V_A_Konev_S_I_Golenkov_Organizatsia_samostoyatelnoy_raboty_pri_izuchenii_kursa_Sotsialnaya_filosofia-1
.pdfбольшое честолюбие – это исполниться, «пребыть» раз и навсегда, а не жить в дурной повторяемости мифа, который является доисторическим существованием. Поэтому я наряду с личностью и человеческой формой вводил и проблему истории. И именно проблема истории является для нас проблемой «как таковой». Иными словами, есть ли у нас форма, называе- мая «историей», или нет?
Вопросы к тексту
1.Какой методический прием использует Мамардашвили для введе- ния слушателей в суть темы?
2.С какого рода затруднением сталкивается исследователь в фило- софском анализе темы «человек»? Почему это затруднение надо преодо- левать? Как преодолеть это затруднение?
3.В чем, по Мамардашивили, трудность осмысления философских утверждений?
4.Чем опасно для осмысления положение «прислоняющихся неумех» (М. Мамардашвили)?
5.Что Мамардашвили понимает под культурой в этом тексте?
6.Каков смысл примера с фильмом Абдрашитова и Миндадзе «Ос- тановился поезд», приведенного Мамардашвили?
7.Почему для философского рассмотрения темы «человек» необхо- димо устранить человека как существо, обладающее естественно дан- ными свойствами?
8.Каков смысл абстракций «возможный человек», «высшее благо»? Какое знание о человеке они позволяют обрести?
9.Согласны ли вы с определением ада Е. Трубецким: «ад ─ это нико- гда не умирать»?
10.В чем смысл события заново-рождения для человека?
11.На каком основании творится это событие?
12.Какую роль в человеческой жизни играет «человеческая форма»?
13.Что означает термин «долгодействующие силы истории»? Как они сопряжены с точкой «сейчас»?
Задание по тексту Определите свое отношение к положению Мераба Мамардашвили:
«Предметом философии выступает не действительный человек, но воз- можный человек». Обоснуйте свою позицию.
90
Тема 5. Философия истории
Понятие истории: история как связь событий и история как наррация. Критика К. Поппером историцизма. Проблема исторических закономерно- стей. Целесообразность деятельности и проблема цели в истории.
Основные историософские концепции. Концепция истории А. Авгу- стина. Концепции исторического развития как поступательного развития (Гегель, Конт, Маркс). Концепции локальных цивилизаций (Шпенглер, Тойнби, Сорокин). Концепция «осевого времени» Ясперса.
Понятие исторической эпохи. Современная историческая эпоха. Гло- бальные проблемы современности. Россия в истории ХХ-ХХI веков.
Методические рекомендации по освоению темы
Основное в этой теме: понять историю как реализацию человеческой экзистенции; разобраться в основных концептуальных подходах, пред- ставленных в философии истории.
Знать понятие «история»; основные историософские концепции; про- блемы исторической закономерности и целесообразности в истории; иметь представление о глобальных проблемах современности.
Уметь анализировать позицию различных авторов в понимании сущ- ности истории; аргументировано представить свое понимание глобальных проблем современности.
При подготовке к семинарскому занятию по этой теме следует повто- рить материал, представленный на стр. 28-40 настоящего пособия, а также просмотреть лекции, учебную и дополнительную литературу.
Учебная литература
Конев В.А. Социальная философия: учебное пособие. Самара: Изд-во «Самарский университет», 2006. Раздел VI. § 34. С. 269-276.
Философия: учебник / отв. ред. В.Д. Губин, Т.Ю. Сидорина, В.П. Фила- тов. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Тон-Остожье, 2000. Ч. II. Гл. 5. С. 338-353.
Философия: учебник / ред. В.Д. Губин, Т.Ю. Сидорина, В.П. Филатов. 3-е изд., перераб. и доп. М.: Гардарики, 2004. Ч. III. Гл. 15. С. 439-454.
Дополнительная литература
Бердяев Н.А. Смысл истории. М.: Мысль, 1990.
