – налицо отсутствие политических акторов, право на абсолютный контроль над ресурсами которых не вызывало бы вопросов со стороны нарождающегося гражданского общества.
На наш взгляд, постосветский транзит наметил два варианта институционализации и развития нормотворчества. В первом случае, характерном для таких государств как Азербайджан, Армения, Грузия, Казахстан, Кыргызстан, Беларусь, Россия, Узбекистан, Туркмения, интеракции политических акторов, в значительной мере определяемые неформальными нормами и следованию им, создают условия для оптимизации жесткого законотворчества, создания системы институциональных фильтров «под себя». Приход к нормативной форме государств Балтии был следствием изначально высокой социальной организации, институционализация формальной нормы явилась сама собой разумеющейся из-за отсутствия неформальных практик. Во втором случае, интеракционный неформализм предполагает отсутствие достигнутой формы на выходе, то есть сформулированные нормы носят консенсуальный характер. Их изначально временный пактовый замысел оптимизирует люфты последующих стратегий политических акторов (Молдова, Украина, Таджикистан начала 1990-х гг.). Применительно к случаю Украины, считают некоторые аналитики, отход от разрешения противоречий правовым путём и достижение пакта посредством неформальных мер, было в определённой степени закономерно. Данная особенность объясняется тем, что изначально «правовые препятствия для принятия важных государственных решений сводятся на нет общественной легитимацией необходимого результата»238.
Факторы. Анализ политической ситуации не возможен без исследований еще одного ее компонента – факторов, коррелирующих с
237Таблица 1 показывает, что конструктивный тип легитимности политической власти является наиболее релевантным в условиях государств Балтии, а также Молдовы и Украины. Происходившие выборы глав постсоветских государств, продемонстрировали высокую степень неопределенности исходов противостояния политических акторов - конкурентов. Практически во всех случаях было сложно предсказать победителя, что подтверждает справедливость предложенной нами дефиниции (конструктивный тип). Перед источниками легитимности существовала не только сложность выбора между кандидатами, но и их программами.
238Волошин О, Лазарев И, Дикий Е. Принуждение к миру. // Эксперт. 25 – 31 декабря 2006. № 50 (99). С.
другими компонентами политической ситуации. Политическая ситуация организовывается при помощи целого ряда причин и условий, ее сопровождающих. В контексте нашего исследования, анализ факторов, способствующих трансформации постсоветских обществ, с одной стороны, а также настраивающих легитимационные механизмы трансформации, отправляющиеся от конструктивных возможностей переходной (транзитной) политической ситуации с другой, является стержневым моментом прикладного анализа239. На процесс легитимации политической власти в трансформирующихся постсоветских обществах могут оказывать влияние практически все факторы, разновидности которых представлены в классификационных системах. Опять же, чрезмерная зависимость процесса политической легитимации от какого-либо фактора, в условиях трансформационной игры в отдельно взятой системе (например, в Молдовы, лишенной каких-либо внутренних ресурсов, способствующих контролированию ситуации у себя внутри, а также ее геополитическое положение, создает оптимальные условия для поиска авторитетного референта-игрока, способного позиционировать как внешний фактор политической легитимации власти) претендует на идентификацию политической ситуации как, несомненно, специфичной. Наиболее реальным фактором политической легитимации новых акторов и их стратегий на постсоветском пространстве, репрезентированным во всех случаях постсоветского транзита, позиционирует делегитимация советского режима, следствием которой явился кризис и распад советского государства.
Акторы и их стратегии. Политическая ситуация не может создаваться без действующих субъектов политики. Политическую ситуацию организовывают политические акторы. У каждого из них есть собственное видение политической ситуации, а также претензии на дальнейшее развитие событий, определяемое их политическими стратегиями. В политической ситуации трансформации, увеличивается роль конкретных политических акторов, способных выступать референтами, мобилизуя на политическое участие источников легитимности.
Так, на ранних стадиях посткоммунистического транзита наиболее действующими политическими акторами позиционировали группировки, сформировавшиеся внутри коммунистических партий. Именно партийные организационные структуры были использованы политическими акторами для контроля над направлениями последующих изменений политического режима. По мнению некоторых исследователей, данная политическая ситуация сложилась в Азербайджане, Белоруссии, Эстонии, Литве, России и в Украине. Сильные позиции номенклатуры были отмечены в
239 В контексте нашего исследования, неслучайно, проблемам факторов делегитимации политических режимов была отведена целая глава.
