Партийная система

«ПАРТИЗАЦИЯ» – прямое и неизбежное следствие отмены одномандатных округов, укрупнения минимума списочного состава партий и поднятие минимального проходного процента, а также нового статуса партийного большинства в региональных парламентах. Все это делает невозможным старую схему существования партий, в которой партия представляла собой узкую тусовку владельцев того или иного политического бренда, поддерживаемого по медийной технологии и продаваемого по франчайзингу региональным бизнес‑структурам. Сегодня партия вынуждена становиться массовой не только по списочному составу, но и по реальной представленности в различных точках России – а значит, партийные лидеры обязаны находить формы привлечения и удержания низового актива (который до последнего времени воспринимался как обременение и лишняя головная боль).

Власть нуждается в обратной реакции населения на свои действия, но категорически не хочет мириться с тем, что эта реакция ее обязывает.

Долгое время в России существовала ситуация, когда власть нуждалась в обратной реакции населения на свои действия, но категорически не хотела мириться с тем, что эта реакция является обязывающей. Другими словами, она хотела знать мнение народа о себе, но не была готова к критике в жесткой форме. В это время власть не была готова создавать институты, которые бы указывали ей, что делать. Вместо этого она создала государственную социологическую машину, которая доносила до нее мнение народа. Предложение Путина, озвученное им в послании 2005 года, должна помочь преодолеть сложившуюся ситуацию. Это идеи партийной системы, выдвижения губернатора из членов партии, сформировавшей большинство на выборах в региональном парламенте. В этом же послании президент говорит еще об одной задаче многопартийности: научиться уходить из власти и возвращаться в нее, используя описанные в законе процедуры. Он настаивает на необходимости обкатать правила ротации власти (из власти – в оппозицию, из оппозиции – во власть).²² Следовательно, возникает требование сформировать такую оппозицию, которая бы воспринималась властью как будущая власть, а сама, в свою очередь, власть воспринимала как будущего оппонента. В этом случае власть реализует те проекты и те программы, которые ее лидеры создавали, будучи в оппозиции, а оппозиция создает проекты на будущее, занимается творчеством на следующий цикл.

Региональная политика

ВОПРЕКИ РАСПРОСТРАНЕННОМУ МНЕНИЮ «парад суверенитетов» начала 90‑х вовсе не был процессом возникновения региональных политикумов. Напротив, он оказался процессом их ликвидации де‑факто. Региональный правитель, если он не полный дурак, мог легко обеспечить себе и несменяемость, и статус главного «хозяина» всего, что есть в регионе. Центральная власть ему была нужна как источник дотаций и канал для сброса негатива (поскольку в сознании населения никогда не было различения на уровни власти – региональная власть всегда воспринималась как подчиненная кремлевской); однако никакой реальной власти над ним она не имела. Но и жители региона, формально главный источник власти губернатора, фактически не имели никакой возможности с ним что‑либо сделать – поди попробуй смени Лужкова в Москве через процедуру выборов! В этом, собственно, и состояла формула большинства российских «ханств». Реформы 13 сентября сломали этот тренд. Теперь губернатор является результатом компромисса двух центров силы – Кремля и регионального парламента. При этом у российского президента есть в запасе ход конем, а у регионального парламента – фига в кармане: хотя закон и прописывает возможность роспуска ЗС и назначения новых выборов в него, понятно, что издержки от использования этого инструмента таковы, что президент его может физически применить только в крайнем, запредельном случае. Кроме того, именно партийное большинство ЗС теперь прописано законом как первоисточник кандидатур на место губернатора.

А это значит, что губернатор более не «хан» региона, а публичный представитель сложно организованного регионального субъекта, который, собственно, и становится центром принятия решений в регионе.

Теперь губернатор является результатом компромисса двух центров силы – Кремля и регионального парламента.

Вовсе не случайно в Северной Осетии после бесланского теракта сменщиком Дзасохова стал Теймураз Мамсуров, бывший до этого спикером парламента РСО. Губернатор, каким был Дзасохов, не мог восприниматься как центр консолидации местного общества в кризисной ситуации – на него лишь сваливают вину «за все», а он, в свою очередь, перепасовывает ее далее по адресу – в Москву. В то время как человек, за которого представленная в парламенте местная элита чувствует свою ответственность как за собственный «политический проект», даже если он «варяг», не сможет взять и выйти из игры: попросту не дадут. Не Москва, так свои.