gryaznov_a_f_red_analiticheskaya_filosofiya_stanovlenie_i_ra

ность как масштаб. К измеряемому предмету прикасаются только крайние метки измерительной шкалы» 6. Сейчас я предпочел бы ска­ зать так: 4 Система предложений прикладывается к действительности как масштаб». Под этим я подразумеваю следующее: если я налагаю масштаб на пространственный предмет, то в одно и то же время я на­ лагаю все деления шкалы.

Налагается не отдельное деление, но вся шкала. Если я знаю, что предмет достает до отметки 10, то мне непосредственно известно так­ же, что он не достает до отметки 11, 12 и так далее. Высказывания, которые описывают мне длину предмета, образуют систему, систему предложений. Вся эта система предложений в целом сравнима с дей­ ствительностью, но не единичное предложение. Когда я говорю, на­ пример: «такая-то и такая-то точка в поле зрения — синяя*, я знаю не только это, но также и то, что эта точка не зеленая, не красная, не желтая и т. д. Я применил за один раз всю цветовую шкалу. Это яв­ ляется также причиной того, почему точка не может в одно и то же время быть разных цветов. Ведь если я налагаю на действительность систему предложений, то тем самым — точно как в случае чего-то пространственного — уже сказано, что всякий раз может существовать только одно положение дел, и никогда несколько.

При написании моей работы 7 все это было мне неизвестно; в то время я полагал, что все выводы имеют форму тавтологии. Тогда я не видел еще, что вывод может иметь и такую форму: «Некий человек высотой 2 му следовательно, он высотой не 3 м>. Это связано с тем, что я верил, будто элементарные предложения должны быть незави­ симы; из существования какого-либо одного положения дел нельзя заключить о не-существовании другого 8. Но если моя нынешняя точ­ ка зрения на систему предложений верна, то даже правило, что из су­ ществования одного положения дел может быть выведено не-сущест- вование всех остальных, описывается через систему предложений.

Всякое ли предложение располагается в системе?

Проф. Шлик поднимает вопрос, откуда я могу знать, что один синтаксис верен, а другой — нет. Нельзя ли несколько глубже обосно­ вать, почему «/г» может быть истинным только для значения «х»?

6«Логико-философский трактат» (ЛФТ), афоризмы 2.1512—2.15121.

7Имеется в виду «Логико-философский трактат».

8См. афоризмы 2.062, 4.211, 5.1314-5.135 (ЛФТ).

Как эмпирическое познание относится к синтаксису?

Витгенштейн отвечает, что имеется опыт «что» и опыт «как».

Шлик: Как соотносится, например, с так называемым законом от­ носительности в психологии (Гамильтон) 9 то, что мы приходим к осознанию ощущения только через контраст? Мы не слышим гармо­ нию сфер именно потому, что она слышна нам постоянно.

Витгенштейн: Здесь мы вновь должны сделать различение. Что значит: мы слышим гармонию сфер? Если здесь подразумевается, что это может быть верифицировано также и иным способом, чем через слышание, то это предложение имеет не феноменологическое, но дру­ гое, быть может, физикалистское значение (колебание воздуха). Но если под этим понимается нечто, что можно верифицировать только через слышание, то говорят: «мы должны нечто слышать, но мы этого не слышим», — и это предложение теперь никоим образом не может стать верифицированным и, следовательно, оно не имеет смысла. Ко­ лесо на холостом ходу.

<Красный мир 1>

Шлик: Вы говорите, что цвета образуют систему. Имеется ли здесь в виду нечто логическое или нечто эмпирическое? Что было бы, например, если бы кто-нибудь всю свою жизнь прожил в красной комнате и мог видеть только красное? Или если бы кто-нибудь вооб­ ще имел в поле своего зрения лишь равномерно красное? Мог бы он тогда сказать: «я вижу только красное»; но ведь должны же быть и другие цвета?

Витгенштейн: Если кто-то никогда не выходил из своей комнаты, то он все же знает, что пространство простирается и дальше, т. е., что существует возможность выйти из комнаты (как если бы она имела алмазные стены). Следовательно, это не является опытом. Это a priori заключено в синтаксисе пространства.