Узбекистане.240 В ряде постсоветских государств легитимация новой власти, представленной выходцами из старой номенклатурной элиты не могла достичь эффективности без элиминации с поля конкуренции политических акторов, игравших на стороне оппозиции. Как правило, эта схема характеризует постсоветские государства Востока, где шансы на демократизацию были изначально невелики. Подобный вариант политической легитимации можно наблюдать на примерах Азербайджана (Г.Алиев – С.Гусейнов), Казахстана (Н.Назарбаев – Г.Жакиянов), Кыргызстана (А.Акаев – Ф.Кулов), Таджикистана (Э.Рахмонов – М.Искандаров) и Туркменистана (С.Ниязов – Б.Шихмурадов). Во всех постсоветских государствах в период трансформации ключевыми акторами выступали политические элиты. Некоторые исследователи спешат отметить, что структура постсоветских политических систем очень напоминала модели отношений и структуры, имеющие место в кликах и кланах, что, несомненно, придавало транзиту специфический характер. Так, выборы в Кыргызстане превратились в конкуренцию кланов, являющихся «одними из основных субъектов региональной теневой политики»241. Легитимация политической власти в ряде государств постсоветского пространства происходит при непосредственном участии кланов, выступающих наиболее активными и ресурсообеспеченными игроками. Влияние кланов на процесс политического строительства очевидно, поэтому можно говорить об инкорпорации кланов в политическую систему, об их функциональности и структурной организованности. «Эта сложная система неформальных отношений, включающая в себя персонифицированные контакты типа «патронклиент» и сети горизонтальных связей, глубоко проникла в официальную экономику и бюрократию и связывала их с общественными кругами. Открыто не институционализированные, эти отношения укладывались в четкие модели»242. Клиентелизм, своим существованием обязанный кланам, формирующимся вокруг влиятельных лиц, получил распространение потому, «что иерархические оболочки были ослаблены постоянными преобразованиями»243. «В обстановке рушащейся власти и ослабления традиционных институтов, - рассуждает А.Лукин, - клики захватили широчайшие полномочия и не сталкивались с серьезными ограничениями своей активности»244. «Соотношение между различными
240Карл Т.Л, Шмиттер Ф. Демократизация: концепты, постулаты, гипотезы. Размышления по поводу применимости транзитологической парадигмы при изучении посткоммунистических трансформаций. // Полис. 2004. №4. С.13, Левитин Л. Узбекистан на историческом повороте. М. 2001.
241Карин Е. Бархатный сезон в Центральной Азии: кыргызстанская модель смены власти. // Вестник Евразии. 2005. №2 (28). С. 199.
242Wedel J.R. Collision and Collusion: А Strange Case of Western Aid to Eastern Europe. New York. St.Martins Press. 1998. P.104.
243Крыштановская О. Анатомия российской элиты. М. 2005. С. 83.
244Лукин А.В. Демократизация или кланизация? (Эволюция взглядов западных исследователей на проблемы в России). // Полис. 2000. №3. С.72.
областями экономической и социальной жизни опосредуется формированием групп, объединяющих занимающиеся производственной, финансовой и политической деятельностью предприятия и органы местной власти245», считает французский политолог Ж.Сапир. Действительно, если внимательно проследить за развитием постсоветского транзита, то окажется очевидным, что траектория транзита во многом определялась стратегиями экономических элит. Подобная ситуация характерна практически для всех постсоветских государств.
Так, в Украине, в течение постсоветского транзита за контроль над политическим дискурсом соперничали группы Литвина, Деркача, СуркисаМедведчука, Бакая-Волкова, Пинчука, Ющенко, Тимошенко и донецкая группа. Перипетии противостояния украинских кланов, так или иначе, уже попадали в исследовательский фокус как украинских, так и зарубежных исследователей246. Апофеозом противостояния украинских политических элит стала «оранжевая» революция 2004 года, результаты которой позволяют говорить о том, что диспозиция элит приобрела новую конфигурацию. Разумеется, произошедшее перераспределение власти удовлетворяло интересам легитимированных политических акторов, таких влиятельных игроков как «Интерпайп», «Приват», «Укрсиббанк» и «Нафтогаз».
