Глава 8

ГОСУДАРСТВЕННО-МУНИЦИПАЛЬНОЕ И ОБЩЕСТВЕННОЕ ПРИЗРЕНИЕ В ВЕЛИКОМ КНЯЖЕСТВЕ ЛИТОВСКОМ (XIII—XVIII вв.)

1. Зарождение и развитие системы государственно-муни­ципальной помощи и поддержки в ВКЛ.

2. Общинное призрение в ВКЛ.

3. Борьба с проявлениями социальной патологии.

4. Частная благотворительность, филантропия и меценат­ство на белорусских землях.

8.1. Зарождение и развитие системы

государственно-муниципальной помощи и поддержки

С образованием и укреплением ВКЛ парадигма помо­щи и поддержки, которая действовала на белорусских зем­лях в составе Древней Руси, изменяется. Для этого перио­да истории социальной работы характерны четыре основ­ные формы (системы) помощи и поддержки:

• церковно-монастырская система, существующая в ус­ловиях, когда православие на белорусских землях посте­пенно теряет позиции господствующей религии и веду­щее значение приобретает поликонфессиональность;

• светская (частная) благотворительность, где основ­ную роль играют представители белорусско-литовской, а затем и польской знати;

• общинное призрение нуждающихся на селе, кото­рое выросло из общеславянских архаических форм помо­щи и взаимопомощи и в новых условиях получило даль­нейшее развитие;

и, наконец, такая форма помощи нуждающимся, которую условно можно определить как государственно-муниципальная система призрения. Она вырастает и креп­нет на основе традиций княжеского нищепитательства

318

и широкого развития в ВКЛ городского самоуправления (магдебургий и муниципалитетов).

Одной из особенностей возникновения и существова­ния этих двух систем стало то, что они выросли на тради­циях полоцкой демократии, которые не угасли в ВКЛ. Как отмечает известный российский досоветский историк, профессор М.К. Любавский, в Литовско-Русском государ­стве, которое «в своем территориальном образовании на сто с лишком лет опередило другое русское государст­во - Московское, преобладало управление местное, про­никнутое автономическими тенденциями, а земли со­храняли в нем свою прежнюю обособленность и самобыт­ность, и все государство было проникнуто началами федерализма» 1161, с. 36-37]. Современный белорусский исследователь С.А. Подокшин подчеркивает главенство в ВКЛ либеральной идеи в ее первозданной, конкретно-исторической форме - конституционной монархии как оп­тимальной системе власти, ограниченной законом и пред­ставительными учреждениями [ 191, с. 37]. Все это не толь­ко создавало благодатную почву для распространения и утверждения на белорусских землях различных религиоз­ных конфессий, которые, соперничая между собой за сферы влияния, сделали немало полезного в социальной поддерж­ке нуждающихся, для развития частной благотворитель­ности с ее социокультурной спецификой, но и оставили свой след на становление тенденций помощи со стороны государственной власти, органов местного самоуправления.

Основные направления деятельности государства и об­щества в названной сфере были те же, что и в Западной Европе — профилактика бедности и борьба с проявления­ми социальной патологии. Бедность могли вызывать раз­личные причины: неумелое ведение хозяйства, неблаго­приятные климатические условия, пожары, войны, эпи­демии и т.п. К одной из первых законодательных мер в ВКЛ против обнищания населения следует отнести статьи Ус­тавы замков, держав и дворов Сигизмунда Августа, кото­рые предусматривали в голодные годы льготы крестьянам «как в данинах разных, так и в работе и в подводах», а так­же «потерпевшим от пожара, эпидемии и падежа скота» [161, с. 240]. «Валочная устава» (1557) расширяла круг кли-^ентелы, нуждающейся в помощи, и предписывала осво­бождать от наказания и взыскания тех крестьян, которые

319

не уплатили податей и оброков «за пожогою, за вымереть-ем або за хворобою всего дому, за голодом, за побитьем граду и за убожеством» и требовала, чтобы у этих крестьян коней и волов не брали «за цынш и ни за што иное николи» [161, с. 240]. В России же указ об отсрочке долгов с погорельцев появляется в 1560 г. [258, с. 237].

