7.2. Практика и тенденции княжеского «нищепитательства»

С разрушением родоплеменных отношений с древней­шей философией жизни языческой общности, обеспечи­вающей в практике сохранение единого пространства жиз-

309

недеятельности через помощь и взаимопомощь, а также развитием первых государственных образований на терри­тории Древней Руси, происходит изменение парадигмы и общественной практики помощи и поддержки. Основ­ные тенденции с изменением социокультурной ситуа­ции в IX—XIII вв. связаны с вопросами возрастания по­печительной роли княжеской власти, утверждением мо-настырско-приходской системы помощи нуждающимся. Названная проблема рассматривалась в контексте с дру­гими вопросами социальной деятельности в XIX и XX вв. в трудах В.И. Горемыкиной, М.В. Довнар-Запольского, В.М. Игнатовского, Е.Ф. Карского, М.О. Кояловича, А.П. Сапу­нова и др. Большинство ученых относят первые шаги об­щественного призрения к деятельности князей Древней Руси и Православной церкви. Историки церкви А.В. Карта-шев, М.В. Толстой, митрополит Макарий, польские хрони­сты Я. Длугош, М. Стрыйковский, М. Кромер, М. и Е. Вель­ские и др. придерживаются той точки зрения, что в основе княжеского нищепитательства лежат идеи христианства. «Князь распорядится властью достойно, богоугодно, — от­мечает, например, Я. Длугош, — если употребит ее на защи­ту веры и в помощь нуждающимся [288, кн. 3, с. 69]. М.В. Довнар-Запольский считает, что «качества княжеского управления основывались исключительно на личности князя». Среди главных и определяющих качеств он назы­вает защиту «слабых, вдовиц и сирот» [80, с. 33]. В духе идеологических установок своего времени советский ис­торик В.И. Горемыкина обосновывает классовый и полити­ческий характер «нищелюбия» древнерусских князей. Она со­относит их действия с языческими формами социальной помощи и взаимопомощи, в частности, с институтами гос­теприимства, которые встречаются в древнем мире повсе­местно, например, потлан у североамериканских индей­цев. Действия князей, по ее мнению, были средством ма­нипулирования общественным сознанием для укрепления авторитета и политического влияния князя, как основно­го субъекта власти [60]. Нищелюбие же является одним из основных средств и механизмом поддержания авто­ритета власти, способом ослабления социальной напря­женности, что вполне соответствует одному из направ­лений современной марксистской традиции в теории и практике социальной работы.

310

С нашей точки зрения, не отрицая существенности названных позиций, следует учитывать, прежде всего, фактор геополитических условий в формировании важней­ших духовных и нравственных качеств восточных славян. Именно здесь истоки отечественной теории и практики благотворительности, в том числе и княжеского «нище-питательства». Это находит подтверждение и у историков XVI в. Например, М. Меховский в «Трактате о двух Сарма-тиях» (1517) описывает территорию проживания этниче­ских белорусов так: «Рощи, пустыни и леса в этой стране огромны: они тянутся иногда на десять, пятнадцать и даже двадцать пять миль. По окраинам пустынь и лесов встреча­ются деревни и жители». По его свидетельству, в середине XVI в. по всей огромной территории Литвы насчитывалось около 1,5 млн. жителей, в то время как в Польше их было 3 млн. Примерно такое же соотношение, на наш взгляд (с учетом фактора времени), было и в IX—XIII вв. «Народ литовский, — продолжает М. Меховский, — в былые годы считался у русских до того темным, презренным и жал­ким, что Киевские князья, по бедности его и скудности почвы, требовали у него, и то лишь как знак покорности, дань в виде поясов и коры» [169, с. 99]. В этом с ним соли­дарен С. Герберштейн и многие другие хронисты и исто­рики. Названные факторы, значительные расстояния ме­жду селениями, наличие дремучих лесов, множества озер, климат со значительным перепадом температур в зимнее и летнее время, а также то, что белорусские (как и русские) земли в силу их географического положения издавна были объектом набегов и нашествий соседей с самых разных сто­рон (татар, немцев, поляков и т. п.) способствовали разви­тию процессов толерантности, помощи и взаимопомощи.

