gryaznov_a_f_red_analiticheskaya_filosofiya_stanovlenie_i_ra

230 Питер Фредерик Стросон

Следует ли, однако, вести игру именно так? В конце концов, мне кажется, что да. На самом деле совершенно безвредно считать, что знать значение некоторого предложения — значит знать, при каких условиях говорящий высказывает нечто истинное. Однако, если мы стремимся к философскому прояснению понятия значения, то это лишь исходный пункт, а не решение нашей задачи. Он делает нашу проблему слишком узкой и ограниченной, заставляя нас исследовать содержание небольшой фразы «... высказывает нечто истинное». Ко­ нечно, имеется множество способов высказать нечто истинное, выра­ зить истинное суждение, не выражая, в то же время убежденности в нем, не утверждая этого суждения, например, когда обсуждаемые сло­ ва образуют какие-либо подчиненные или соподчиненные предложе­ ния, когда их просто цитируют и т. д. Однако, когда мы пытаемся объяснить в общем, что значит высказать нечто истинное, выразить истинное суждение, ссылка на убеждение или утверждение (следова­ тельно, опять-таки убеждение) оказывается неизбежной. Таким обра­ зом, нет вреда в том, чтобы сказать: человек высказывает нечто ис­ тинное, если вещи таковы, как он говорит о них. Однако слово «гово­ рит» уже несет в себе смысл «утверждает». Можно попытаться избе­ жать употребления слова «говорит», равнозначного слову «утвержда­ ет», и выразиться так: человек выдвигает тем или иным способом ис­ тинное суждение, если вещи таковы, что каждый, кто ему верит, счи­ тает, что вещи именно таковы. И здесь ссылка на убеждение выступа­ ет в явном виде.

Прямая или косвенная ссылка на выражение убеждения неустра­ нима из анализа высказывания чего-то истинного (или ложного). И, как я пытался показать, нереалистично или, по крайней мере, чрезвы­ чайно неразумно пытаться освободить понятие лингвистического вы­ ражения убеждений от существенной связи с понятием коммуника­ ции-интенции.

Ранее я указывал на то, что привычка некоторых философов рас­ сматривать слово «истинно» как предикат типичных предложений была лишь небольшим искажением, которое достаточно легко можно исправить. Однако, вовсе не простой педантизм заставляет нас на­ стаивать на исправлении этого искажения. Если мы этого не сделаем, оно способно завести нас на ошибочный путь. Когда мы исследуем природу значения, оно способно заставить нас забыть о том, для чего нужны предложения. Мы связываем значение с истиной, а истину — с предложениями. Предложения же принадлежат языку. Но как теоре­ тики мы ничего не знаем о человеческом языке до тех пор, пока не поймем человеческой речи.

знания субъектом некоторого высказывания Ρ является то, что субъ­ ект оправданно убежден в истинности Р. Однако возможны случаи, когда субъект оказывается оправданно убежденным в ложном выска­ зывании. Во-вторых, мы будем считать, что для любого высказыва­ ния Р, в случае, если 5 оправданно убежден в том, что Р, и из Ρ сле­ дует Q, то 5, выводя Q из Ρ и принимая Q как результат этого выво­ да, оправданно убежден в истинности Q. Имея в виду эти замечания,

яприведу два примера, в которых соблюдены условия, обозначенные

вопределении (А), хотя в то же время фактически субъект не обла­ дает знанием некоторого высказывания.

Пример I.

Предположим, что Смит и Джонс пытаются получить одну и ту же должность.

Предположим также, что у Смита есть веские основания пола­ гать истинность следующего высказывания:

(D) Именно Джонс получит должность, и у Джонса в кармане есть 10 монет.

Основания Смита полагать, что (D) истинно, могут заключаться в том, что президент компании уверил его, что из них двоих выберут именно Джонса, и, с другой стороны, Смит сам сосчитал монеты в кармане Джонса всего десять минут назад. Из высказывания (D) следует, что:

(E) У человека, который получит должность, в кармане лежит 10 монет.

Предположим, что Смит видит, что из (D) следует (Е), и при­ нимает (Е) как истинное на основании (D), для которого, в свою очередь, у него есть веские основания. В таком случае, Смит обосно­ ванно убежден в истинности (Е).

