Глава 53. Гвин: Опять друзья. Исида: Возвращение домой (Welcome Your Home)

«Сгорающий феникс восстает

из пепла ради любви. Жизнь…

Жизнь всех на земле – это любовь,

бесконечная и вечная. И ее сила столь огромна,

что способна поднять из пепла

не только огненную птицу…»

(Пророчество Сириуса, часть третья, глава 12)

Армия Эванса неслышно приблизилась к кромке леса и не решалась сразу хлынуть на пустошь, образованную пожаром, отделявшую город Альянса от диких территорий.

Но вскоре передние ряды шевельнулись. На миг показалось, что по перелесью прошла легкая зыбь. И темные фигуры «Смертников» перешли границу, разделявшую противостояние от восстания.

Вскоре «Смертники» растворились в северных пригородах – там, куда Альянс боялся забредать. Это территория фанатиков Гвина и отряда Ярости Бури.

Гвин сидел на крыше покосившегося от артиллерийского обстрела дома и болтал ногами. Рядом сидели семь девушек и три парня – молодые ребятки, им недавно перевалило за восемнадцать. Но это – гвардия отряда Гвина. «Избранные» - те, кто обладает познаниями в Темной Энергии. Они сидели вокруг своего Учителя и следили за его взглядом. Они чувствовали, что Учитель ждет друга. Друга, который сильнее Учителя. Они боялись. Потому что страх Учителя передался им.

Гвин действительно боялся. Боялся того, кто мог скрываться под личиной Кела. Он боялся не только мощи Темной Энергии, он боялся Пророка, который мог жить в Лориэне уже давно. Еще с тестовой камеры Института, где произошла Катастрофа.

Гвин всматривался вдаль, пытаясь различить смутные контуры своего давнего друга. Нет, он все еще дорожил дружбой. После смерти своей возлюбленной у него остался огромный шрам на сердце и дружба. И более ничего не осталось.

Вместо Кела на горизонте Гвин увидел темную двигавшуюся в их сторону массу. «Смертники» Эванса, изгнанные из рядов Сопротивления, вернулись. Если это не начало бури, то… Что «то», Гвин не знал.

Скольких привел Эванс? Тысячу? Две? Нет!!! Больше. Он привел сюда всю свою армию, кроме гарнизона «Поджигателей Брута» в Линге. И привел с собой Лориэна. Не пришлось пытаться увидеть его в толще людей Эванса. Он просто сиял от Темной Энергии, которая, подобно паразиту, оплела его организм весь до единой клеточки склизкими черными нитями и теперь расходовала его как пищу для себя самой.

Лориэн неумолимо двигался сюда, столь быстро, словно он не шагал по земле в тяжелых изодранных сапогах, а парил над ней, используя ее лишь как опору для очередного перелета. Касался ли он сапогами земли или действительно летел над ней? Не мудрено, если не касался. С его мощью победить гравитацию вполне под силу.

Глаза Кела. Не нужно было быть обладателем мощного бинокля чтобы их разглядеть. Это уже не те живые, выразительные, красивые глаза друга, это радуга, это вихрь тонких высоких энергий, сплетающихся в его зрачке в бесконечный смертельный танец. В глазах Лориэна горела злоба. Злоба на все живое. Потаенная, но столь явная для того, кто видит тебя насквозь. Эта злоба была не простой… Это была глубинная жажда мести, подобная бомбе с часовым механизмом, запрятанная глубоко под землей. Придет время и ей взорваться…

Что за предмет у него за спиной? Контуры его не соответствовали общему впечатлению, которое производил Келимберн издалека. Длинный острый клинок в какой-то перевязи из кожи пятнистого чешуйчатого существа. И этот клинок светился – белым холодным светом, затягивая в себя окружающее пространство, будто пытаясь выпить сам воздух. Откуда Лориэн его откопал? Лучше бы он его не приносил… Но видимо, такова судьба.

Гвин встал и помахал вдаль рукой, словно приглашая невидимого еще человека. Своего старого друга. Самого опасного сириусида на всей планете.

