gryaznov_a_f_red_analiticheskaya_filosofiya_stanovlenie_i_ra

Упорядоченность может быть получена и иным способом, напри­ мер, посредством высказываний, которые делаю я или кто-то другой. Если я, например говорю: «Это событие произошло раньше, а то поз­ же», то это совсем другая упорядоченность. Оба вида упорядоченнос­ ти могут быть объединены, когда, например, я говорю о сильном по­ жаре, рассказы о котором я слышал в детстве. Здесь, так сказать, на­ слаиваются друг на друга время воспоминания и время высказывания. Еще сложнее дела обстоят с историческими высказываниями и с вре­ менем в геологии. В этом случае смысл указания на время полностью зависит от того, что допускается в качестве верификации.

25сентября 1930

<РАЗНОЕ>

Кажется, можно сказать, что только настоящее обладает реаль­ ностью. Здесь следует спросить: обладает реальностью в противопо­ ложность чему? Должно ли это значить, что моя мать не существова­ ла или что я не встал сегодня рано утром? Этого мы подразумевать не можем. Должно ли это значить, что события, которые я сейчас не вспоминаю, не существовали? Тоже нет.

Мгновение настоящего, о котором здесь идет речь, должно озна­ чать нечто, что есть не в пространстве, но что само является простран­ ством.

* · ·

* * *

Я не считаю, что будет правильным сказать: любое предложение должно быть составным в смысле слов. Что означал бы тот факт, что предложение «ambulo» 19 состояло только из корневых слогов? 20 Пра­ вильно было бы так: любое предложение есть момент игры в образо­ вание знаков — по всеобщим правилам.

* * *

Пожалуй, я могу спросить: «Это был гром или выстрел?» Но не: «Это был шум?» Я могу сказать: «Померь еще раз, это круг или эл-

19Ambulo — прогуливаюсь {лат.) — Прим. перев.

20Витгенштейн критикует собственное утверждение в «ЛФТ», афо­ ризм 4.032.

липе!» Здесь можно сделать оговорку, что слово «это* означает нечто иное, сообразно с чем предложение будет истинным или ложным.

Ясно, что слово «это» должно иметь постоянное значение, ока­ жется ли предложение истинным или ложным. Если я могу сказать: «Это круг», то это должно также делать осмысленным предложение: «Это эллипс».

* * *

Я запросто могу сказать: «Протри стол!», но не: «Протри все точки <этого стола>!»

* · ·

Если я говорю: «Стол коричневый», то качество «коричневый» имеет смысл относить к носителю, к столу. Если я могу представить себе стол коричневым, то я могу представить себе его любой расцвет­ ки. Что значит это: «Я могу представить себе один и тот же круг красным или зеленым»? Что именно остается одним и тем же? Фор­ ма круга: Но я не могу представить одну лишь форму.

* * *

«У этого предложения есть смысл» — неудачный оборот речи. «У этого предложения есть смысл» звучит так же, как «У этого

человека есть шляпа».

«Эти знаки обозначают предложение», то есть мы перемещаем в знаки форму предложения.

Одновременно мы перемещаем в предложение форму действи­ тельности. [Ф.В.]

Если я знаю, что эти знаки обозначают предложение, то могу ли я спросить: «Какое предложение?»

Среда, 17 декабря 1930 (Нойвальдегг)

РЕЛИГИЯ

Существенна ли для религии речь? Я очень хорошо могу пред­ ставить себе религию, в которой нет никаких постулатов и в которой, следовательно, не о чем говорить. Сущность религии, очевидно, не должна иметь ничего общего с тем, о чем можно вести речь, или, ско­ рее, так: если что-то говорится, то это само по себе является состав­ ной частью религиозного поступка, а не религиозной теорией. Таким образом, это вовсе не зависит от того, истинны, ложны или бессмыс-

должно было бы быть сказано прозой. Атака на границы языка? Но ведь язык не является клеткой.

Я могу сказать лишь: я не смеюсь над этим человеческим стрем­ лением; я снимаю перед ним шляпу. И здесь существенно, что это не социологическое описание, но то, что я говорю это о себе самом.

Факты для меня — ничто. Я чувствую сердцем, что имеют в виду люди, когда говорят «мир — тут*.

Вайсманн спрашивает Витгенштейна: Связано ли присутствие мира с этическим?

Витгенштейн: То, что здесь существует связь, люди чувствуют и выражают это чувство так: Бог-Отец сотворил мир, Бог-Сын (или Слово, которое исходит от Бога) есть Этическое. Что Бога мыслят разделенным, а затем вновь единым, означает существование здесь связи.