Но представим себе, что, хотя еще и не зная того, сам Смит, а не Джонс, получит должность. И, также сам того не подозревая, Смит имеет в кармане 10 монет. Высказывание (Е) в таком случае попрежнему остается истинным, хотя высказывание (D), из которого Смит и вывел (Е), оказывается ложным. Следовательно, в данном примере выполнены все условия: (ζ) (Ε) истинно, (и) Смит убежден в том, что (Е) истинно, и (ш) Смит имеет основания для того, чтобы быть убежденным в истинности (Е). Но настолько же очевидно и то, что Смит не знает, что (Е) истинно, так как (Е) истинно за счет то­ го, что у Смита в кармане лежит 10 монет, в то время как сам Смит

не знает, сколько монет у него в кармане, и основывает свое убежде­ ние в истинности (Е), на том, что у Джонса в кармане 10 монет, и на том убеждении, что Джонс получит должность.

Пример II.

Предположим, что у Смита есть веские основания для того, что­ бы утверждать следующее:

(F) У Джонса есть «Форд».

Основания Смита могут состоять в том, что у Джонса всегда, насколько помнит Смит, была машина и всегда — именно «Форд». К тому же Джонс только что предложил подвезти Смита и сидел за рулем «Форда». Теперь представим себе, что у Смита есть еще один друг, Браун, о местонахождении которого в данное время Смиту со­ вершенно ничего неизвестно. Смит выбирает наугад названия трех мест и строит три следующих высказывания:

(G) Либо у Джонса есть «Форд», либо Браун — в Бостоне.

(Н)Либо у Джонса есть «Форд», либо Браун — в Барселоне.

(I)Либо у Джонса есть «Форд», либо Браун — в Брест-Литовске.

Каждое из этих высказываний обусловлено (F). Представим се­ бе, что Смит, видя обусловленность построенных им высказываний (F), принимает (G), (Н) и (I) на основании (F). Смит делает пра­ вильное заключение о (G), (Н) и (I) из высказывания, для которого у него есть веские основания. Следовательно, Смит совершенно оп­ равданно убежден в каждом из этих трех высказываний. При этом, конечно, Смит не знает, где на самом деле находится Браун.

Но теперь представим себе, что имеют силу два следующих ус­ ловия: во-первых, у Джонса нет «Форда», и в настоящее время он арендовал машину; и во-вторых, по чистой случайности и без ведома Смита, Браун оказался именно в том месте, о котором говорится в высказывании (Н). Если два этих условия действительно имеют место, то Смит не знает, что (Н) истинно, даже несмотря на то, что (ζ) (Η) истинна, (и) Смит убежден в том, что (Н) истинно, и (m) Смит имеет основания для того, чтобы быть убежденным в истинности (Н).

Эти два примера показывают, что определение (А) не содержит достаточных условий для того, чтобы высказывание могло считаться знанием. Этих же примеров, с некоторыми изменениями, будет дос­ таточно для того, чтобы показать, что определения (В) и (С) доста­ точных условий также не дают.

Джерри ФОДОР и Чарльз ЧИХАРА

ОПЕРАЦИОНАЛИЗМ И ОБЫДЕННЫЙ ЯЗЫК !

ВСТУПЛЕНИЕ

Эта статья, посвященная некоторым идеям позднего Витгенштей­ на, направлена на выявление отношения между философией психоло­ гии Витгенштейна с одной стороны, и с другой, — его философией языка, эпистемологией, и его представлением о природе философско­ го знания. Мы придерживаемся того мнения, что последние работы Витгенштейна содержат логически последовательное учение, в кото­ ром анализ доказательства и языка в духе операционализма служит опорой для философской психологии, которую можно назвать «логи­ ческим бихевиоризмом».

Мы также будем утверждать, что имеются сильные основания для неприятия философской теории, имплицитно присутствующей в работах позднего Витгенштейна. В частности, во-первых, мы приведем аргументы в пользу того, что позиция Витгенштейна ведет к некото­ рым неправдоподобным выводам относительно природы языка и пси­ хологии; во-вторых, мы покажем, что аргументация самого Витген­ штейна не является убедительной, и, в-третьих, мы постараемся на­ бросать некоторый альтернативный проект, который позволит избе­ жать многих трудностей, скрытых в философии Витгенштейна. Разо­ блачая и отрицая операционализм, который является основой работ позднего Витгенштейна, мы, тем не менее, считаем, что ни в коей ме­ ре не умаляем значимости специального анализа конкретных фило­ софских проблем.