В это же время…

Безлунная ночь… Почему-то именно в эти ночи на меня наваливается вест груз воспоминаний. В эти ночи хочется рыдать.

Я быстрым шагом двигался в сторону, которую мне точно указал Эванс. В той стороне – штаб отряда Гвина. Но мне не нужно было указывать, куда идти. Я видел Гвина и его друзей издалека, и заметил еще до того, как мы вышли из леса.

Через десять минут я стоял у дома, на крыше которого меня ждал Гвин. Мы оба ждали этой встречи. И я, честно говоря, не рассчитывал на теплый прием. Ибо Гвина не обманешь. Он прекрасно видит, кем я стал.

Шаги по ступеням. Все солдаты Гвина, встречавшиеся мне на пути, освобождали мне дорогу, в спешке и с большей долей фанатичности вставали на колени и приветствовали меня словами: «Вернулся». Меня немного смутило такое начало возрождения старой дружбы. Гвин что, совсем сошел с ума? Набрал к себе каких-то фанатиков и живет среди них? Слава богу, это первое впечатление быстро развеялось. Потому что на третьем этаже никто не молился на меня, не пытался спрятаться от моего взора, не приветствовал заученной молитвой. На лестничной клетке курили обычные ветераны-вояки. И они лишь одаривали меня любопытным взглядом, через мгновение сменявшимся безразличием.

По правде, безразличие мне было больше по душе.

На крыше я, наконец, увидел своего старого доброго друга. Гвин довольно сильно изменился. Одет был в какое-то старое износившееся тряпье, шея увешена какими-то амулетами, руки в браслетах. На лице – длинный шрам, который, видимо, оставила ему на память пуля не очень везучего снайпера. Ибо ожог на месте рваной раны ни с чем не спутать. Тем более тому, кто провел среди Альянса около десяти лет.

- Здравствуй, Лориэн, - печально улыбнулся Гвин.

- Привет, Гвин… Жаль, что для тебя я теперь не более чем Лориэн.

- Мы все меняемся – больше или меньше. Ты сильно изменился.

- Внешне. Внутренне я все тот же.

- Ты понимаешь, что это неправда. Незачем лгать… - вздохнул Гвин.

- Ты прав, друг, незачем. Но я старался не меняться.

- В твоих условиях это было просто не возможно. Но я тебя понимаю и не виню. Сила обстоятельств.

- Гвин. Я все знаю, - сказал ему я. И он понял, что я хочу сказать.

- Ты знаешь о том, что я должен был тебя убить? Чтобы остановить все это еще в самом начале, - начал он.

- И ты… не смог… - продолжил я

- Не смог… прости… - вздохнул Гвин.

- Ничего, дружище. Я даже рад, что ты меня не замочил, - улыбнулся я и похлопал его по плечу. Гвин рассмеялся.

- Знаешь, когда этот синий мужик с кейсом сказал мне про то, что я должен тебя грохнуть, у меня руки тряслись… - улыбнулся в ответ Гвин. Его лицо явно давно не окрашивалось улыбкой, а не проклятой ухмылкой.

- Гвин! Этот мужик в синем – агент Альянса, - начал я. Мне в этот вечер предстоял долгий рассказ. И мне придется повторить его еще не один раз.

- Вот оно ведь как было, - вздохнул грустно Гвин, когда я наконец закончил свою исповедь, и положил мне на плечо руку.

- И вот я перед тобой, - моя история подошла к концу. Возможно, думал я в ту минуту, к своему логическому концу подходит и вся моя оставшаяся жизнь.

- Ну и слава богу, что ты вернулся, - улыбнулся Гвин Диорит, протянул мне руку и произнес, - Куда бы теперь не лежал твой путь, я и преданные мне люди пойдем за тобой. Хоть на башню Цитадели.

- Туда я и собираюсь… - я покачал головой.

- Да уж… Рано или поздно это должно было случиться, - мой друг во мгновение ока помрачнел, - Но я клянусь, что помогу тебе. Сначала отведу тебя к Исиде, она давно дожидается тебя. А потом в СС.