ДОЛЖЕНСТВОВАНИЕ

Что значит слово «должен*? Ребенок должен это делать, если он этого не сделает, последуют такие-то и такие-то неприятности. Воз­ мездие и наказание. Существо дела состоит вот в чем: кто-то принуж­ ден нечто сделать. Долженствование, следовательно, имеет смысл, только если за долженствованием стоит что-то, что придает ему силу: власть, которая наказывает и вознаграждает. Долженствование само по себе — бессмыслица.

«Проповедовать мораль трудно, обосновать ее невозможно».

ИНТЕНЦИЯ, ПОЛАГАНИЕ, ЗНАЧЕНИЕ

Вайсманн читает предложения:

«Когда ты говорил о Наполеоне — думал ли ты одновременно об этом?»

«Я думал о том, что я говорил».

Вайсманн спрашивает Витгенштейна: Значит ли это, что предло­ жение выходит за пределы того, что оно говорит, и затрагивает еще и другие вещи?

Витгенштейн: Я Вам это объясню. В данной работе я снова и снова размышляю над вопросом, что значит понимать предложение. Это связано с общими вопросами, что такое то, что называют интен­ цией, полаганием, значением. Привычным на сегодняшний день явля­ ется такое мнение, что понимание есть психологический процесс, ко­ торый разыгрывается «во мне». А я спрашиваю: «Является ли пони­ мание процессом, параллельным — высказываемому или записываемо­ му — предложению?» Тогда какую структуру имеет этот процесс? Ка­ ким-то образом ту же самую, что и предложение? Или этот про­ цесс нечто аморфное, подобно тому, как когда я читаю предложение и мучаюсь при этом зубной болью?

Я считаю, что понимание вовсе не является особым психологи­ ческим процессом, который присоединяется здесь и который проника­ ет в восприятие предложения-картины. Если я слышу какое-нибудь предложение или какое-нибудь предложение читаю, то во мне, разуме­ ется, протекают различные процессы. Всплывает представленная карти­ на, возникают ассоциации и т. д. Но все эти процессы не то, что меня при этом интересует. Я понимаю предложение, когда его применяю. Понимание, следовательно, вовсе не является особым событием, но оно есть оперирование с предложением. Предложение — это именно то, как мы им оперируем. (Операцией является также и то, что я делаю).

Мнение, от которого в этой связи я хотел бы отмежеваться, тако­ во, что в случае понимания речь идет о состоянии, которое во мне происходит, как, например, в случае зубной боли. Но что понимание ничего не может поделать с состоянием, это лучше всего будет видно, если спросить: «Понимаешь ли ты слово "Наполеон"?» «Да». «Ты имеешь в виду победителя под Аустерлицем?» «Да». «Ты имел это в виду все время, без перерыва?» Очевидно, не имеет смысла сказать, что я все время имел это в виду, так как я могу сказать: «У меня все время, беспрерывно болел зуб». Я могу сказать: «Я осознавал значе­ ние слова "Наполеон" точно таким же образом, как я осознаю, что 2 + 2 - 4, а именно не в виде состояния, а в виде диспозиции». То, что я употребляю претеритум: «Я имел в виду победителя под Аус­ терлицем», — относится не к самому полаганию (имению в виду), но к тому, что это предложение я высказал раньше. Но это не предпола­ гает того смысла, что в определенный момент времени я понимаю слово «Наполеон». Поскольку тогда останется возможность спросить: «Когда же я это понял? Уже на первом "Н"? Или только после перво­ го слога? Или только в конце всего слова?» Как ни комично это зву­ чит, все такие вопросы были бы реальны.

Понимание слова или предложения — это процесс исчисления (?)

Вайсманн: Это употребление слова «исчисление» непривычно.

Раньше Вы всегда придавали значение отличию исчисления от тео­ рии. Вы говорили: «Что есть различие между исчислением и теорией? Просто то, что теория нечто описывает, а исчисление ничего не опи­ сывает, исчисление есть».

Витгенштейн: Вы не должны забывать, что сейчас я веду речь не о предложениях, а о пользовании знаками. Я говорю: способ, каким мы используем знаки, образует исчисление, и говорю я это с умыс­ лом. А именно: между способом использования наших слов в языке и исчислением нет голой аналогии, но на самом деле я могу разуметь понятие исчисления так, что применение этого слова будет с ним сов­ падать. Сейчас я поясню, что имею в виду. Здесь у меня бензиновое пятнышко. К чему это меня подталкивает? Ну, к стирке. А если здесь приклеен листок с надписью «бензин». К чему же подтолкнет меня эта надпись? Ведь я отстирываю бензин, а не надпись. (Ясно, конечно, что вместо этой надписи могла стоять какая-нибудь другая.) Теперь эта надпись является точкой приложения для исчисления, то есть для своего применения. То есть я могу сказать: «Принесите бензин!» И посредством этой надписи наличествует правило, в соответствие с ко­ торым Вы можете действовать. Если Вы принесли бензин, то это оз­ начает очередной шаг в том же самом исчислении, которое определе­ но через правила. Все это я называю исчислением, поскольку здесь есть две возможности, а именно, что Вы действуете по правилу, или что Вы действуете не по правилу; ибо теперь я в положении, когда могу сказать: «Вот то, что Вы принесли, отнюдь не было бензином!»