I

Среди философских проблем, которые стремился разрешить Вит­ генштейн, есть проблема «познания других сознаний». Одним из ас­ пектов этой старой проблемы является вопрос: «Какое обоснование, если, конечно, оно возможно, может быть дано сформулированному на основе чьего-то поведения утверждению, что этот кто-то находится в определенном состоянии?». На данный вопрос скептик отвечает: «Никакого хорошего обоснования вообще». Среди основных мотивов

1 FodorJ., Chhara Ch. Operationalism and Ordinary Language / / FodorJ. Representations. © The MIT Press. Camb., Mass., 1981. Перевод выполнен А. В. Пономаревой. Впервые статья была опубликована в журнале: Ameri­ can Philosophical Quaterly. 1965, v. 2, № 4. — Прим. ред.

обращения позднего Витгенштейна к философской психологии есть такой, который показывает, что указанный скептический ответ основан на неправильных представлениях и логической непоследовательности.

Что касается аргументации философских скептиков, то здесь в качестве посылки принимается, что нет ни логических, ни концепту­ альных отношений между утверждениями о ментальных состояниях и высказываниями о поведении, то есть отсутствует такая связь, кото­ рая бы позволила на основании некоторых утверждений об опреде­ ленном поведении личности обосновать или подтвердить, что мен­ тальные состояния могут быть приписаны именно этой личности. Из этого скептик заключает, что только сама эта личность, и никакая другая, может достаточно правдиво сказать о том, что испытывает боль, размышляет, имеет те или иные мотивы и т. д. Поскольку ее знание — знание «из первых рук» — необходимо ограничено ее собст­ венным случаем, то, в силу только что указанной посылки, отнесение тех или иных ментальных предикатов к другой личности оказывается зависимым от логически ненадежных выводов. Попытки делать такие выводы на основе аналогий и связей не являются убедительными.

Предлагались различные ответы на эту аргументацию, которые прямо не оспаривают истинность посылки. Например, иногда провоз­ глашается, что, по крайней мере, в некоторых случаях, вывод от пове­ дения к ментальным состояниям вообще не является предметом об­ суждения в психологии. Так, мы нередко видим, что кто-то испытыва­ ет боль, и в этих случаях мы не можем быть точно информированы для того, чтобы сделать заключение, что он испытывает боль. Не­ смотря на это, скептик должен выступить против этого аргумента, что и снимет данный вопрос. Таким образом, важной проблемой оказыва­ ется следующая: является ли оправданной чья-либо претензия видеть, что другой испытывает боль? Так, физик, смотря на следы в камере Вильсона, может иметь оправданное суждение, что заряженная части­ ца прошла через камеру. Это происходит потому, что здесь существу­ ет подтверждение требования, что некоторые виды следов показывают наличие и движение частиц. Физик может объяснить не только то, как он может обнаружить частицы, но также и почему методы, которые он употребляет, являются методами обнаружения частиц. Здесь скептик может возразить: то, что необходимо в случае с чьей-либо болью, есть в некотором роде подтверждение требования, что наблюдая за поведе­ нием личности, любой может видеть, что он испытывает боль.

Позиция Витгенштейна в споре со скептиком состоит в критике его посылок, попытке показать, что действительно существуют кон­ цептуальные отношения между утверждениями о поведении и утверж­ дениями о ментальных событиях, процессах и состояниях. Витген­ штейн утверждает, что во многих случаях наше знание о ментальных

аналогии, а именно, на концептуальной или лингвистической связи. Считать, что скептическая предпосылка ложная, означает ipso

facto 2 примкнуть к некоторой версии логического бихевиоризма, где под «логическим бихевиоризмом» мы подразумеваем учение, в кото­ ром рассматриваются логические или концептуальные отношения та­ кого вида, который отрицаем скептической посылкой 3. Какой из форм логического бихевиоризма кто-либо придерживается, зависит от природы используемой логической связи. Наиболее сильная форма настаивает на том, что утверждения о ментальных состояниях можно перевести в утверждения о поведении. Витгенштейн, как мы постара­ емся доказывать, придерживается более слабой версии.

II

Как это хорошо известно, Витгенштейн считал, что философские проблемы обычно рождаются из искажений и неправильных толкова-

Тем самым (лат.) — Прим. перев.