- Совет Сопротивления? Они будут меня слушать? – удивился я, - Ведь у нас с единством сейчас вообще не лады.

- Поверь, - Гвин оживился и подмигнул, - я знаю, как их убедить. И им придется тебя выслушать, хотят они этого или нет. Я знаю, где у нас сейчас штаб СС. Он недалеко. Там, ближе к горам, - Гвин показал рукой на горизонт, - День пути всего то. Мы с тобой по молодости и не так ходили!

- Это точно. Единственное отличие, в пору нашей молодости лес и горы не населяли инопланетяне и мутанты.

Гвин и я, а так же несколько «сектантов» и вояк с отряда Гвина и из «Смертников», которые собрались на крыше послушать меня и мою историю, залились смехом.

Ночь бесшумно покрывала заметно опустевший и посеревший пригород Альтермегана, словно окутала его смертельная болезнь. Темнота залезала в переулки и подворотни, обволакивала бараки повстанцев и беженцев, скрывала в темноте красные глаза вортигонтов. За последний год вортигонтов в черте города заметно прибавилось, будто они чего-то ждут. И им не страшен мертвецкий ночной холод, когда температура воздуха опускается до минус сорока, стекла и лужи сковывает черный лед, а Цитадель блестит инеем. Снега нет. Только холод, от которого часто не спасает ни теплая одежда, ни прочный барак, ни костер. Выдалась самая холодная ночь в этом году. На Сириус накатила злобная старуха-осень.

Трое людей шли по опустевшей ночной улице так называемого Региона Повстанцев – гетто местного значения. Это единственный, северный, район города, где не хозяйничают комбайны. Наверное, потому что им не хватает сил до конца разделаться с шайками Сопротивления раз и навсегда так, чтобы не понести слишком больших потерь. Трое шли молча, промерзший асфальт и земля под их ногами противно хрустели и шаркали. Трое… Гвин Диорит закутался в кожную куртку с нашивками СС, через не застегивающуюся до конца молнию был виден шерстяной серый в полоску свитер. Он с трудом втягивал в себя мертвый ледяной воздух, хрипел и изредка кашлял. Второй, хмурый и с серьезным, исполосованным шрамами лицом, Свайз, личный телохранитель Гвина. Старый темно-зеленый защитный бронекомбинезон со следами пулевых ранений и ударов когтей. В зубах он держал зажженную сырой спичкой сигарету и, иногда перекладывая ее из одного угла рта в другой, обнажал острые желтоватые от налета зубы, покрывшиеся многолетней смолой сигарет и пивными осадками. Его небритые щеки изредка раздувались, воздух с шипением выходил через сквозную дыру в щеке. Бывший фильтр. Альянс не успел завершить его модификацию. И третий, мрачный Кел Лориэн, в черном шерстяном плаще, перевязанном на груди тяжелым поясом из черного металла – пояса Элиты Альянса, последнего кусочка наследия UIE. Сбоку на поясе висел пистолет-пулемет Альянса Фриз-18 с оптическим прицелом, использующий нестандартный, винтовочный, патрон. Сзади, будто приклеившись к спине Кела, висели ножны. А в них – Темный Клинок Судьбы. Судьба Лориэна. Судьба Сириуса.

Лицо Лориэна. Оно было покрыто тенями прошлого… И глаза… Это не глаза сириусида. Это орган ощущения мира. И его преображения через зеркало Темной Энергии…

Сильный ветер дул в лицо, царапая и раня кожу. Двое чувствовали его. Лориэн не чувствовал ветра. Он ничего не чувствовал. Ни ветра, ни холода, ни боли. Разучился…

Я шел за Гвином, но подсознательно и так знал путь. Сейчас я чувствовал, что после моего Возвращения мои силы растут и умножаются с каждым часом. Будто я долго был в пустыне без воды, а теперь попал в полноводную реку. Воды было вдоволь. Вопрос в том, что как бы сильное течение не унесло меня с собой.