Имеет ли смысл вопрос: как много цветов должен узнать некто, чтобы знать о системе цветов? Нет! (Замечу мимоходом: мыслить цвет, не значит: галлюцинировать цвет.) Здесь есть две возможности:

а) либо его синтаксис такой же, как наш: красный, краснее, светлокрасный, оранжевый и т. д. Тогда он имеет всю нашу систему цветов;

9 Вероятно, имеется в виду не У. Гамильтон, а другой шотландский философ и психолог А. Бэн (1818—1903).

Ь) дибо его синтаксис не такой. Тогда он вообще не знает цветов в нашем смысле. Поскольку, если знак имеет одно и то же значение, он должен иметь один и тот же синтаксис 10. Это зависит не от мно­ жества видимых цветов, но от синтаксиса. (Так же, как это не зависит от <количества пространства».)

АНТИ-ГУССЕРЛЬ

Шлик: Что можно возразить философу, который полагает, что высказывания феноменологии являются синтетическими суждениями a prion?

Витгенштейн. Когда я говорю: «У меня не болит желудок», — то это уже предполагает возможность наличия боли в желудке. Мое ны­ нешнее состояние и состояние при наличии боли в желудке лежат, так сказать, в одном и том же логическом пространстве. (Так, как ес­ ли бы я сказал: «У меня нет денег». Это высказывание уже предпола­ гает ту возможность, что деньги у меня появятся. Оно указывает на точку отсчета денежного пространства.) Негативное предложение предполагает позитивное, и наоборот.

Возьмем теперь такое высказывание: «Предмет не является од­ новременно красным и зеленым». Только ли то я хочу сказать этим, что не видел до сих пор такого предмета? Очевидно, нет. Думаю, этим

10 Дополнение. Понедельник, 30 декабря 1929.

Ябыл неправ, когда так излагал эти вещи. Ничего нельзя сказать ни

вслучае, когда человек знает только красное, ни в случае, когда ему из­ вестны различные нюансы цвета. Я хочу дать простой контрпример, кото­ рый весьма стар: как быть с числом черточек, которые я вижу? Я мог бы сделать также следующее заключение: когда я вижу 1, 2, 3, 4, 5 черточек, и эти видимые черточки имеют тот же синтаксис, что и черточки посчи­ танные, тогда я должен иметь возможность видеть неограниченно много черточек. Но этого не происходит.

Пожалуй, я могу зрительно отличить 2 черточки от 3, но не 100 от 101. Здесь имеют место две различные верификации: одна — когда я вижу, другая — когда я считаю. Одна система обладает многообразием, отлич­ ным от многообразия другой системы. Система зрения гласит 1, 2, 3, 4, 5, много.

я хочу сказать вот что: «Я не могу увидеть такой предмет», « Красное

изеленое не могут находиться в одном и том же месте». Ну а теперь

яспрошу: «Что означает здесь слово "мочь"?» Слово «мочь», очевидно, является грамматическим (логическим) понятием, а не вещественным.

Закон же, высказывание «Предмет не может быть красным и зе­ леным» — будет синтетическим суждением, а слова «не может» озна­ чают логическую невозможность. Поскольку теперь предложение ока­ залось отрицанием своего отрицания, это вновь должно давать пред­ ложение: «Предмет может быть красным и зеленым». Равным образом является синтетическим и это предложение. В качестве синтетическо­ го предложения оно имеет смысл, и это означает, что изложенное в нем положение дел может существовать. Следовательно, если «не мо­ жет» означает логическую невозможность, то мы приходим к выводу, что невозможность все же возможна.

Здесь Гуссерлю остается только один выход: заявить, что имеется еще одна, третья, возможность. Но против этого я буду возражать: ведь слова можно выдумать, но под ними я ничего не смогу подразу­ мевать.

