II. Сущность вторичного вмешательства

Распространено мнение, что фабрикацию фабрикации можно отнести к типу Большого Обмана (Big Con), а просто­фили — это невинные жертвы, позволяющие алчным аферис­там вовлечь себя в финансовые махинации якобы с целью оказания им, простофилям, помощи (так думают простофили). Те же, кто планирует и осуществляет аферу, — преступники, играющие фальшивые роли, не имеющие ничего общего с под­-

¹ Bittner Е. Police discretion in emergency apprehension of mentally ill persons // Social Problems. 1967. Vol. XIV. P. 288-289. Имеется удивительное сходство между описанной выше разновидностью мистификации (charade) и легкой, тактичной поддержкой, которую оказывают опытные люди собеседникам, не умеющим сдержать раздражение, если им ненароком наступят на люби­мую мозоль.

⁹³ San Francisco Chronicle. 1966. June 10.

линным лицом обманщиков; для этого используется специаль­но созданное оснащение, бутафория (props). Если бы это было так, мир был бы менее обманчивым, чем он есть на самом деле.

1. Рассмотрим стандартные формы вмешательства в нашем обществе.

а) Первая — «скрытое наблюдение». Когда индивид зани­мает положение, в котором его можно дискредитировать (и тем самым осуществить определенную фабрикацию), рано или позд­но представится удобный случай его дискредитировать. Несо­мненно, позиция индивида ставится под вопрос как раз той кон­тролирующей инстанцией, которая призвана наблюдать за его поведением¹. В этом отношении шанс услышать или увидеть что-либо существенное уже предполагает обретение некоторой способности разрушения — разумеется, речь идет не о том, чтобы разрушить уже свершившееся действие, а о том, чтобы разрушить действие предстоящее. Поскольку наблюдающий (monitor) не позволяет наблюдаемому (monitored) знать о том, что за ним ведется наблюдение (это вполне обычное дело), данная ситуация представляет собой специфическую разновидность вторичного вмешательства (recontainment) , где поведение наблюдающего ориентировано на создание ловушки (trap), ориентированной на предстоящее поведение наблюдаемого.

Стандартным примером скрытого наблюдения является подслушивание полицией или другими компетентными орга­нами телефонных переговоров подозреваемых в совершении преступлений. Примерами также могут служить случаи из практики страховых агентств.

Мелвин Клейтон плотно сидит в кресле, осторожно поворачива­ясь всем корпусом и стараясь не двигать шеей, если ему нужно посмотреть вправо или влево. Вчера он сообщил в городскую комиссию по врачебной трудовой экспертизе, что не может по­ворачивать голову, не испытывая при этом мучительной боли в области спины и плеч, — в декабре прошлого года, при тушении пожара, он серьезно повредил шею.

¹ Здесь повседневный язык опять заключает в себе некоторую двусмыслен­ность. Когда мы говорим, что некоторое действие подвержено риску дискре­дитации (is discreditable), это означает, что оно может быть поставлено под вопрос путем установления некоторых сведений или опорочено иным обра­зом. Коротко говоря, либо само действие может подвергнуться дискредита­ции, либо оно может служить источником дискредитации. Я склоняюсь к первому словоупотреблению. Таким образом, дискредитирующим действи­ем является такое действие, которое создает возможность последующей дискредитации.

Входит детектив Ричард Расмуссен, он принес видеоматериал, отснятый бытовой камерой. Они просматривают пятиминутный фильм: Клейтон, ему 49 лет, ловкими движениями сгребает снег у своего скромного домика в Скво-Уэлли, таскает бревна и ук­ладывает их в штабель, работает в саду, водит автомобиль. «Такая работа по силам и женщине, — запротестовал пожарный, неподвижно сидя в кресле и пытаясь настаивать на диагнозе. — Это не сравнимо с обязанностями пожарного». Но комиссия не приняла доводов Клейтона и, отказав ему в пенсии размером 542 доллара и 3 цента в месяц, предписала вернуться на работу¹.

Дискредитирующие свидетельства имеют особенно боль­шое значение в праве. Дискредитирующий подозреваемого скрытый мониторинг должен, следовательно, опираться на не­которые законные основания. Но если скрытый мониторинг обнаруживает нечто сомнительное за пределами установлен­ных правом норм, чаще всего он выглядит как лишенный вся­кого оправдания.

Дорогая Эбби! Я знаю, что поступила нехорошо, но я прочитала письма к моей дочери ее бойфренда; с тех пор я сама не своя, я подавлена, и у меня изболелось сердце. Ей 22 года, она работает в университетском городке и встречается там с каким-то студентом. Она приезжает к нему домой по уик-эндам, и юноша пишет, что чувствует себя счастливым. Моя дочь много раз осуждала девушек, которые попадали в вынужденные обстоятельства и выходили замуж, но ее грех намного пагубнее потому, что мы — католики и отвергаем контроль за деторождением, к которому она, по-видимо­му, прибегает. Она ходит в церковь и исповедуется, но, судя по письмам бойфренда, продолжает вести себя по-прежнему².

Здесь намечается естественный переход к наблюдению, которое в самом общем смысле можно определить как непо­добающее (improper). Этот вид контролирующего наблюдения сводит на нет право на стратегические тайны (strategic secrets), совершенно необходимые в определенных ситуациях. Эти тайны не то же самое, что «теневые» стороны жизни личности,