Перед глазами висел огромный синий шар, он бился, словно сердце, висел над полом, преломлял свет и тени, сиял и светился. Наверное, это и было сердце. Чье сердце столь холодно, ужасно и жестоко? Кто зашел дальше дозволенного? Я? Альянс? Пророк?

Я в тот вечер не слышал ни звука на улице, ни дыхания идущих со мною рядом, ни завываний ветра. Подсознательно я понимал, что творится вокруг. Но не мог этого почувствовать, будто слух умер, омертвела кожа, зрение помутилось. Все вокруг перестало быть цельной картиной – все дробилось, делилось, изменяло цвет и форму. Все перестало быть реальностью. Все изменилось…

Я не помню, сколько лиц промелькнуло у меня перед глазами, не помню, сколько улиц мы прошли. Но я знал цель. И двигался к ней. Я шел к Исиде. «Она ждет меня…» - долбила мне в висок одна и та же мысль, - «Она ждет меня. И я вернусь…»

Все вокруг вмиг потеряло смысл. Главным было только желание поскорее увидеть Исиду, поскорее прижать ее к себе. И почувствовать ее тепло, потому что я потерял все: и веру, и тепло, и, наверное, нормальный облик, превратился в монстра, в душе которого адский холод соседствует с адской пустотой. Которую необходимо было чем-то заполнить.

Мне нельзя было мешать. Небольшой отряд Патруля Альянса быстро в этом убедился.

Десять комбайнов неслышно крались вдоль дома, когда я заметил их. Их не видел еще Гвин, хотя может, и успел уже почувствовать, и тем более их не видел Свайз. Комбайны же еще не видели нас. Миг потребовался мне, чтобы понять – если они увидят меня, либо кого-то из нас, все будет кончено. Все будет кончено! «Конец!» - завертелась в голове отчаянная мысль, которая сменилась другой, еще более отчаянной, а потому и более ужасающей: «Я могу потерять Ее!». Миг потребовался мне, чтобы осознать это. И еще миг, чтобы прекратить существование всех десяти, почувствовать их боль, почувствовать, как жизнь вышибает у них из легких, как сжимается в бешеной агонии сердце, как лопаются нити, связывающие их с этим миром.

Я видел это собственными глазами.

Комбайны неслышно передвигались вперед. Их задача – разведка местности. Здесь намечается большая операция, очень скоро. Нужна информация. Информация об одном сириусиде. Который находится где-то здесь. Им нужна информация о Нарушителе Баланса.

Те, кто шли спереди, не успели понять, что с ними происходит, зато на мгновение это смогли узреть и осознать те, кто шли сзади. На мгновение, отделившее смерть первых пяти альянсовцев от смерти следующей за ними пятерки. Комбайны взмывали на метр над землей, их фигуры причудливо изламывались, искажались, мялись, будто это не модифицированные живые существа, а куклы, с которыми кто-то решил не очень небрежно поиграть. Раздался ужасный треск, треск ломающихся, сгибающихся под невозможным углом костей, хруст и противное чавканье и хлюпанье. Потом хлопок падающих вниз бездыханных тел. Это успели увидеть те, кто шли сзади. И они успели осознать свой последний страх. И умерли. Все до одного.

Я видел, как только что лишил жизни десять людей, десять комбайнов, которые были раньше людьми. В тот момент я не был удивлен, расстроен или разочарован. Мне не было больно, совесть моя молчала мертвым пнем. Уже гораздо позже я сожалел о своей неконтролируемой жестокости. Но осознание этого пришло много позже. А когда Гвин и Свайз увидели изломанные тела солдат Альянса, они все поняли. Свайз смотрел на меня с недоумением. Гвин – с грустью. А я… А мне было плевать и на комбайнов, и на взгляды друзей. Я в тот момент думал: «Они мне мешали – и я их убрал!» А вы способны были бы «убрать» десять людей, которые ничего вам не сделали, на улице без укола совести и ноющей боли души? Наверное, нет, если вы не откровенные маньяки. Тем более если знать, что когда-то все они были людьми. И им просто не повезло. Они просто стали теми, кем стали, так распорядилась их Судьба. И они оказались не вовремя и на месте, где их могло и не быть. Или, просто был не их день…

А я мог прерывать жизни, не задумываясь об этом. Нет, я не маньяк, хоть это и так похоже внешне. Просто я не человек, перестал быть нормальным сириусидом. Я убийца, потому что так распорядилась моя Судьба.