Блок М. Апология истории или ремесло историка. М.: Наука, 1986. Бродель Ф. История и общественные науки. Историческая длитель-
ность // Философия и методология истории: сб. ст. / общ. ред. И.С. Кона. М.: Прогресс, 1997.
91
Гегель Г.В.Ф. Лекции по философии истории. 2-е изд. М.: Наука, 2005.
Дильтей В. Наброски к критике исторического разума // Вопросы фи-
лософии. 1988. № 4. С. 135-152.
Зиммель Г. Проблема исторического времени // Зиммель Г. Избран- ное. Т. 1. Философия культуры. М.: Юристъ, 1996. С. 517-529.
Неретина С.С. Бердяев и Флоренский о смысле исторического // Во- просы философии. 1991. № 3. С. 67-83.
Ортега-и-Гассет Х. История как система // Вопросы философии. 1996.
№ 6. С. 78-103.
Тойнби А. Постижение истории. М.: Прогресс, 1996.
Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. 1. Гештальт и действительность. М.: Мысль, 1993. Гл. 2. С. 248-322.
Ясперс К. Истоки истории и ее цель // Ясперс К. Смысл и назначение истории. М.: Республика, 1994. С. 28-287.
Освоению этой темы поможет анализ некоторых текстов. Отвечая на вопросы в конце каждого текста и выполняя задания, Вы сможете рас- крыть не только философскую позицию автора, но и суть философского подхода к данной теме. Смотрите также тексты на сайте www.philosophy.ssu.samara.ru/ в разделе «Exlibris».
92
Бродель Ф. История и общественные науки. Историческая длительность // Философия и методология истории: сб. ст. / общ. ред. И.С. Кона. М.: Прогресс, 1997.
…Социальные науки плохо информированы о кризисе в истории по- следних двадцати-тридцати лет. Они проявляют склонность игнорировать как труды историков, так и тот специфический аспект социальной реаль- ности, который лучше всего изучается историей, хотя и не всегда управля- ется ею. Этим аспектом оказывается социальное время, сложное, противо- речивое человеческое время, составляющее материю прошлого и саму структуру современной социальной жизни. Это еще одна причина, по ко- торой в дискуссиях, разверзшихся между социальными науками, необхо- димо заявить о важности и плодотворности исторического исследования, или, скорее, исследования диалектики времени, представляющей собою объект постоянных наблюдений историка. Диалектика времени – это ядро социальной реальности, живое, внутреннее, постоянно возобновляемое противоречие между настоящим моментом и медленным течением време- ни. О чем бы ни шла речь, о прошлом или о настоящем, четкое понимание того, что социальное время имеет множество форм, оказывается неотъем- лемым для общей методологии наук о человеке.
Поэтому я считаю важным подробно остановиться на истории и исто- рическом времени.
1. ИСТОРИЯ И РАЗЛИЧНЫЕ ПОНЯТИЯ ВРЕМЕНИ
Любой исторический труд расчленяет истекшее историческое время и выбирает свои хронологические параметры в соответствии с более или ме- нее осознанными тенденциями и предпочтениями. Традиционная история обращает свое внимание на короткие промежутки исторического времени, на индивида, на событие. Мы уже давно привыкли к ее стремительному драматическому рассказу, произносимому на коротком дыхании…
Новая экономическая и социальная история на первый план в своих исследованиях выдвигает проблему циклического изменения, его длитель- ности: она заворожена фантомом, но вместе с тем и реальностью цикличе- ского подъема и падения цен. Таким образом, сегодня наряду с повество- ванием (или «речитативом») традиционной истории возникает речитатив, свидетельствующий об экономической конъюнктуре, рассекающей про- шлое на большие промежутки времени: десятилетия, двадцатилетия, пяти- десятилетия.