3 Философы витгенштейновского толка иногда настойчиво отрицают то, что термин «бихевиоризм* прочно связан с мнением, что логические связи вышеназванного вида существуют. Мы не считаем, что термину «бихевиоризм» нужно придавать то большое значение, какое ему сейчас придается, но мы готовы дать некоторое объяснение нашей терминологии. «Бихевиоризм» есть, в первую очередь, термин, употребляемый для на­ звания школы психологов, целью которой было наложение ограничений на понятийный аппарат, используемый в предполагаемых психологиче­ ских объяснениях, но эти психологи не были особенно заинтересованы в анализе ментального словаря с помощью обыденного языка. Применение такого ярлыка философу, увлеченному этой последней задачей, должно быть, следовательно, до некоторой степени аналогичным. Понимая, что имеется некоторая определяющая тенденция для термина «бихевиоризм», даже в психологии, по отношению к позиции, занимаемой такими ради­ кальными бихевиористами, как Уотсон и Скиннер, которые настаивают, чтобы все психологические обобщения были определены через наблюде­ ние, так что и К. Л. Халл может быть классифицирован как бихевиорист, мы, тем не менее, видим основания для своей систематизации. Точка зре­ ния Халла, как мы ее понимаем, состоит в следующем: ментальные ут­ верждения ни в каком смысле не «исключаемы» в пользу поведенческих предикатов, но существует условие для их согласованного использования, по которому они по отдельности должны быть связаны с поведенческими предикатами, и некоторые из этих взаимосвязей скорее логические, чем эмпирические; данная точка зрения поразительная похожа на ту, которую мы приписываем Витгенштейну. [Ср. Hull (1943)].

ний обыденного языка (PI, §§ 109, 122, 194) 4. «Философия, - гово­ рит он, — есть борьба против очарования, которое формы выражения оказывают на нас» (ВВ, с. 27). Таким образом, Витгенштейн много­ кратно предупреждает нас против впадения в заблуждение из-за внеш­ ней похожести некоторых формы выражений (ВВ, с. 16), и, чтобы из­ бежать философских недоразумений, мы должны отличать «поверхност­ ную грамматику» предложений от их «глубинной грамматики» (PI, §§ 11, 664). Например, хотя грамматика предложения «У А есть золо­ той зуб» существенно не отличается от предложения «У Л есть больной зуб», явное сходство скрывает важные понятийные различия (ВВ, с. 49, 53; PI, §§ 288—293). Игнорирование этих различий приводит филосо­ фов к предположению, что действительно существует проблема нашего познания других сознаний. И задача философа витгенштеиновского толка — решить указанную проблему обретением ясной точки зрения о функционировании языка боли в этом и других случаях.

Метод философской терапии Витгенштейна включает в себя принятие определенной точки зрения на язык и значение. На страни­ цах «Философских исследований» Витгенштейн говорит, что «речь при помощи языка есть вид деятельности» (PI, § 23) и что если мы способны видеть, что внешне похожие выражения играют совсем раз­ личные роли, то мы должны иметь в виду бесконечное число видов деятельности, использующей язык, или «языковых игр», в которых мы участвуем (ВВ, с. 67—68).

Очевидно, Витгенштейн считал, что анализ слова включает в себя демонстрацию роли или употребления этого слова в различных язы­ ковых играх, в которых оно проявляется. Он даже внушал такую мысль, что мы «думаем о словах как инструментах, определяемых их употреблением...» (ВВ, с. 67).

Такое понятие анализа достаточно естественно приводит к операционалистской точке зрения на значение определенных видов преди­ катов. Дело в том, что в случаях, когда имеет смысл говорить о пре­ дикате, который некто определил, что он применим, одна из основных языковых игр, в которую мастер поговорить научился играть, и со­ стоит в создании и описании таких определений. Рассмотрим, напри-

4 Ссылаясь на часть I «Философских исследований» («Philosophical Investigations», 1953) Людвига Витгенштейна, обозначенных здесь как PI, мы будем давать номера параграфов, например, (PI, § 13); для части II, мы будем давать номера страниц, например, (PI, с. 220). Отсылая к его «Голубой и коричневой книгам» («Blue and Brown Books», 1958), обозна­ ченную здесь как ВВ, мы даем номера страниц. Ссылки на его «Заметки об основаниях математики» («Remarks on the Foundations of Mathema­ tics», 1956), обозначенные здесь как RFM, будут включать и часть, и но­ мер параграфа, например, (RFM, II, § 26).

мер, одну из подобных языковых игр, которые придают значение та­ ким словам, как «длина», то есть чему-то говорящему об измерениях физических объектов. Для описания этой игры некто должен будет составить список процедур, состоящих в измерении длин; конечно, овладение (по крайней мере, некоторыми из них) такими процедура­ ми будет составлять большую часть в изучении этой игры. « Значение слова «длина» познается при помощи других вещей, изучением того, что значит определить длину» (PI, р. 225). Вот так Витгенштейн комментирует аналогичный случай: « Здесь обучение языку означает не объяснение, а натаскивание» (PI, § 5). Для Витгенштейна: « Пони­ мать предложение означает понимать язык». « Понимать язык значит искусно владеть техникой» (PI, § 199).