Постепенно складывались особенности черт характера белорусов, среди которых один из авторов «Опыта описа­ния Могилевской губернии» И. Рубановский выделяет «на­божность», «добросердечие», «мягкость» и «терпеливость» [75, кн. 1, с. 474]. Белорусский поэтЯнка Купала (1882—1942) в статье «Как в сказке», говоря о характерных чертах на­родной филантропии отмечает следующее: ...Не зачынял1 нашы прашчуры веснщау i дзвярэй хат CBaix перад званым Ui незваным госцем падарожным; нават, Kani выходзип з сял1бау CBaix рыбу у невады лавщь ni i лукам звера пушнага сачыць, то i тады замкоу не знал1, а яшчэ астаулял1 у хатах

311

пад абрусам1 бохана хлеба пшажчнага i дубовыя дзежы сотау пчалшых — каб госць меу чым з дароп пажывщца. Просты быу народ i крывадушшчаць не умеу» [148, с. 5].

Ритуалы и формы помощи, закрепленные в стереоти­пе социально-необходимого поведения, были не только проявлением христианской культуры, но и представляли неотъемлемую часть национального социогенома. Здесь следует искать причины закрепления христианства в его византийской варианте, и в целом - благотворительности как общественного явления на белорусских землях. Это, на наш взгляд, не могло не наложить отпечатка на прак­тику «нищепитательства» первых древнерусских князей как явления неоднозначного и многофакторного, которое на отечественной почве и ныне до конца не изучено.

Княжеская благотворительность развивается совмест­но с христианской системой помощи и в контексте уже существующих общинных форм защиты и поддержки. Язы­ческая Древняя Русь постепенно и не сразу впитывала в себя христианские догматы. Христианство в его православном ва­рианте на белорусских землях прижилось позже, чем в окре­стностях Киева. Вытеснение язычества происходило без на­силия, длительное время сохранялись многочисленные языческие обряды, культы и привычки с христианской окраской. Это не могли не учитывать первые древнерус­ские князья в процессе утверждения новой системы защи­ты и «наряда» нуждающихся, не связанных с архаически­ми формами помощи. Так, в сферу юрисдикции князей попадают оторванные от своих родовых корней и без оп­ределенного социального статуса и защиты изгои и про-щенники: «изгои будет, либо славенин, то 40 гривен по­ложите за нъ» [192, т. 1, с. 77]. Ранние страницы восточно­славянской истории отражают факты экономической поддержки и защиты со стороны государственной власти. Они получают свое освещение в летописях, что связано, например, с нищепитательской деятельностью Владими­ра Святославовича (Святого), отмеченной летописцами в первых древнерусских городах.

Князья древнерусского государства учитывали значи­мость укоренившихся издревле языческих традиций и об­рядов. На белорусских землях приобщение народа к новой религии происходило эволюционным путем и растянулось почти на два столетия. Несмотря на то, что уже в XII в.

312

христианская идеология на белорусских землях в целом победила языческую, «поганские» обряды сохранялись здесь еще долго. О влиянии языческих верований на зарождение процесса помощи и взаимопомощи у белорусских кресть­ян говорит польский хронист Я. Длугош (1415—1480) автор 12-томной «Истории Польши». М. Стрыйковский, путешествуя по ВКЛ после Ливонской войны в 1574 г. утверждал, что возле Витебска видел идол Перуна из чис­того золота, найденного в развалинах одного древнего замка. Основательный труд по вопросам язычества на белорус­ских землях написал Я. Лосицкий (1582). На его титульном листе — посвящение Я. Глебовичу, меценатской поддерж­кой которого он пользовался постоянно. Известный крае­вед второй половины XVIII в. А. Меер отмечал, что, путе­шествуя по кричевщине, был свидетелем обрядов в честь языческих богов. Определенное влияние язычества в кре­стьянской среде в глухих белорусских селах сохранилось и в XIX в. Это «двоеверие» налагало свой отпечаток на по­литику и практику помощи нуждающимся первых бело­русских князей. Особенно явственно политика «двоеверия» проявилось в деятельности знаменитого полоцкого (а ко­гда-то и киевского) князя Всеслава Брячиславича (?—1101) по кличке «Чародей», который, как отмечает «Слово о пол­ку Игореве», приобрел в народе славу языческого вещуна и чародея. Он строил православные церкви, «суд судил» справедливо как язычникам, так и христианам, а сам «по ночам волком рыскал, из Киева до петухов достигал Тмутаракани ...».