Понедельник, 30 декабря 1929 (у Шлика)

К ХАЙДЕГГЕРУ

Пожалуй, я могу представить, что имеет в виду Хайдеггер под бытием и страхом. Человек имеет склонность атаковать границы язы­ ка. Подумайте, к примеру, об удивлении, что нечто существует. Удив­ ление может не выражаться в форме вопроса, оно вовсе не имеет ника­ кого ответа. Все, что мы в состоянии сказать, α ρήοή может быть только бессмыслицей. Несмотря на это мы атакуем границы языка и . Киркегор также видел эту атаку и даже очень похоже обозначил ее (как атаку на парадоксы). Этой атакой на границы языка является этика. Я считаю безусловно важным, что всей этой болтовне об этике — имеется ли познание, имеются ли ценности, можно ли определить до­ бро, etc. — приходит конец. В этике всегда пытаются сказать нечто, что не имеет отношения к сущности вещей и никогда не сможет иметь к ним отношение. Α ρήοή достоверно: то, что всякий раз выда­ ют за дефиницию добра, всегда лишь недоразумение; то подлинное,

11 *Мистическое — это чувство мира как ограниченного целого» [Логико-философский трактат, 6.45]. «Для меня ничего не может прои­ зойти», т. е. то, что все может произойти, не имеет для меня значения.

[Лекция об этике].

что полагают имеющим место в действительности, берет начало в вы­ ражении (Мур) 12. Но тенденция, атака, указывает на нечто. Это знал уже св. Августин, когда сказал: «Что ты, скотина, ты не хочешь мо­ лоть чепуху? Скажи хоть чепуху, сойдет!» 13

Воскресенье, 5 января 1930 (у Шпика)

ПОЗИТИВНЫЕ И НЕГАТИВНЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ

Имеет ли негативное предложение меньше смысла, чем предло­ жение позитивное? И да, и нет.

Да, когда подразумевается следующее: «Если я могу на основа­ нии ρ сделать заключение о q, но не на основании q заключение о р, то q имеет меньше смысла, чем р». Когда я говорю: «Азалия — крас­ ная» и «Азалия — не синяя», то из первого предложения я могу сде­ лать заключение о втором, но не наоборот. В этом отношении можно сказать, что негативное предложение имеет меньше смысла, чем пози­ тивное.

Нет, когда речь идет о следующем (что мне, по сути дела, ближе к сердцу): негативное предложение придает действительности то же самое многообразие, что и позитивное предложение. Когда я говорю: «У меня не болит желудок», я придаю действительности то же самое многообразие, как если бы я сказал «У меня болит желудок». Так как когда я говорю: «У меня не болит желудок», в этом предложении я уже предполагаю существование позитивного предложения, я предполагаю возможность боли в желудке, и мое предложение задает определенное место в пространстве желудочных болей. Это вовсе не так, что мое нынешнее состояние не имеет ни малейшего отношения к болям в же­ лудке. [Если я говорю: «Это имеет ноль градусов», то тем самым ха­ рактеризую точку начала координат температурного пространства.] Когда я говорю: «У меня не болит желудок», то я как бы говорю: «Я нахожу себя в точке начала координат пространства желудочных бо­ лей». На предложение уже предполагает все логическое пространство.

[Равным образом предложение: «У этих двух тел отсутствует ка­ кая-либо удаленность друг от друга» — имеет тот же вид, что и пред­ ложение «у двух этих тел такая-то и такая-то удаленность друг от друга». В обоих случаях одно и то же многообразие.]

12Витгенштейн указывает на позицию Д. Э. Мура в «Принципах этики» (1903), подчеркивавшего неопределимость понятия «добро».

13Это парафраз цитаты из "Исповеди" (кн. I, IV).

Вайсманн: Негативное предложение дает действительности боль­ ше сЕободного пространства, чем позитивное. Если, например, я гово­ рю: «Азалия — не синяя», то я еще не знаю, какого она цвета.

Витгенштейн: Конечно. В этом смысле негативное предложение говорит меньше, чем позитивное. Однажды я написал: «Я понимаю смысл предложения, если я знаю, что происходит, когда предложение истинно и когда оно ложно» 14 15. Этим я хотел сказать: если я знаю, когда оно истинно, то одновременно я знаю и то, когда оно ложно. Если я говорю: «Азалия — не синяя», мне будет известно также и то, когда она окажется синей. Чтобы узнать, что она не является синей, я должен сравнить ее с действительностью.

Вайсманн: Вы использовали слово «сравнить». Но если я сравню предложение с действительностью, то узнаю, что азалия красного цве­ та, и отсюда сделаю вывод, что она не является ни синей, ни зеленой, ни желтой. То, что я вижу, всегда уже есть некоторое положение дел. Однако, я никогда не увижу, что азалия — не синяя.