Одним из подтверждений того, что законодательство ВКЛ в деле социальной помощи нуждающимся находи-лось на уровне тогдашнего общеевропейского, стала, на­пример, ст. 10 разд. XI Статута 1529 г., которая запрещала продажу в рабство свободного человека в голодные годь^ когда нищенство имело наибольшее распространение, а ст. 11 разд. XI предоставляла свободу челяди, которую во време­на голода не мог прокормить хозяин [233, с. 116—118]. Этого в те времена не было в нормативно-правовых актах других государств. Так, в России Указ, разрешающий «отпускать на волю» во время голода работные семьи на прокорм без оформления «отпуска на волю» (курсив мой. — А.Г.) появ­ляется лишь в 1603 г. во времена трехлетнего голода в прав­ление Бориса Годунова [258, с. 237]. В 1649 г. Соборное уло­жение закрепляет этот Указ с дополнением, что в долго­вых документах разрешалось оформлять денежный долг в счет будущих отработок и откупов [228, с. 108]. Таким образом, в отличие от России, где к середине XVII в. появ­ляется некая кредитная система, позволяющая в период мас­сового голода физически и экономически выжить человеку, на Беларуси законодательные нормы такого плана укорени­лась раньше и были более гуманны, о чем, например, сви­детельствует тот факт, что формально «отпуск на волю» осу­ществлялся без оговаривания «дополнительных условий».

К профилактическим мерам против обнищания насе­ления следует отнести и практику выдачи охранных грамот («железных листов») великого князя Литовского на срок до трех лет шляхтичам, купцам (т. е. тем, кто составлял опору существующей власти) и, что характерно, «иным людям обедневшим, кроме евреев», чего, опять-таки, в то время не было в законодательстве многих стран. В соответствии со ст. 27, разд. I Статута ВКЛ 1588 г. их могли получить неплатежеспособные должники, «которые закабалились и в бедность попали по Божьему допущению, то есть, если бы огнем погорели, либо их имущество утонуло, либо от раз­боя, или от неприятеля нашего разграблено было, либо кто

320

бы также в интересах общества (государства) утратил иму­щество, обеднел и в кабалу попал...» [235, с. 357-358].

Были предусмотрены меры и по защите своих прав бед­нейших слоев населения в ходе отправления судопроизвод­ства. Так, человеку убогому, вдове или бедному суд, несмот­ря на то, что услуги адвокатов были платными, мог назна­чить защитника (прокуратора) бесплатно (ст. 57, разд. IV). Да и система наказаний, по сравнению с той, которая существовала в других европейских странах по отношению к маргинальным слоям населения, представляется более гуманной. Это, например, выражалось в отказе от уголов­ного наказания детей и подростков, отказе от смертной казни для беременных женщин, большей ответственности за преступления против женщин, установление юридиче­ской ответственности шляхтича за убийство простого чело­века, детоубийство и т. п. Созданный в условиях формирова­ния в ВКЛ культуры эпохи Возрождения под влиянием нрав­ственно-гуманистических идей помощи нуждающимся, Статут 1588 г. представлял собой, как указывается в «Обра­щении ко всем сословиям Великого княжества Литовского» Льва Сапеги, «удило на сдерживание каждого наглеца, чтобы боясь права от всякого насилия и произвола сдер­живался, а над более слабым и худшим не издевался и угне­тать его не мог, ибо для того права установлены, чтобы бо­гатому и сильному не все можно было делать» [235, с. 350]. Гуманизм, как известно, предполагает и ответствен­ность за соблюдение норм поведения в обществе. В ВКЛ, как и в Западной Европе, появляется ряд законов, запре­щавших профессиональное нищенство. К одним из первых попыток белорусско-литовского феодального государства ограничить нищенство и бродяжничество следует отнести статьи Судебника Казимира IV Ягеллончика 1468 г. Ста­тутов ВКЛ 1529, 1566 и 1588 гг., а в последующем - спе­циальный Указ Короля Польского и великого князя Ли­товского Яна Казимира 1653 г. о нищих. Ст. 8 Судебника, например, предусматривала ответственность хозяина дома за тайное содержание посторонних лиц — так называемых «лежней» [238, с. 3]. Большинство исследователей, начи­ная с И.Н. Даниловича, видели в «лежне» нищего бродягу. Между тем, известны и «лежни», которых официально ста­вили на постой к местному населению [232, с. 330—331]. Нормы Судебника Казимира во многом перекликались