ВМолдове сильны позиции клана Ворониных, определяющего приоритеты таких игроков как «Финпромбанк», «Молдова-газ», «Металл-
маркет». Под контролем клана Ворониных находится табачно-алкогольное производство, транспортная и нефтяная промышленность247.
Армянский исследователь Г.Саркисян отмечает, что обретение независимости в Армении происходило параллельно формированию установок, согласовывавших осуществляемую политику с клановосемейными принципами. Соответственно, специфичности процессу
легитимации политической власти придаёт его ориентированность на «гипертрофированную семейственность»248.
ВРоссии траектория политической трансформации, также, определялась интересами групп влияния – крупнейшими ФПГ, принципы организации которых имели все составляющие клана. О.Крыштановская говорит о могущественном клане А.Чубайса, использовавшего «малейшую
возможность для того, чтобы перевести в подведомственную ему структуру как можно больше своих людей»249. Т.Грэхем, квалифицируя
245Сапир Ж. Российский крах. М. 1999. Интердиалект. С. 83.
246Манекин Р. Украина: власть, группы влияния и кланы. // Политическая элита. М. 2003, Мухин А, Здоровец Я, Лунева А. Оранжевый закат, или история о том, как поссорились Юлия Владимировна и Виктор Андреевич. М. 2005, Кому принадлежит Украина. // Коммерсант-Власть. №48. 6 декабря 2004
года. С.56, Krushelnycky A. An Orange Revolution. London. 2006. Р. 203-204.
247Бойко А. Диктатор и его модель. Молдова – власть без легитимности. М. 2005. С.24.
248Саркисян Г. Армения на пороге «бархатной революции». // Политический класс. 2006. № 9. С. 59.
249Крыштановская О. Анатомия российской элиты. М. 2005. С. 84.
политический режим России как клановый, отмечал высокую влиятельность кланов Коржакова-Барсукова-Сосковца, Филатова-Чубайса, Лужкова250. Начало постсоветского транзита было отмечено активностью таких политических акторов как группа «Мост», банков «Менатеп», Инкомбанк», «Столичный», концернов «Олби», «Нипек», «Гермес», «Микродин». Обладатели экономического ресурса стали понимать значение его конвертирования в политические дивиденды. Появляется практика, оптимизирующая участие народившейся бизнес-элиты в избирательных кампаниях различных уровней, в том числе и в президентских выборах. На протяжении постсоветского транзита некоторые бизнес-группы меняли названия, некоторые вытеснялись более ресурсоспособными конкурентами (даже имели место политические преследования – достаточно вспомнить случай с «ЮКОС»), происходили слияния крупнейших компаний («Сибнефть» + «ТНК»), но так или иначе, их стратегии существенным образом координировали траекторию постсоветского транзита, в связи с собственными представлениями об эффективности. Например, возможности проведения параллельной политики группой «Альфа» и участие государственной власти в политике компании «Газпром», откровенное лоббирование ее интересов, говорит о непосредственном интересе власти к судьбе предприятия, к его результативному функционированию. Мы можем привести огромное количество примеров, когда власть осуществляет лоббирование успешного развития той или иной кампании. Участие власти в судьбе как региональных, так и федеральных проектов может быть объяснено ничем иным, как непосредственно личной заинтересованностью. После завершения второго президентского срока, в случае, если он, действительно станет последним, В.Путину прочат пост главы «Газпрома». Известно недвусмысленное отношение министра связи и коммуникаций Правительства РФ Л.Реймана к оператору сотовой связи «Мегафон». Компания «Интеко», возглавляемая супругой Ю.Лужкова ведет активное освоение рынка строительных услуг Москвы и других субъектов РФ. Губернатор Калининградской области Г.Боос является владельцем акций «Светосервиса» - предприятия обеспечивающего подсветку городских инфраструктур. Практически все губернаторы имеют отношение к какомуто бизнесу, являются акционерами, либо просто занимаются региональным лоббизмом. Известны случаи, когда губернаторы перераспределяли региональный бизнес внутри собственных семей (А.Руцкой, Е.Строев, Г.Ходырев, М.Рахимов). Известно огромное количество случаев, когда чиновники из администраций субъектов РФ имеют непосредственное отношение к крупному региональному бизнесу. Данные факты позволяют подтвердить гипотезу о том, что развитие постосветского транзита не было
250 Грэхем Т. Новый российский режим. // Независимая газета. 23 ноября 2005.