Витгенштейн: Я вижу не красное, но я вижу, что азалия — крас­ ная. В этом смысле я вижу, также, что она не является синей. Вывод не связан только с видимым, но он уже известен мне непосредственно при видении.

Позитивное и негативное предложения стоят на одной ступени. Когда я прикладываю к чему-то складной метр, я знаю не только то, какой длины это что-то, но и то, какой длиной это что-то не обладает. Если я верифицирую позитивное предложение, то тем самым я фаль­ сифицирую негативное предложение. В то мгновение, когда я узнаю, что азалия красного цвета, я узнаю также, что она не синяя. Одно и другое неразлучны. Условия истинности предложения предполагают условия для его ложности, и наоборот.

14Для того чтобы понять смысл предложения «Азалия — не синяя», мне не нужно иметь возможность представлять другие цвета. И если я се­ бе нечто представляю, то это еще не означает, что я понимаю смысл пред­ ложения.

Для того чтобы понять слова «синий», «красный», ... , мне не нужно каким-то образом галлюцинировать этот цвет. <...> Я должен лишь пони­ мать смысл высказывания, в котором эти слова имеют место.

15В так называемых «Заметках по логике» (1913).

ВОСПОМИНАНИЕ О СИНЕМ ЦВЕТЕ

Природа нашей памяти в высшей степени поразительна. Обычно представляют себе дело так, что мы имеем <(проносим) перед своим мысленным взором> тот или иной вид воспроизведенной в памяти картины виденного раньше цвета и что эта воспроизведенная в памя­ ти картина сравнивается с цветом, который я вижу сейчас. Полагают, что тут речь идет о сравнении. Все совсем не так. Представьте себе следующее. Вы видели совершенно определенный <оттенок> синего цвета, скажем, лазоревый, и теперь я показываю Вам различные об­ разцы синего. Вы говорите: «Нет, нет, это был не он, это тоже не он, и этот тоже. — Вот это он!» Если это происходит так, как будто бы Вы имеете в своей голове разные клавиши, а я пробую их, и когда я нажимаю на определенную клавишу, она звучит. А происходит ли по­ вторное узнавание цвета раньше себя самого? Звучит ли оно, так ска­ зать, во мне, щелкает ли что-нибудь при взгляде на правильный цвет? Нет! Однако я знаю о каком-нибудь определенном оттенке синего не только то, что это не тот цвет, но знаю также и то, в каком направле­ нии я должен подыскивать цвет, чтобы добраться до нужного 16. Это значит, что мне известен путь, как отыскать цвет. Я могу как-то ру­ ководить Вами, когда Вы смешиваете цвета, указывая: больше белого, еще больше белого, теперь слишком много, немного синего и так да­ лее, т. е. данный цвет уже предполагает целую систему цветов. По­ вторное узнавание цвета не является простым сравнением, хотя комуто это и может показаться похожим на сравнение. Повторное узнава­ ние выглядит так же, как сравнение, но не является им 17.

Кстати: если во время игры Вы ищете спрятанную иголку, то, собственно говоря, Вы ищете не в пространстве комнаты, — так как для этого у Вас нет никакого метода поиска, — но в логическом про­ странстве, которое я создаю с помощью слов «холодно», «тепло», «горя­ чо». Искать можно лишь там, где есть метод поиска.

16Ибо, если я нажму на кнопку, а колокольчик не зазвенит, то л не буду знать, в каком направлении продолжать, чтобы достичь нужной кнопки. В то же время нельзя сказать, будто у меня нет идеи, где нахо­ дится нужный цвет. Есть нечто, что я знаю о нем, а именно, способ его достижения.

17Значение слова состоит не в том, что я могу вообразить себе его со­ держание (наглядно представить, галлюцинировать), но в том, что я знаю путь, как достичь предмета.