Час спустя мы покинули более-менее благоприятный для повстанцев район и вступили на спорные территории, ну, если это так можно назвать. Территории эти принадлежат, фактически, комбайнам, но Сопротивление в лице Исиды постоянно оспаривает эту монополию.

Мутным взглядом я окинул промышленный сектор. В одном из складов прятался отряд «Ярость Бури», и мне не понадобилось много сил, чтобы найти, в каком именно здании.

Я твердым быстрым шагом направился в сторону этого дома, и только сейчас подумал: «Ведь если я так легко могу найти «гнезда» повстанцев, то почему их не может так же легко искать Альянс? Ведь Пророк в этом отношении сильнее меня!» Чувствуя подвох, я попытался прощупать сознанием все стены и крыши. Нельзя исключить ловушки. И ловушка была. Семь снайперов на крышах домов. По беспокойному лицу Гвина я понял, что по меньшей мере одного он тут точно видит. И все трое вмиг почувствовали, что находятся под прицелом. Действовать надо было быстро.

Снятия ограничения на использования Темной Энергии до четвертой ступени.

Вспышка. Золотистое сияние. Боль, боль пронзала мою сущность. И я опять видел то, что не должен был.

Снайперы сидели и выжидали, не чувствуя того мгновения, который отделил их жизнь от смерти. Они сидели и ждали сигнала снайпера-офицера. И, ясное дело, не могли знать, что их противники их видят, во всяком случае их цель номер один.

Золотистые щупы медленно струились по полу, почти не излучая свет. Этот свет видел лишь тот, кто их породил. Субстанция гнева медленно перетекала по полу, минуя мелкие препятствия, пороги, вентиляции и радиоантенны, перекидываясь через ограждения… Семь щупалец. Семь целей. Семь смертей. Даже комбайн-снайперы не могли защититься. Они были беззащитны. Значит, они были обречены.

Первая золотистая густая лапка покрыла левую ногу снайпера до колена. Он сообщил об этом офицеру. Правда, офицер был занят своей проблемой – светящаяся субстанция обвила ему ствол винтовки, левую руку по локоть и пыталась дотянуться до шлема.

Среди ночи раздался один отчаянный возглас. Эхом он пронесся над округой, затих вдали… Сверху, с крыши цистерны упал снайпер. Упал замертво. Упал, чтобы никогда больше не подняться, не взять в руки свою винтовку, не встать в стойку огня номер семь… Он больше никого не убьет… Он никому не причинит боли.

Семеро в считанные секунды простились с жизнью. А мой путь продолжится…

Двери ангара распахнулись. Яркий свет пал на внутренний двор. Свет исказил, искривил тени. Глаза заболели. Я зажмурился, потому что в стене желтого света видел стройный женский силуэт. И знал, кому он принадлежит…

Я закрыл глаза, притормозил лишь мгновение, будто стесняясь, а потом решительно шагнул вперед, к свету… Этот шаг… как долго я его ждал! Как долго я блуждал в темноте… Но все мои беды и невзгоды, вся та боль, которая причинялась мне и которую я причинял, это стоило того, чтобы теперь увидеть этот свет. Только в этот момент я понял, что я снова дома.