отмечено особым оптимизмом в регионах РФ. Как правило, после политической легитимации на региональном уровне губернаторы сразу же врастали в бизнес, что, несомненно, оборачивалось значительными издержками для декларируемых федеральным центром демократических свобод, либерализации, рыночности и т.д. Сворачивание демократических процессов происходило и в региональных хронотопах политики. Тем самым идея транзита теряла на местах поддержку и смысл, попадая под прессинг экономических интересов чиновников.
Данные процессы оказывали огромное значение на специфику легитимации и на региональном уровне. «Норильский никель» в Красноярском крае, «Северсталь» в Вологодской области, «НЛМК» в Липецкой области, «Лукойл» в Астраханской и Волгоградской областях, в настоящее время, существенно формируют представления об образах региональной успешности. Масштабы политического маневрирования экономических элит в регионах РФ, позволили некоторым исследователям отметить наличие особых сценариев, по которым осуществлялось взаимодействие олигархических групп с губернаторами251. Тесные взаимоотношения привели к тому, что, неслучайно, в ряде регионов состоялась успешная политическая легитимация представителей экономической элиты (Р.Абрамович – Чукотский АО, Н.Киселев – Архангельская область, А.Хлопонин – Красноярский край, В.Штыров – Республика Саха (Якутия), М.Батдыев – Республика Карачаево-Черкессия). И это далеко не последние примеры. Новая процедура легитимации региональных лидеров существенно повышает шансы на инкорпорацию бизнес-истеблишмента, что подтверждает гипотезу об аппаратном утяжелении данной элитной группы. Специфической чертой российской политической действительности в рассматриваемом нами контексте является инкорпорация политических акторов, имевших непосредственное отношение к процессу разработки и принятия политических решений, в бизнес-группы в качестве топ-менеджеров. На наш взгляд, это свидетельствует об их непосредственной связи с крупным бизнесом с одной стороны, а также, с клановой организацией, с другой, когда существующие внутриклановые обязательства принципиально исполнять. Эта тенденция впервые обозначилась в 1992-1993гг., когда ряд членов правительства пришли в крупные коммерческие структуры252. Впоследствии, приход в бизнес-группы бывших чиновников становится массовым. Для того, чтобы иметь представление о масштабах данной
251Лысенко В, Туровский Р. Губернаторы и бизнес: любовь по расчету? // Российская Федерация сегодня. 22 ноября 2002. С.43-45.
252О.Крыштановская в исследовании «Анатомия российской элиты» приводит следующие примеры: П.Авен стал президентом Альфа-банка, О.Сысуев – вице-президентом «Альфа-банка», М.Бойко – генеральным директором рекламной группы Video International, В.Илюшин –главой холдинга «ГазпромМедиа», А.Козырев – одним из топ-менеджеров американской компании ICN Pharmaceuticals, А.Кох – главой компании «Монтес Аури».
миграции, следует вспомнить постоянно имевшие место отставки правительства при Б.Ельцине.
Начало постсоветского транзита в Азербайджане, также, было ознаменовано активизацией политических акторов, представлявших экономический сектор. На раннем этапе транзита инкорпорация в политическую элиту Азербайджана осуществлялась по принципу принадлежности игрока к влиятельному корпусу хозяйственников. Неслучайно, местами прежней работы некоторых премьер-министров и целого ряда министров азербайджанского кабинета фигурируют такие компании как «Баккондиционер», «Бакнефтепродукт», «Бакптицепром», «Норд». Спикер парламента Р.Кулиев был директором крупнейшего в республике нефтеперерабатывающего предприятия. Разумеется, большинство представителей образовавшейся в Азербайджане политической элиты вместо решения вопросов государственной важности, связанных с их завоеванной, легитимированной позицией, продолжали отдавать приоритет лоббированию вопросов, касающихся экономического сектора. Азербайджанский политолог Р.Мусабеков, соглашается с данным тезисом. Приводя пример исключительно экономических интеракций сформировавшейся политической элиты, он отмечает, что «хозяйственный истеблишмент активно воспользовался ситуацией для извлечения прибыли путем создания совместных предприятий, обналичивания денег, проведения операций с недвижимостью, использования льготных кредитов, манипулирования бюджетными средствами и взаимной задолженностью, реализации выгодной им схемы приватизации. Что касается представителей народившегося класса предпринимателей, то в Азербайджане они все еще недостаточно сильны и консолидированы, чтобы бросить вызов бюрократической элите, что и предопределило преобладание последней в структурах власти в центре и на местах»253.