58 Фридрих Вайсман

«КРАСНЫЙ МИР* II 18

Я вновь возвращаюсь к вопросу проф. Шлика, что было бы, если бы мне был известен лишь красный цвет. Об этом можно сказать сле­ дующее: если все, что я вижу, красного цвета и если бы я мог это описать, то я должен был бы иметь также возможность образовать предложение о том, что это не является красным. А это уже предпо­ лагает возможность наличия других цветов. Или же красное является чем-то, что я не могу описать, тогда у меня нет никакого предложе­ ния, и тогда я даже не могу ничего отрицать. В мире, в котором крас­ ное, так сказать, играет ту же роль, что и время в нашем мире, не мо­ жет быть никаких высказываний формы: «Все — красное», или: «Все, что я вижу, — красное».

Итак: поскольку положение дел налицо, оно может быть описано, и тогда красный цвет предполагает систему цветов. Или же «крас­ ный» означает нечто совершенно иное, и тогда не имеет смысла назы­ вать это цветом. В таком случае об этом даже нельзя говорить.

ДОКЛАД ОБ ЭТИКЕ

Выражения в этике имеют двойное значение: психологическое, о котором можно говорить, и непсихологическое: «хороший теннисист», «хорошо». Разными выражениями мы всегда обозначаем одно и то же.

Удивимся факту наличия мира. Любая попытка это выразить ве­ дет к бессмыслице.

У человека есть намерение атаковать границы языка. Эта атака указывает на этику. Все что я описываю, есть в мире. В полном опи­ сании мира никогда не встречаются предложения этики, даже если я описываю убийцу. Этическое не есть положение дел.

«Мир красен»: если я могу высказать это с помощью предложения, тогда может быть отрицаемо и само высказывание, и тогда предложение находится в некотором пространстве. Если это нельзя описать с помощью высказывания, тогда я даже не могу спросить, предполагает ли красный цвет систему цветов.

[Все, что есть, может быть иным. И наоборот есть только то, что мо­ жет быть иным.]

Знак (слово) обладает значением только в предложении. Если я не в состоянии образовать фразу «все, что я вижу, является красным», то сло­ во «красный» не обладает значением.

Если слово «красный» вообще обладает значением, то это уже пред­ полагает систему цветов.

22 марта 1930 (у Шпика)

<ВЕРИФИКАЦИЯ И НЕПОСРЕДСТВЕННО ДАННОЕ>

Как я верифицирую предложение: «Это — желтое»?

Прежде всего, ясно: «это», которое является желтым, я должен быть способен узнать вновь, даже если оно станет красным. (Если бы «это» и «желтое» образовывали единство, то они могли бы быть пред­ ставлены посредством одного символа, а мы не имели бы предложе­ ния.)

Представление «желтый» не является изображением созерцаемо­ го желтого цвета в том смысле, в каком я ношу с собой в бумажнике изображение моего друга. Оно является «изображением» абсолютно в другом, формальном смысле. Я могу сказать: «Представьте себе желтый цвет; теперь дайте ему побелеть, пока он не станет совершенно белым, а теперь превратите его в зеленый». Я могу с Вашей помощью управлять представлениями, и варьируются они именно таким же образом, что и действительные цветовые впечатления. Я могу выполнять с представ­ лениями все те операции, которые соответствуют действительности. Представление цвета обладает той же кратностью, что и цвет. В этом состоит его связь с действительностью.

Если же я говорю: «Это — желтое», то я могу верифицировать это самыми разными способами. В зависимости от метода, который я допускаю при этом в качестве верификации, предложение получает совершенно различный смысл. Если я беру как средство верифика­ ции, например, химическую реакцию, то можно осмысленно сказать: «Это выглядит серым, но в действительности это — желтое». Но если я оставляю значащим в качестве верификации то, что я вижу, то бо­ лее нет смысла в высказывании: «Это выглядит желтым, но оно не желтое». Теперь я не могу пытаться отыскать признаки того, что это является желтым, ведь это — факт сам по себе; я продвинулся до крайней точки, дальше которой продвижение невозможно. Касательно непосредственно данного я не смею делать никаких гипотез.

<Верификация и время>

Как с цветом, так же и со временем. Слово «время» опять-таки означает нечто очень различное: время моего воспоминания, время высказывания другого человека, физическое время.

Мои воспоминания упорядочены. Способ, каким упорядочены воспоминания, это время. Время, следовательно, непосредственно свя­ зано с воспоминанием. Время является как бы той формой, в которой я владею воспоминаниями.