Наряду с этим вторым видом речитатива утвердилась история еще бо- лее длительных временных единиц. Оперируя уже столетиями, она оказы- вается историей большой, даже очень большой длительности. Безотноси- тельно к тому, удачна или неудачна подобная формула, я привык считать
93
еепрямой противоположностью «истории событий»… Но формулы здесь несущественны; важно другое – мы должны рассматривать и тот и другой вид истории, оба полюса времени – и мгновение, и большую длительность.
Последние термины не притязают на абсолютную точность. Но столь же многозначно и понятие «события». Я бы ограничил его значение тем, что происходит в сжатые промежутки времени. Событие – это взрыв, «звонкая новость», как говорили в шестнадцатом столетии. Его угар за- полняет все, но он кратковременен и пламя его едва заметно. Вне всякого сомнения, философы скажут, что такое понимание «события» лишает это понятие значительной части его содержания. …Ради ясности мы будем го- ворить не о времени, измеряемом событиями, а о времени, измеряемом ко- роткими хронологическими единицами. Масштаб времени, задаваемый этим термином, соразмерен с индивидом, с ритмом его повседневной жиз- ни, с вашими иллюзиями, деятельностью вашего сознания. Время, опреде- ляемое им, – его время хроникера, время журналиста. Заметим, что газет- ные хроники или журналы наряду с большими событиями, называемыми историческими, описывают незначительные события повседневной жизни; пожар, железнодорожную катастрофу, цены на зерно, преступление, теат- ральную премьеру, наводнение. Каждый понимает, что явления небольшой длительности встречаются во всех формах и сферах жизни: экономике, со- циальных отношениях, литературе, институтах, религии и даже географии (порыв ветра, буря). Встречаются они и в политике.
На первый взгляд прошлое – это масса мелких фактов, одни из кото- рых поражают вас, другие же, напротив, постоянно повторяясь, почти не привлекают вашего внимания. Это те факты, которые исследует сегодня микросоциология и социометрия (существует также и микроистория). Но эта масса фактов не охватывает всей реальности, всех переплетений исто- рии, через которые пробирается научное мышление. Наука об обществе испытывает ужас перед массой незначительных событий. И не без основа- ния: кратковременность – наиболее капризная, наиболее обманчивая из всех форм деятельности.
Поэтому у некоторых историков складывается настороженное отно- шение к традиционной истории, так называемой истории событий. Иногда
еенеоправданно отождествляют с политической историей. Политическая же история не обязана ограничивать себя событиями, быть историей крат- ковременных событий. Между тем остается фактом, что за последнее сто- летие эта история, почти всегда бывшая политической, то есть сконцен- трированной на драме «великих событий», разрабатывалась в кратковре- менном хронологическом масштабе. Наша характеристика политической истории опускает только искусственные схемы, почти всегда лишенные подлинной историчности, которыми она разбавляла либо свои повествова-
ния («Европа в 1500 г.», «Мир в 1800 г.», «Германия на пороге рефор-
мы»…), либо исторические объяснения, применяемые к значительным от-
94
резкам исторического времени. По-видимому, это была дань, уплаченная наукой прогрессу в области средств и строгих методов научного познания. Выявление массы документов породило среди историков взгляд, согласно
которому проблема исторической истины полностью сводится к проблеме документальной подлинности… Этот идеал «историй из первых рук» при- вел в конце девятнадцатого века к выработке хроник нового стиля, кото- рые в своих претензиях на максимальную точность шаг за шагом воспро-
изводят ход событий по дипломатической переписке или парламентским дебатам. Историки XVIII и начала XIX столетий были, напротив, весьма внимательны к долговременным историческим перспективам, которые только благодаря целому ряду великих умов, таких, как, Мишле, Ранке, Якоб, Буркхардт, Фюстель, были вновь «открыты» в XIX веке. Если учесть, что преодоление кратковременных масштабов исторического ис- следования тем более ценно, что оно крайне редко, то легко понять вы- дающуюся роль истории социальных институтов, религий, цивилизаций и авангардную роль истории античного мира, связанную с необходимостью использования значительных масштабов времени при анализе археологи- ческих источников. Только они и спасли честь нашей профессии.