Я шел к Исиде, к своей любимой, которая мне ценнее жизни, которая… ждала меня столько лет… и запнулся. Остановился в нерешительности. И посмотрел на нее. В ее глазах я увидел себя. И грусть, и скорбь, и боль. Которые во мгновение сменились радостью от встречи и любовью. Теплое, мягкое сияние. Ровный свет. Дом… Она сбросила с плеча Штурмовую Винтовку Милитари, шагнула в темноту, потом что есть сил побежала ко мне, пытаясь как можно быстрее сократить расстояние между нами. Она бежала ко мне, на ее красивых, милых, нежных глазах были слезы. Слезы счастья. Верите? Я подумал об этом… А Гвин положил мне на плечо руку и произнес слова, которые навсегда изменили меня… «Кел! Ты… плачешь…» - сказал он тогда. Потом повернулся, бросил своему товарищу: «Пойдем», снял с плеча руку, посмотрел мне в глаза, прошептал: «Все-таки ты наш, ты не изменился… Я тебе верю…»

Они ушли, мы остались вдвоем. Я, в своем потрепанном балахоне. И она в меховой куртке с капюшоном, надетым на голову. На темно-рыжей опушке меховой шубки серебрился иней. Она подбежала ко мне, кинулась на шею и зарыдала. Она плакала навзрыд, прижавшись головой к моей груди. Я же обнимал ее и тихонько гладил по голове, что-то неразборчиво шептал… Казалось, этот миг будет вечен. Казалось, будто нас не разнимут и сотни чертовых рот альянсовцев.

Я аккуратно, нежно снял с ее головы капюшон, дотронулся до ее аккуратных, ухоженных, уложенных в длинный пушистый хвост сине-зеленых волос, таких молодых и свежих. Что-то кольнуло меня в грудь. Что-то затеплилось в глубинах моей души, почти мертвое, подряхлевшее, замученное, но не забытое за много-много лет… Я чувствовал. Я вдыхал ее аромат, аромат адски холодной ночи, аромат мертвого, но такого родного воздуха. Я видел мир таким, какой он должен был бы быть. Я видел жизнь. Я чувствовал жизнь даже там, где ее почти не осталось. Я чувствовал… И я, впервые за много дней, перестал чувствовать в груди холод.

Она всхлипывала. Я нежно поднял ее лицо за подбородок, прижал к себе как можно ближе, потом с легкостью подхватил на руки. С моей руки с легкостью соскользнула не нужная мне перчатка. Я хотел чувствовать ее. Настолько, насколько это было возможно.

Я плавно нес ее в ангар, прямо к свету. Свет слепил меня, ножны сзади причиняли боль. Адскую, бесконечную боль и голод.

Только что я спутал всем проклятым, ненавистным игрокам этой большой игры за владение мириадами миров их карты. И, незаметно, выходил из игры, так и не став крестовой шестеркой.

Эта ночь принадлежит только нам двоим. Только нам двоим.

Я отнес Исиду в ее комнату. Она легко и непринужденно обхватила своими смягчившимися, ласковыми руками, привыкшими держать тяжелый автомат и давить на спусковой крючок что есть мочи, пока отчаяние и злоба не сменяются чувством удовлетворения, мою шею, прошивая пальцами мою седую косу-хвост. И ей было не важно, что когда она касалась их, ее руки обжигало холодными электрическими зарядами. Волосы поседели, но не перестали быть живыми. И оттого еще более удивительными и… злыми.

Я занес ее в «апартаменты», аккуратно положил на постель, провел рукой по ее теплому, даже горячему, дрожащему телу. Она шептала что-то. Я лег рядом, услышал ее шепот. И на душе моей потеплело…

- Лориэн! Кел! Милый, любимый. Дорогой… Я так ждала, так ждала тебя, молилась и ждала… Я дождалась тебя, любимый… Дождалась…- шептала она мне, точно в бреду. И ее глаза, светлые, лучезарные, живые, как раньше, смотрели на меня неотрывно, будто вспоминая, сравнивая и запоминая мой нынешний облик. Чтобы запомнить навсегда. Чтобы запомнить… навечно… - Не бросай меня, не оставляй меня больше… Так надолго…

- Иси… Исида! Любимая моя… - я провел ладонью по ее бархатистой щечке, - я тебя больше никогда не брошу… Теперь мы с тобой навсегда вместе… - я встал с постели, мой взор на мгновенье затуманила ужасная мысль. Сознание помутилось, - Нас ничто не разлучит. Даже смерть.