¹' Ъ*к. 726 321

сост. 30 разд. V[J и ст. 6 разд. XIII Статута 1529 г Норма Судебника об ответственности хозяина за тайное содер­жание в доме любого постороннего сохранялась в судеб­ной практике и после издания Статута. Статут ВКЛ 1588 г. говорит нам о «людях лезных» или лицах без определен­ных обязанностей и постоянного места жительства, в со­став которых обычно попадали бывшие чиншевые или крепостные крестьяне. В соответствии со ст. 24 XII разд., лица, не имевшие при себе документа, который свиде­тельствовал бы о его личности, месте службы и жительст­ва, брались под стражу на три недели до выяснения об­стоятельств. «Людей лезных» предписано было изгонять из населенных пунктов «по упоменъю первшом и втором, а за третьим, дубцы бъючы За прием бродяг крестьян привлекали к судебной ответственности, а горожан штра­фовали за недонесение о них в суд 40 грошами литовски­ми. На период жатвы и сенокоса, а также во время «рушэн-ня», когда шляхта и слуги были на войне, бродяг и здоровых нищих принудительно привлекали к сельскохозяйственным и иным работам [235, с. 445, 462].

Близко к названным категориям «галоты» (неофици­ального названия беднейшей части городского и сельско­го населения в XVI—XVIII вв. в ВКЛ) стояли «бобыли» («кутники», «каморники») — безземельные крестьяне, ко­торые зачастую ничего не имели, жили в чужих домах, занимая «кут» (угол) или каморку, многие из них нищен­ствовали. В некоторых частнособственнических владениях «бобыли» составляли 38 % населения [235, с. 461J. В середи­не XIX в. бобылями стали называть одиноких, бедных, без­домных людей. Из «людей лезных», «бобылей» и «подсо-седников» (безземельных крестьян, которые жили в селах и городах ВКЛ на чужих дворах) чаще всего формирова­лась категория «будников» — наемных рабочих, занятых на лесных промыслах феодалов (будах). Бездомные «буд-ники» жили непосредственно на будах, где могли полу­чить еду, спецодежду (шапку, рукавицы) и денежную плату. Таким образом, привлечение к общественным работам об­нищавших и бродяжничающих людей с целью спасти их от голодной смерти в ВКЛ началось несколько раньше, чем в России. В Российской империи данный процесс по­лучил широкое распространение лишь в конце XIX в. с об­разованием Попечительства о домах трудолюбия и работ-

322

ных домах (с 1906 г. - Попечительства о трудовой помоши) и рассматривался как акт общественного благотворения.

Со временем роль государственной и муниципальных властей в борьбе с проявлениями социальных патологий возрастает. Это было обусловлено распространением про­фессионального нищенства как феномена социальной не­стабильности, что характерно как для Западной Европы, так и для России того времени. В этих условиях большое значение имели указы Яна Казимира о воспрещении про­фессионального нищенства. Так, в Указе, выпущенном после казацких войн в 1563 г. «dnia pierwszego miesiaca Marza», отмечается, что «... в городах и местечках наших Великого княжества Литовского нищих так много развелось, что все улицы и площади ими заполнены, отчего недолго до раз­ных болезней и эпидемий ...» [104, с. 251]. Правда, в отли­чие от первого русского царя Ивана Грозного, который делал упор на применение в борьбе с нищенством самых жестких «полицейско-санитарных методов», Король Поль­ский и Великий князь Литовский прежде всего призывает своих подданных к христианскому милосердию и, одно­временно, под угрозой штрафа, воспрещает «господам из­гонять из домов своих престарелых и больных служителей обоего пола» [104, с. 252]. Следить за выполнением данно­го указа должны были местные органы самоуправления. Та­ким образом, в отличие от России с ее стремлением к цен­трализованной системе помощи и поддержки*, в ВКЛ ос­новная нагрузка в профилактике и борьбе с нищенством ложится на местные органы самоуправления, что свиде­тельствует о приверженности к западным образцам. В этом мы видим одну из основных отличительных особенностей

* В правление Ивана IV (Грозного) приказы, как гражданская сис­тема поддержки, становятся ведущей формой контроля за церковной жизнью. Приказы и чиновники приходят на смену княжескому, лично­стному, «ручному» нишепитательству. Например, в задачу Приказа Боль­шого дворца входит «выдача руги и милостных денег монастырям и церк­вам из государевой казны...» |62, с. 42). Во времена Стоглавого собора 0 551), принявшего решения о разграничении различных категорий нищих, и указов в этой сфере, в России впервые на государственном Уровне были приняты законодательные меры по ограничению нищен­ства, что свидетельствует о зарождении новой государственной идеоло­гии. Возрастание роли государства в деле призрения и борьбы с социаль­ными патологиями вполне характерно для России и соответствовало не толь­ко аиюритарному характеру правления Ивана IV, но и последующих рос-^с"1йских царей как явление исторически повторяющееся.