Недавний разрыв с традиционными формами историографии XIX века не означает полного отказа от исследований кратковременных событий. <…> Но главным образом разрыв с традиционными формами привел к из- менению масштабов исторического времени. Один день, один год мог ка- заться вполне достаточным масштабом политическому историку вчераш- него дня, который рассматривал время как простую сумму дней. Но кривая цен, демографическая прогрессия, снижение заработной платы, изменения банковского процента, изучение производства (являющееся скорее мечтой, чем фактом), точный анализ товарного обращения – все это требует значи- тельно более длительных масштабов времени.
Появился новый способ исторического повествования, «речитатив» экономической конъюнктуры, цикла или, положим, «интерцикла», предла- гающий нам воспользоваться в качестве временных единиц десятилетия- ми, двадцатилетиями или, в крайнем случае, пятидесятилетиями классиче- ского цикла Кондратьева. <...> Историк сегодня, безусловно, располагает новым историческим временем. Он может писать историю, расчленяя ее в соответствии с новыми вехами. <…> Наука, технология, политические ин- ституты, методы познания, цивилизации (используя принятый термин) – все это также обладает своим ритмом жизни и развития, и новая история социальных конъюнктур только тогда достигает своей цели, когда она ох- ватит их полностью.
Всей своей логикой новый тип исторического повествования, охваты- вающий все новые области истории, подводит нас к понятию исторической долговременности. Но существует целый ряд причин, препятствующих вне- дрению этого подхода к истории, и на наших глазах происходит возвраще-
95
ние к кратковременным хронологическим масштабам. Может быть, это происходит потому, что представляется более необходимым (или более на- сущным) создать некоторый синтез «циклической» истории и истории тра- диционной, чем идти вперёд, в неизвестное; иначе говоря, закрепить завое- ванные позиции. … Итак, мы снова «увязли» в кратковременности. Безус- ловно, все это вполне закономерно, но как это симптоматично! Историк свободен при постановке исторической драмы. Как он может отказаться от драматизма кратковременности, от лучших приемов очень старого ремесла?
Над циклами и «сверхциклами» существует еще и то, что экономисты называют, хотя и не всегда изучают, столетней тенденцией («секулярный тренд»). Но она пока интересует лишь немногих экономистов, и их рассу- ждения о структурных кризисах, не прошедшие исторической проверки, выглядят лишь гипотезами и не проникают в прошлое глубже 1929, самое большее – 1870 годов.
Вторым, даже более полезным ключом, является термин «структура». Он господствует во всех проблемах, связанных с исторической долговре- менностью. Под «структурой» исследователи социальных явлений пони- мают организацию, порядок, систему достаточно устойчивых отношений между социальной реальностью и массами. И для историков структура – это ансамбль, архитектура социальных явлений, но прежде всего она – ис- торическая реальность, устойчивая и медленно изменяющаяся во времени.
Некоторые долговременные структуры становятся устойчивым элементом жизни целого ряда поколений. Иные структуры менее устойчивы. Но все они являются и опорой, и препятствием исторического движения.
Самый яркий пример тому – это все-таки географический детерми- низм. Человек – пленник своего времени, климата, растительного и живот- ного мира, культуры, равновесия между ним и средой, создаваемого в те- чение столетий, равновесия, которого он не может нарушить, не рискуя многое потерять. <…> С тем же самым постоянством и устойчивостью мы сталкиваемся и в области культуры.
С трудностью выявления исторически долговременных структур мы сталкиваемся, как это ни парадоксально, только в той области, где истори- ческие исследования добились неоспоримых успехов, а именно в области экономики. Циклы, «сверхциклы», структурные кризисы искажают непре- рывность, постоянство экономических систем, или, как иногда говорят, экономических цивилизаций… то есть устойчивых привычек мысли и дей- ствия, установившихся рамок деятельности, часто сохраняющихся вопреки всем правилам логики.