Удар в зеркало был такой силы, что оно превратилось в мелкую пыль, руку разбило в кровь, в ней застряли куски стекла. Исида смотрела на меня. И ей было все равно, сколько зеркал я разбил и сколько разобью. Ведь… Ведь теперь я радом с ней, я снова рядом с ней.

Она расстегнула шубу, ее взгляд влек, манил меня к ней. Ее карие глаза… Ее жемчужные губы, шептавшие одно лишь «люблю…»

Это наша ночь. Для меня эта ночь – священна, как и покой, начавший распространяться по моей душе, сдавливая, контролируя гнев и месть. Я никому не позволю его нарушить.

Я лег рядом с ней, мы долгое время смотрели вверх. Это было не важно. Важным было то, что мы нашли друг друга. И мы вместе. Снова вместе.

Я крепко обнимал ее, она не сопротивлялась, целовала меня в лицо, в губы, гладила по волосам, по щекам, даже щекотала. Мы улыбались, мы были счастливы… Я аккуратно стащил с нее шубу, расстегнул ее белую рубашку, обнажив ее прекрасные, упругие груди. Она привстала и сорвала с меня треклятую черную накидку, помогла стащить свитер, прошлась своими нежными руками по всем рубцам и шрамам на теле, изуродованном Альянсом и войной. Она ласкалась, гладила меня, даже мурлыкала, жалась все ближе.

Ее нежная кожа, ласковая улыбка, добрые глаза, прекрасное тело, в некоторых местах покалеченное боевыми шрамами… Я любовался ею… И про себя называл ее своей валькирией. По мифологии землян они ведут павших воинов в Рай. Мы пойдем вместе, рано или поздно. И она будет моей валькирией…

Я не мог устоять. Меня влекло к ней, как мотылька на свет лампочки ночью. И я, как мотылек, летел к свету, не боясь ослепнуть, обжечься или умереть.

Очень скоро наши губы слились в одном долгом страстном поцелуе. Наша любовь объединила наши судьбы, связала их воедино в безумной любовной пляске двух изголодавшихся по любви людей, душ, тел, сердец… Теперь мы будем вместе. И горе тому глупцу, который попробует нас разлучить…

Мы занимались любовью почти всю ночь и почти все утро, с короткими перерывами на отдых и сон. И не могли остановиться. Возбуждение спало только к началу дня. Днем мы отдыхали от бурной ночи. Она лежала рядом, я крепко держал ее в своих объятьях, боясь, как бы это все не оказалось сном, не рассеялось, не развеялось ветром, и ее не унесло, как мираж. Я чувствовал, как бьется ее сердце, чувствовал ее частое дыхание. И я был счастлив. Я был счастлив. И мне ничего не нужно было.

Мы разговаривали с ней о многом. О том, где я был, что я видел… Кого я видел. Кого я убивал, кого щадил. Я рассказал ей абсолютно все, без утайки. Наверное, даже больше, чем могла бы вместить эта толстая старая тетрадка… Я рассказывал ей свою жизнь. Все двенадцать лет. Почти каждый день этих проклятых лет, которые мне пришлось ждать, чтобы увидеть ее. И обнять. И понять, что я живу.

Она так же рассказала мне все. О штурме Цитадели и о бойне, в которую они попали. О городских боях. И обо всех ужасах, которые сотворили здесь эти сволочи. И главная сволочь… Пророк…

Потом мы говорили о прошлом. Мы долго не могли никому выговориться, а оказалось, что выговориться можно друг другу. И твоя половинка тебя поймет и поддержит. И от этого становится не так больно: вспоминать тех, кто никогда уже не вернется.

Так прошло три дня… Три прекрасных дня, когда нам никто не мешал. Три дня, когда мы били почти полностью одни, и разлучались только чтобы сходить поесть. Три дня… Наверное, это были лучшие три дня за все двенадцать лет, которые меня не было дома.

Но это время, как и все хорошее рано или поздно, подошло к концу.

И мне предстояло отправиться в СС. И за день до выступления у нас с Эвансом, Исидой и Гвином созрел очень опасный план, который в случае удачи переломит ход войны. А в худшем… О худшем мы старались не думать…