323

развития истории процесса социальной помощи в России и на Беларуси в тот период.

В ВКЛ вплоть до последней четверти XVIII в. (т. е, до вхо­ждения территории Беларуси в состав Российской импе­рии) в деле социальной помощи нуждающимся, профи­лактики и преодоления феномена социальной патологии роль муниципалитетов, других местных органов власти про­должала оставаться весьма значительной в отношении к са­мым различным категориям населения. Не исключались и репрессивные меры. Так, постановление специальной ко­миссии «О внутреннем устройстве города Вильны» (1712) предписывает праздношатающихся людей, «чрез которых бывают великий вред и опасности для города», судить, «здо­ровых нищих домохозяевам у себя не держать, а от костелов они прогоняются действительными нищими» [4, с. 17], субъектность которых в ВКЛ, как и в России, где профес­сиональное нищенство было легализовано (1551), не от­рицалась. Вместе с тем городские власти с пониманием относились даже к периодически просящим подаяние бед­ным студентам-шляхтичам, о чем, например, свидетель­ствует «Жалоба студента Виленской иезуитской коллегии на виленского мещанина Матиса Медвецкага подан­ная в магистрат 7 декабря 1595 г, [4, с. 481].

Магистраты брали на себя заботу об устройстве шпита-лей и богаделен, которые, как и в России, во многом содер­жались за счет частных пожертвований. В задачи городских органов самоуправления в соответствии с широко распро­страненным на территории Беларуси Магдебургским пра­вом (более 40 городов), кроме всего прочего, входила за­купка и снабжение жителей хлебом во время голода из «ме-стких скрынь» (общественных кладовых). За выполнением этих и других обязанностей магистратов следила королев­ская власть. Например, Август И издал ряд постановлений (1713), предписывающих Виленскому магистрату не обре­менять мещан поборами и не чинить им других несправед­ливостей [4, с. 12].

Целый ряд статей «Белорусской конституции» (Статут 1588 г.) и других более ранних нормативно-правовых ак­тов предусматривал защиту прав сирот и малолетних. Так, впервые возраст вменяемости (7 лет) указан в ст. 1 Судеб­ника 1468 г. подготовленного и действующего на терри­тории ВКЛ, что свидетельствовало о следовании общеев-

324

ропейским правовым традициям с учетом местных усло­вий. В российском законодательстве, по исследованиям российского историка юриспруденции Н. Таганцева, эта градация появилась лишь в 1669 г. [240, с. 4]. Статут ВКЛ 1529 г. определил, что «ест лета дорослые: младенцу осмна-дцат лет, а девце пятнадцат лет» (ст. 18, разд. II) и в целом ряде других статей (ст. 5 II разд., стст. 1—2, 5 III разд. и др.) юридически закрепил права несовершеннолетних. Так, ст. 5 П разд. устанавливала, что «дети, лет не доросши, не ма-ють перед судом отказывати, толко в чотырох речах: о вы-купане именя, о паруку отцовскую, о которое дедицтво отец за живота право мел и не доконал». Статуты ВКЛ разрешали родителям лишать своих детей наследства лишь в том случае, если они оскорбили отца или мать словом или действием. Позднее на территории Беларуси появи­лись специальные «сиротские суды». Они учреждались при магистратах (с 1864 г. при окружных судах) и пред­ставляли собой сословные органы, ведавшие опекунски­ми делами купеческих и мещанских вдов и малолетних сирот (с 1818 г. личных дворян, если они не имели земель­ной собственности). В обязанности этих судов входило сле­жение за состоянием опеки и разбор жалоб на опекунов. Существовала и дворянская опека.