Названия, которые мы употребляем в повседневной жизни, — это всегда такие таблички, которые мы навешиваем на вещи и которые служат нам точкой приложения исчисления. Я могу, например, пове­ сить на Себя табличку со словом «Витгенштейн», на Вас — с надпи­ сью «Вайсманн». Но вместо этого я могу сделать также и нечто дру­ гое: я укажу своей рукой по очереди туда и сюда и скажу: господин Мюллер, господин Вайсманн, господин Майер. Тем самым я вновь об­ рел точку приложения для исчисления. Я могу, например, сказать: «Господин Вайсманн, идите во Фруктовый переулок!» Что это зна­ чит? Там снова висит табличка с надписью «Фруктовый переулок». Только с ее помощью я могу определить, правильно ли то, что Вы де­ лаете, или нет.

Вайсманн: Значение слова — это способ его употребления. Если я даю вещи название, то я не устанавливаю тем самым никакой ассоци­ ации между вещью и словом, но указываю на правило для употребле­ ния этого слова. Так называемое «интенциональное отношение» в таких правилах исчезает. На самом деле здесь нет никакого отношения, и ког-

с другом на лугу, оформленном как шахматная доска, и тот, кому пос­ тавили мат, проиграл войну. Тогда офицеры склонялись бы над шах­ матной доской также, как сегодня склоняются над картой генерального штаба. И тогда шахматы уже не были бы игрой, но чем-то серьезным.

ДОКАЗАТЕЛЬСТВО СУЩЕСТВОВАНИЯ

Если один раз я докажу, что уравнение я-ной степени должно иметь η решений, применив для этого, например, одно из гауссовских доказательств, и если в другой раз я буду доказывать существование посредством того, что укажу на способ построения решений, то я не дам два разных доказательства для одного и того же предложения, но докажу совершенно разные вещи. Что является общим, так это лишь то прозаическое предложение: «Имеется η решений», которое, однако, взятое само по себе, вообще ничего не означает, но служит лишь для сокращения доказательства. Если доказательства различны, то каждое предложение означает именно различное. То, что в обоих случаях гово­ рят о «существовании», имеет свою причину в том, что доказательство существования решений демонстрирует некое родство со способом по­ строения решений. Но само по себе слово «имеется» в этой связи во­ все нельзя понять так, как мы понимаем его в обыденной жизни, ко­ гда я говорю, к примеру: «В этой комнате находится человек».

Доказательство доказывает только то, что оно доказывает, и ни­ чего сверх того.

Среда, 9 декабря 1931 года (Нойвальдегг)

ОДОГМАТИЗМЕ

Вдогматическом изложении можно, во-первых, увидеть тот недо­ статок, что оно — в известной степени — высокомерно. Но это еще не самое дурное. Много опаснее другое заблуждение, насквозь проникаю­ щее всю мою книгу: такое понимание, будто есть вопросы, на которые однажды будут найдены ответы. Хотя и не имеют результата, но ду­ мают, будто знают путь, на котором его можно получить. Так, я, на­ пример, верил, что задачей логического анализа является поиск эле­ ментарных предложений. Я писал: о форме элементарных предложе-

было ясно, что, во всяком случае, в этом, нет никакой гипотезы, и что в этих вопросах нельзя поступать так, как это делал Карнап, заранее предполагая, что элементарные предложения должны состоять из дву­ местного отношения, etc. Тем не менее я все же считал, что когда-ни­ будь в будущем элементарные предложения могут быть конкретизи­ рованы. Только в последние годы я отошел от этого заблуждения. Когда-то — в рукописи своей книги — я написал (это не вошло в Трактат): «Решения философских вопросов никогда не должны пора­ жать воображение». В философии ничего нельзя .открыть. Но для ме­ ня самого это не было еще достаточно ясным и даже наоборот — я сам был грешен в чем-то подобном.

Ложное понимание, которое я хотел бы в этой связи обсудить, за­ ключается в том, будто мы можем прийти к чему-то, сегодня мы еще не видим, и будто мы можем найти нечто совершенно новое. Это ошибка. На самом деле, мы уже все имеем, и имеем именно в настоя­ щем, мы не нуждаемся ни в каких ожиданиях. Мы вращаемся в сфере грамматики обыденного, и эта грамматика уже тут. Таким образом, мы уже все имеем и совсем не нуждаемся в ожидании будущего.