Коротко говоря, частично компетентность в языковой игре, имеющей дело с «длиной», состоит в способности установить истин­ ность высказываний, подобных таким, как: «X имеет длину 3 фута», осуществляя соответствующие действия, например, с линейками, дальномерами и т. д. Философский анализ «длины» в той степени, в какой он стремится слиться с языковой игрой, затеянной вокруг этого слова, должен поэтому обратиться к действиям, которые определяют уместность высказываний о длине. В конце концов, настолько, на­ сколько значение слова само по себе определено правилами, приме­ няемыми в языковой игре, к которой оно принадлежит, обращение к таким действиям будет существенным для характеристики значения таких утверждений, как «3 фута длиной». Именно подобным путем мы приходим к точке зрения о том, что соответствующие действия для определения уместности предиката концептуально связаны с са­ мим этим предикатом 5.

По аналогии мы можем увидеть, что анализ таких слов, как: «боль», «мотив», «сон» и т. д. будет inter alia 6 включать артикуляцию действий или наблюдения в терминах, в которых мы определяем, что некто испытывает боль, или что у него такой и такой мотив, или ему снилось и т. д. (PI, с. 224). Но, очевидно, что такие определения в ко-

Сравните: «Давайте рассмотрим то, что мы называем "точное" объ­ яснение, в отличие от данного. Возможно ли, что нечто подобное проис­ ходит при проведении меловой линии вокруг некоторой области? При этом мы сразу же вспомним, что линия имеет толщину. Может быть ок­ рашенная дуга будет точнее? Но выполняет ли в таком случае эта точ­ ность ту же функцию: не работает ли этот инструмент в холостую? И на­ помним так же, что мы еще не определили, что считать переходом этой точной границы; как, и с помощью какого инструмента, это можно уста новить* (PI, § 88; курсив наш). Ср. также RFM, I, § 5.

6 Между прочим, ко всему прочему (лат.) — Прим. перев.

нечном счете сделаны на основе поведения индивидуума, которому эти высказывания приписываются (здесь поведение берется в широ­ ком смысле, включая вербальные сообщения). Так, для Витгенштейна обращение к типичным чертам болевого поведения, на основании ко­ торых мы определяем, что некто испытывает боль, существенно для физического анализа слова 4боль», также как обращение к действиям, с помощью которых мы определяем уместность таких высказываний, как: «3 фута длиной», существенно для философского анализа слова «длина». В обоих случаях мы имеем дело с концептуальным отноше­ нием, и правило языка, которое артикулирует ими, является в этом смысле правилом логики.

III

Но, что, собственно, есть такое эта логическая связь, которая как предполагает Витгенштейн, существует между болевым поведением и болью? Очевидно, связь — это не просто следование. Ясно, что Вит­ генштейн не думал о том, что некоторое высказывание, свидетельст­ вующее, что личность кричит, вздрагивает, охает или стонет, может влечь за собой высказывание о том, что личность испытывает боль. Мы знаем, что Витгенштейн употреблял термин «критерий» для обо­ значения этой специфической связи, но нам необходимо дать объяс­ нение этого термина.

Мы уже отмечали, что одной из центральных идей в философии Витгенштейна является «языковая игра». Вероятно, Витгенштейн пе­ ресекал поле, на котором играли в футбол, и в этот момент его посе­ тила идея, что «в языке мы играем в игры со словами» 7. Поскольку эта аналогия прочно доминировала в философском мышлении позд­ него Витгенштейна, возможно, будет уместно начать решать непро­ стую задачу объяснения представления Витгенштейна о критерии с рассмотрения какой-нибудь определенной игры.

Возьмем, например, баскетбол. Так как цель игры состоит в на­ бирании большего количества очков, чем соперник, то должен суще­ ствовать некоторый способ сообщения, когда и с каким счетом выиг­ рывает команда. Существует много способов сообщить, что, скажем, засчитан бросок. Кто-то может просто устремить свои глаза на табло и подождать, пока появятся два очка. Иногда кто-то понимает, что мяч был засчитан на основе реакции толпы. Но все это, в лучшем случае, лишь косвенные способы сообщения, поскольку, если мы ис­ пользуем их, то мы ссылаемся на кого-то еще: арбитра или других

7 Malcolm N. S. Wittgenstein: A Memoire. Oxford: Oxford University Press, 1959, p. 65.