Законодательство ВКЛ предусматривало и меры по ока­занию помощи в профессиональном обучении детей низ­ших слоев общества. В первой половине XVI в. «Устава зам­ков, держав и дворов» Сигизмунда Августа предписывала «брать у крестьян сыновей и отдавать в наученье ремеслу с тем, чтобы они потом могли оказаться полезными вля зам­ков и дворов господарских» [161, с. 241]. Расширению и по­вышению уровня профессионального обучения способст­вовала политика заинтересованных в этом великих князей Литовских. Так, в 1323 г. Гедимин направил несколько посланий к жителям западных городов с предложением приезжать в ВКЛ, где им будут обеспечены выгодные ус­ловия. Приглашались, прежде всего, разного рода ремес­ленники, которые могли бы стать наставниками в профес­сиональном обучении литвинов и их детей [161, с. 28, 50]. Такая практика была известна уже в древнем Полоцке, что способствовало более высокому по сравнению с со­седними землями уровню его культуры, несомненным элементом которой является государственная, общест-

325

венная и частная помощь в получении профессиональной подготовки.

Развивалось образование у евреев. О еврейских шко­лах упоминает, например, «Жалованная грамота Литов­ского великого князя Александра-Витовта литовским евреям» от I июля 1388 г. [161, с. 104]. Много евреев - вы­ходцев из Великого княжества Литовского - при поддержке меценатов обучалось за границей. В истории Беларуси и Рос­сии, историю которых трудно отделить от истории Запад­ной Европы, также были периоды травли евреев. Так, Ста­тут ВКЛ 1529 г. (ст. 6, разд. XI) запрещал евреям иметь закупов и невольников. Статут 1566 г. (ст. 4, разд. XII) пред­писывал ношение ими определенной одежды, запрещал иметь в неволе христиан (ст. 5). Ст. 9, разд. XII Статута 1588 г. запрещала евреям занимать какие-либо должности. Под угрозой смертной казни им запрещалось переводить в иу­действо закупов, пленных и их детей, «а христианки кор­милицами еврейских детей и также каждых басурманских детей быть не должны» [235, с. 442]. Указ Яна Казимира 1653 г. воспрещал евреям держать прислугу из христиан [104, с. 250]. И в XVIII в. магистраты городов запрещали ев­реям и татарам содержать прислугу из христиан «под опасе­нием штрафа в 100 гривен..., не выходить на базар для заку­пок съестных припасов ранее 9 часов утра» и т. п. [235, с. 546]. Привилей Владислава IV (1619) Гродно упоминает об осо­бых районах расселения евреев, в частности, об улице Жи­довской. Эти тенденции имели место и в дальнейшем.

ВКЛ было одним из немногих государств мира, где женщины обладали значительными правами. «Ни татары, ни москвитяне, отмечает Литвин Михалон,— не дают женщинам такой воли» [156, с. 91]. Статуты ВКЛ преду­сматривали компенсацию шляхтянке за нанесение ей ран или словесного оскорбления (бесчестье), а штраф за убий­ство (головщизна) был вдвое выше, чем для мужчин того же сословия [235, с. 469]. За изнасилование женщины или девушки независимо от ее сословного положения насиль­ник подвергался смертной казни («горлом маеть каран быти»). (См., например, ст. 18 I разд. Статута ВКЛ 1588 г.) [156, с. 362]. Ст. 9 III разд. Статута ВКЛ 1529 г. предусматри­вала право дочерей шляхты на наследование родового иму­щества. Но основным правом женщин привилегированных сословий было право на приданое и «вено» — обеспечение

326

мужем на своих имениях и другом имуществе суммы, в два раза превышающей размер полученного приданого. Запись «вено» была узаконена еще привилеем литовским боярам 1413 г и сохранялась в Статутах ВКЛ. Все это дала право тому же Литвину Михалону утверждать, что женщины «гла­венствуют надо многими мужчинами, владея селами, го­родами, землями, одни обладая правом пользования, дру­гие — по закону наследования» [156, с. 229—230]. Таким образом, знатные шляхтянки, права которых в силу ряда социокультурных особенностей ВКЛ поддерживались вла­стью, играли значительную роль в жизни литовско-бело­русского государства. Побывавший в здешних местах по делам, связанных с событиями 1772 г. великий русский полководец А.В. Суворов с удивлением, свойственным первооткрывателю, писал в С.-Петербург А.И. Бибикову: «Этой страной управляют женщины...». Правда, затем в серд­цах, очевидно, вспомнив матушку Екатерину II, добавил: «впрочем, как и везде» [236].