Итак, в сопоставлении с другими формами исторического времени та форма, которую мы называем «большой длительностью», оказывается чем- то довольно сложным. Ввести ее в нашу науку очень непросто. Здесь
меньше всего речь идет о простом расширении предмета исследования или области наших интересов. Да и само введение новых временных парамет-
96
ров отнюдь не сулит одни лишь блага. Оно влечет за собой готовность ис- торика изменить весь стиль и установки, направленность мышления, го- товность принять новую концепцию социального. Это значило бы привык- нуть ко времени, текущему медленно, настолько медленно, что оно пока- залось бы почти неподвижным. Только тогда мы сможем вырваться из плена событий, чтобы снова вернуться к ним и посмотреть на них другими глазами, задать им другие вопросы. Во всяком случае, историю в целом можно понять только при сопоставлении ее с этим необозримым простран- ством медленной истории. Только так можно выявить действительный фундамент исторических событий. И тогда все этажи общей истории, все множество ее этажей, все взрывы исторического времени предстанут перед нами вырастающими из этой полунеподвижной глубины, центра притяже- ния, вокруг которого вращается все.
Все, что было сказано мною, не притязает на определение истории как науки. Мы даем здесь только одно из множества ее возможных определе- ний. <…> Для меня история – это сумма всех возможных историй, всех подходов и точек зрения – прошлых, настоящих и будущих.
Я считаю ошибочным только одно: выбрать одну из этих историй, а всеми остальными пренебречь. Историки совершали и будут совершать эту ошибку. Очень нелегко переубедить историков и особенно представителей общественных наук, упорно желающих понимать под историей то, чем она была вчера. Потребуется немало времени и терпения, чтобы убедить их признать все те изменения и новшества, которые скрывает сегодня очень старый термин «история». А между тем новая историческая «наука» уже существует, непрерывно совершенствуясь и видоизменяясь. Она возникла во Франции в 1900 году вместе с Revue de Synthese historique или с Аnnales (если отправляться от 1929 г.). Историк нового типа внимательно следит за всеми науками о человеке. Именно это и делает границы истории такими расплывчатыми, а интересы историка такими широкими. <…> Любая «со- временность» включает в себя различные движения, различные ритмы: «сегодня» началось одновременно вчера, позавчера, «некогда».
….
3. ВРЕМЯ ИСТОРИКА И ВРЕМЯ СОЦИОЛОГА
…Неисправимый историк, я не могу не удивляться тому, что социоло- ги как-то умеют обходиться без него (времени. – С.Г.). И действительно, их понятие о времени очень отличается от нашего: оно значительно менее обязательно, менее конкретно и никогда не является главным фактором в решении их проблем и в их суждениях.
Историк ни на минуту не может выйти за пределы исторического времени. Время липнет к его мысли, как земля к лопате садовника. Естест- венно, он может мечтать о том, чтобы предать время забвению. … Но на-
97
сколько успешными были все эти попытки освободиться от исторического времени? Я сам в тяжелые годы плена всеми силами старался уйти от хро- ник тех несчастных лет (1940-1945). Отказ признать события и время, в ко- тором они происходят, был одним из способов укрыться от них, найти убежище, откуда можно было бы оценивать их более бесстрастно и немно- го меньше верить им. Для историка весьма заманчиво уйти от слишком близкого взгляда на вещи и посмотреть на них сначала со средней, а затем уже и с самой отдаленной исторической перспективы (последняя, если она существует, должна быть перспективой мудрецов). Достигнув этого, исто- рик пересматривает и реконструирует увиденную картину, упорядочивает ее вмещающиеся элементы.