Похожая ситуация складывается в Узбекистане. Осуществляя политическое участие, кланы отстаивают интересы региональных финансово-политических элит. Стабильность узбекских кланов, их достаточно четкие границы, позволяют говорить о росте их влияния и, соответственно, амбиций. Например, ташкентский клан контролирует большую часть ТЭКа Узбекистана, компанию «Узнефтегаз», а также банковский бизнес. К самаркандскому клану принадлежит президент Узбекистана И.Каримов и премьер-министр Ш.Мирзиеев, которого прочат в его преемники. Самаркандский клан контролирует часть ТЭКа и традиционно приоритетный для узбекской экономики АПК. Ферганский клан, уступающий ташкентскому и самаркандскому по степени политического влияния, тем не менее, оставляет в поле своего интереса полулегальные формы бизнеса, к которым относится торговля и узбекский
253 Мусабеков Р. Исторические особенности формирования азербайджанских элит. // Политическая элита.
М. 2003. С. 113.
криминальный бизнес – наркотики, рэкет, подпольные цеха. Экономические стратегии узбекских кланов не могут не предполагать прямую зависимость роста собственных активов с утяжелением политического лобби. Ими прекрасно осознается ситуация, что развитие клана зависит, прежде всего, от стабильности конъюнктуры, как во внутренней, так и во внешней политике государства. Данной точки зрения об узбекских кланах придерживается А.Грозин, определяющий, что «структуры, которые ведут перманентную борьбу за власть в стране, имеющие мощный финансово-экономический блок, своих представителей на разных уровнях государственной власти, не ограничиваются возможностями регионов, а распространяют свое влияние через различные отрасли экономики, в первую очередь, через высокоприбыльные сферы»254. В Казахстане, одним из вероятных преемников Н.Назарбаева, является его зять – Т.Кулибаев, занимающий ответственный пост в государственной нефтегазовой кампании «Казмунайнефтегаз»255. Во всех вышеперечисленных примерах клановой организации мы имеем дело с весьма активными и ресурсоспособными игроками, в контексте политики, проводимой постсоветскими государствами, позиционирующими как влиятельные политические акторы.
Приведённые примеры, на наш взгляд, выявляют зависимость легитимационных процессов на постсоветском пространстве от клановых организаций, от их преференций, в значительной степени, формирующих образы политической целесообразности. Клановые организации испытывают постоянные вызовы со стороны оппозиционных групп, готовых к инкорпорации в правящую политическую элиту. Правящие элиты – кланы, по словам испанского политолога Л.Санистебана
«уподобляются крепости, осаждённой врагами, которые хотят разрушить её стены»256.
Специфика легитимации политической власти в условиях постсоветской трансформации, на наш взгляд, связана с таким феноменом как «семья» политического лидера. Постсоветская трансформация породила практики непосредственного участия семей глав государств в процессе принятия и реализации политических решений. Причем речь идет даже не о том, что семьи начинали концентрировать внутри значительные ресурсы, фактически превращаясь в олигархические организации. Существует еще более характерная практика, позиционирующая семью одним из ключевых политических акторов. Постсоветский транзит выявил случаи, когда политическая власть консервировалась внутри конкретной семьи. Тогда основным преемниками выступали претенденты из первого круга - дети политического лидера – главы государства. В следующий круг
254Грозин А. Наследники Тамерлана. Клановая система Узбекистана. // http://www.arabeski.globalrus.ru
255Олкотт М.Б. Центральная Азия: перспективы смены власти. //Pro et Contra. 2005. №1. С.62.
256Санистебан Л. Политические системы и легитимность. // Диалог. 1993. № 4. С.46.