Не обошло законодательство ВКЛ и такую маргиналь­ную категорию, как аномальные лица. Анализ Статутов ВКЛ и других юридических источников, проведенный Н.Я. Ни-кофоровским, Н.И. Носовичем, А.К. Сержпутовским, П.В. Шейном и другими белорусскими учеными в досо­ветский период в комплексе с исследованиями языковых и фольклорно-этнографических данных, показывает, что слепые, глухие, немые были юридически правоспособны, являлись одним из основных объектов социальной помо­щи и поддержки. Их права с течением времени расширялись и оформлялись юридически. Так, если в Статуте ВКЛ 1529 г. нет упоминания о правоспособности слепых, то уже Статут ВКЛ 1566 г. содержит статью «О человеку слепом» [234, с. 13]. Статут ВКЛ 1529 г ограничивал права буйно помешанных и теряющих рассудок, однако последние, «коли к собе прийдуть, моцны с тастаменты своими чинити» (ст, 14 разд. V) [233, с. 67]. Статут ВКЛ 1588 г. довольно подробно и свое­образно регламентировал вопросы, связанные с правовым положением сумасшедших (ст. 35 разд. XI) [235, с. 434—435]. Если умалишенный принадлежал к состоятельным людям, то надсмотр за ним с надежной изоляцией от общества («быть должны в крепком заточении и при добрых сторо­жах») [235, с. 434J) поручался родственникам, знакомым и слугам. Убогие сумасшедшие подлежали содержанию

327

в местах заключения. За побег сумасшедшего из-под стра­жи и совершенное им убийство или нанесение ран уго­ловную ответственность нес его страж. Тот, кто побуждал сумасшедшего на преступление или дал ему оружие, нес ответственность соответственно результатам преступления. Сумасшедшего, который выздоровел, а после снова забо­лел и совершил убийство, карали смертью, т. к. считалось, что он должен был остерегаться повторного заболевания и принять соответствующие меры («обязан был возле себя при­смотр и сторожа иметь») [235, с. 435].

Церковь (особенно православная) стремилась к ресо-циализации аномальных лиц присущими ей средствами. «Больные, беснующиеся и безумные», как отмечает С. Гер-берштейн, не были избавлены от причастия в православ­ных храмах [55, с. 96]. Что же касается проблем лечения бедных больных, то Статут 1588 г., например, упоминает «барберов» (ст. 7 разд. XII) [235, с. 461]. Так назывались парикмахеры, которые одновременно были и лекарями. В «Дарственном акте на пожертвование денег жителями Брестского воеводства на устройство в Бресте дома при­зрения для нищих и больных» (1624) по этому поводу от­мечается следующее: «Для них должен быть нанят хоро­ший барбер, чтобы он лечил больных. А когда кто-либо из них вылечится, особенно те, которые в состоянии бу­дут работать и служить, такие, как только к ним вернется здоровье, должны уходить из дома призрения доброволь­но. Больные же и престарелые должны там проживать по­стоянно, пользуясь иждивением пожизненно Глазные, ушные, нервные и проч. болезни лечили при помощи на­родных средств различные «лекарю» типа широко извест­ной в 30-е гг. XVIII в. Саломеи Русецкой. Законодательство не запрещало их деятельности, хотя среди них встречались и обычные шарлатаны. Услугами «лекарак» пользовались многие известные в ВКЛ и Речи Посполитой люди, на­пример, — король Жигимонт Август и его жена Барбара Радзивиллянка. Впрочем, последней лечение так и не по­могло, уж слишком запущенной была ее болезнь.

Одновременно на Беларуси распространялись и науч­ные идеи помощи аномальным лицам. Так, в процессе контактов с прогрессивными мыслителями ВКЛ и Речи Посполитой А. Добжанским, П. Кохлевским и др., Я.А. Ко-менский внедрял свои идеи о необходимости обучать даже

328

«тупых и злых от природы», глухих и слепых, умственно отсталых и вообще трудно поддающихся воспитанию [137, с. 110]. В эпоху Просвещения для этого сложились наи­более благоприятные условия, продолжалось накопление и анализ научно-медицинских и психолого-педагогических знаний об аномальных людях, о целесообразности их спе­циального воспитания, обучения и других видах социаль­ной помощи. Основанный в 1579 г. Виленский университет проделал значительную работу по исследованию различ­ных аномалий в развитии человека.