Но все эти периодически повторяющиеся попытки освобождения бес-
сильны увести историка из реально существующего необратимого времени истории. Иллюзия вашего воображения – это не время и его течение, а те отрезки, на которые мы его делим. Они сливаются в единое целое, как только наша работа завершена. Длительный период, период средней дли- тельности, единичное событие соразмерны друг другу, так как они замере- ны в одном и том же масштабе. Вступить мысленно в одну из временных исторических перспектив – значит одновременно вступить в каждую из них. Философ, занятый субъективным, внутренним аспектом понятия вре- мени, никогда не ощутит веса исторического времени, этого действитель- ного универсального времени, времени накопленных обстоятельств. Эр- нест Лабрусс во введении к своей книге (E. Labrousse. La crise de l'economie a la veille de la Revolution francaise. Paris, 1944) сравнивает время с путеше-
ственником, который, сам оставаясь неизменным, устанавливает в каждой стране, в которую он прибыл, один и тот же подходящий ему политиче- ский режим и социальную систему.
Для историка время – начало и конец всего, время одновременно матема- тическое и творческое, хотя для некоторых это звучит странно. По отношению к человечеству оно «экзогенно», как сказали бы экономисты. Оно толкает нас вперед, руководит нами и уносит с собой наше собственное «приватное» вре- мя с его различными оттенками. Таково нетерпеливое мировое время.
Социологи, конечно, не принимают столь простого понятия времени. Их позиция в этом вопросе близка ко взглядам Гастона Башеляра, выраженным им в книге Dialectique de la duree (Paris. Presses Universitaires de France, 1950).
Социальное время для социолога – это всего лишь одно из измерений наблю- даемой социальной реальности. Оно включено в эту реальность (как может содержаться и внутри индивида), оно – один из многих символов, с которыми связана данная реальность, один из признаков, которые делают из нее осо- бую, отдельную единицу. Социолог не церемонится с этим покладистым временем, которое он может укорачивать, останавливать и направлять по своему усмотрению. Историческое время, однако, не поддается столь легко- му жонглированию синхронизмами и диахронизмами: для историка почти
98
невозможно представить себе, что жизнь – это некий механизм, который можно остановить в любой момент и спокойно изучить его.
Такое расхождение в понимании времени более существенно, чем ка- жется на первый взгляд. Понятие социолога о времени не тождественно понятию времени историка. Об этом свидетельствует вся структура исто- рической науки. Время для нас, как и для экономистов, – мера. Когда со- циолог говорит нам, что некоторая социальная система непрерывно раз- рушается только для того, чтобы снова восстановить себя, мы охотно при- нимаем это объяснение, так как оно в конечном счете подтверждается ис- торическими наблюдениями. Но в соответствии с нашими обычными тре- бованиями к науке мы хотели бы знать точную длительность этих движе- ний развития и упадка. Вполне возможно замерять экономические циклы, приливы и отливы в производстве материальных благ. В равной мере должно быть возможно проследить и кризис социальных структур во вре- мени, локализовать его как в абсолютных терминах, так и по отношению к движениям сопутствующих структур. Историка интересует, прежде всего, как пересекаются эти движения, влияя друг на друга и приводя к разруше- нию старую социальную систему. Все это может быть описано только с помощью применения универсальных временных шкал историка. Много- численные, отличающиеся друг от друга шкалы социолога здесь не при- годны, так как каждая из них была сконструирована для измерения какого- то одного частного феномена.
Вопросы к тексту
1.Что, по мнению Броделя, составляет основную и главную проблему социальных наук, в том числе и истории?
2.Как зависит представление истории от хронологического членения времени? Какие «истории» в этой связи выделяет Бродель?
3.В чем смысл и ценность микроистории («истории событий») для исторического познания? В чем ее ограниченность?
4.В чем смысл и ценность макроистории («истории циклов») для ис- торического познания? Каковы ее границы?
5.Чем определяется выбор хронологических рамок в историческом исследовании?
6.В чем методологическая ценность термина «структура» в иссле- довании макроистории? Насколько он может быть применим при иссле- довании «истории событий»?
7.Почему для историка время более значимая категория, чем для со- циолога?
8.Чем отличается время историка от времени социолога?
Задание по тексту Сформулируйте позицию Ф. Броделя в понимании истории.
99