В том, что касается Ваших тезисов, я как-то писал: «Если имеют­ ся философские тезисы, то это не может дать повода ни к каким дис­ куссиям». Вы должны будете сочинять именно так, чтобы любой ска­ зал: да, да, это само собой разумеется. Пока по одному вопросу су­ ществуют разные мнения и споры — это признаки того, что мысли выражаются все еще недостаточно ясно. Когда достигнут абсолютно прозрачных формулировок, последней ясности, — больше не будет jrn размышлений, ни возражений; ведь они всегда возникают из чувства: сейчас нечто утверждается, и я еще не знаю, должен ли я с этим сог­ ласиться или нет. Если же, наоборот, сделать грамматику ясной, — а здесь продвигаются маленькими шажками, причем каждый отдельный шаг совершенно самостоятелен, — то никакая дискуссия вообще не произойдет. Спор всегда возникает от того, что либо проскакивают несколько определенных шагов, либо неточно выражаются, следова­ тельно, это лишь видимость спора, когда выдвигают тезис, о котором можно спорить. Однажды я написал: «Единственно верный метод фи­ лософствования состоит в том, чтобы ничего не говорить и предостав­ лять другому делать утверждения» м. Того же мнения я придержива­ юсь и теперь. Что не может другой, так это постепенно и в правиль­ ной последовательности изложить правила так, чтобы все вопросы от­ пали сами собой.

См. «ЛФТ», афоризм 5.55.

23 Приблизительное цитирование («ЛФТ», афоризм 6.59).

Вот что я имею в виду: когда мы, например, говорим об отрица­ нии, речь идет о том, чтобы задать правило «—ρ = ρ». Я ничего не утверждаю. Я только говорю: «Грамматика "~" устроена так, что "—р"

может быть заменено на "р">. Употребляешь ли ты слово «не» таким же образом? Если ты согласен, то все в порядке. Следовательно, так и обстоят дела в грамматике вообще. Мы не можем делать ничего дру­ гого, как только задавать правила. Если с помощью опроса я установ­ лю, что кто-то принимает для одного слова то те, то эти правила, я ему скажу: «Ты должен тщательно различать, как ты используешь это слово»; и больше я ничего не хочу сказать.

<...>

Рудольф КАРНАП

ПРЕОДОЛЕНИЕ МЕТАФИЗИКИ ЛОГИЧЕСКИМ АНАЛИЗОМ ЯЗЫКА !

1. ВВЕДЕНИЕ

Начиная с греческих скептиков вплоть до эмпиристов XIX столе­ тия имелось много противников метафизики. Вид выдвигаемых со­ мнений был очень различным. Некоторые объявляли учение метафи­ зики ложным, так как оно противоречит опытному познанию. Другие рассматривали ее как нечто сомнительное, так как ее постановка вопро­ сов перешагивает границы человеческого познания. Многие антимета­ физики подчеркивали бесплодность занятий метафизическими вопро­ сами; можно ли на них ответить или нет, во всяком случае не следует о них печалиться; следует целиком посвятить себя практическим за­ дачам, которые предъявляются каждый день действующим людям.

Благодаря развитию современной логики стало возможным дать новый и более острый ответ на вопрос о законности и праве метафи­ зики. Исследования «прикладной логики» или «теории познания», которые поставили себе задачу логическим анализом содержания на­ учных предложений выяснить значение слов («понятий»), встречаю­ щихся в предложениях, приводят к позитивному и негативному ре­ зультатам. Позитивный результат вырабатывается в сфере эмпириче­ ской науки; разъясняются отдельные понятия в различных областях науки, раскрывается их формально-логическая и теоретикопознавательная связь. В области метафизики (включая всю аксиоло­ гию и учение о нормах) логический анализ приводит к негативному выводу, который состоит в том, что мнимые предложения этой облас­ ти являются полностью бессмысленными. Тем самым достигается ра­ дикальное преодоление метафизики, которое с более ранних антиме­ тафизических позиций было еще невозможным. Правда, находятся подобные мысли уже в некоторых более ранних рассуждениях, на­ пример номиналистического типа; но решительное их проведение возможно лишь сегодня, после того как логика благодаря своему раз­ витию, которое она получила в последние десятилетия, стала орудием достаточной остроты.

Если мы утверждаем, что так называемые предложения метафи-

1 Erkenntnis / Hrsg. Carnap R, Reichenbach H. Leipzig, 1930-1931. Bd. 1. Перевод выполнен А. В. Кезиным и впервые опубликован в журнале «Вестник МГУ», сер. 7 «Философия», № 6, 1993, с. 11—26. — Прим. ред.