Как пишет М.В. Довнар-Запольский, «светская власть признавала как языческие формы брака, так и церковное венчание» [81, с. 33]. В. Вальденберг отмечал: «Для язычни­ков он был князь с неограниченной властью и считал себя вправе самому через своих судей судить, например, пре­ступления на почве семейных отношений; для христиан­ского населения его власть была ограниченная» [35, с. 87] и, добавим, не могла не соответствовать принятым окре­щенными славянами традициям греческого номоканона. Об этом свидетельствуют летописи, когда приводят факты ус­тановления князем Владимиром памятников языческим ку­мирам и возведение храма. В последнем случае, по свиде­тельству Лаврентьевской летописи, князь приказал, что­бы тем, кто «больни и нищий и не могли ходити» раздавали

313

снедь по дворам, делали телеги и развозили по городам и селам припасы, сопровождаемые глашатаями [204, с. 170]. Выходя на анализ не только личностной, но и обществен­ной проблематики данного явления, отметим, что в дан­ных поступках князя Владимира он выступает в качестве субъекта охраны и защиты нуждающихся. В его деятельно­сти как бы сфокусированы такие важнейшие функции со­циальной поддержки, как кормильчество, помощь, защи­та, материальная достаточность.

Н.А. Богоявленский так определяет клиентелу княже­ской помощи: слепые, «слукие» (безрукие), хромые, пе­редвигающиеся при помощи «деревяниц» (костылей), «ни-чащие долу» (страдающие дрожательным параличом), боль­ные «корчами» [24, с. 113]. Можно выделить основной мотив княжеских поступков — покаяние за грехи, что вполне соответствует христианской догматике. Летописи характе­ризуют как древнерусских, так и позднее литовских кня­зей одними и теми же определениями: «мнихолюбив», «страннолюбив», «нищслюбив», что является главным до­казательством их справедливого княжения: «Володимер, боголюбив, любовь имеа ко священническому сану, и мни-шеский чин любя, и страныа, нищаа накормляще и на-пояше, аки мати дети своа» [204, с. 97].

Великим князьям Древней Руси порой чисто интуи­тивно, исходя из чувства самосохранения, удалось опре­делить значение стабилизирующей роли феномена соци­альной помощи во взаимоотношениях власти и общества. «Всего же более убогих не забывайте, завещал Влади­мир Мономах своим детям, но, сколько можете, по си­лам кормите ...» [200, с. 399]. Милосердие к бедным и обез­доленным, по словам митрополита Макария, «было одной из господствующих добродетелей того времени и являлась ха­рактерной чертой» многих князей, правивших на древне­русских землях [152, с. 197]. Можно свидетельствовать о на­личии некоей философии помощи, складывающейся в на­званный период. Помощь, как процесс, расширяет систему субъект-субъектных связей и отношений, когда личностный сценарий нуждающегося рассматривается как возможный вариант жизнедеятельности помогающего субъекта.

Князья киевские, полоцкие, туровские, минские и дру­гие опирались на древние традиции, одной из которых было

314

угощение всех пришедших во время трапез. Как форма нищепитательства она существовала не только у восточ­ных славян. Как справедливо отмечает В.И. Горемыкина, публичные обеды — древнерусская языческая «демократи­ческая» традиция. Так было и в Древнем Риме, когда, на­пример, Нерон, прекратив публичные обеды, заменил их раздачей корзин с припасами. Домициан восстановил их, а Траян предоставил на выбор всем нуждающимся или обеды, или корзины с продуктами, или деньги. В Древней Греции совместные трапезы, используемые спартанским царем Ликургом, получили названия «эранос» или «сис-ситии» и служили формами утверждения равноправия ме­жду богатыми и бедными. Так что идея государственного регулирования взаимоотношений между одними из основ­ных субстанций существования человечества — бедностью и богатством - имеет весьма древние корни и, не являясь приоритетом славянства, возникает и распространяется по­всеместно как одно из основных условий существования са­мого государства, несмотря на «роптание дружины» как символа оппозиции в свидетельствах древних летопис­цев («ибо зло есть нашими головами ясти деревяныи лы-жицами, а не серебряными») [206, с. 56], которая в даль­нейшем объективно будет существовать во все времена, независимо от типа государственного устройства.

Тогда же происходит реформирование княжеских обы­чаев и традиций, возникших еще во времена предков. Из­меняется программа праздников (например, строительст­во храма или рождение наследника) с их ритуальными атрибутами, хотя языческая основа продолжает просмат­риваться весьма явственно и в период христианизации Древней Руси. К новым формам княжеской благотвори­тельности следует отнести и обеты, даваемые князьями, и постриги, и раздача имущества, которые теперь прино­сились не языческим богам, а нуждающимся людям. Кня­зья, по словам митрополита Макария, часто пренебрегали мирской жизнью и «проводили остаток своих дней в мона­стырях, были примером христианской жизни — достойным исследования другими» [152, с. 197]. Кормление, денежное приношение, строительство церквей и больниц, школ при монастырях — вот основные формы княжеской благотво­рительности, связанные обетами. В летописях не зафикси-

315

рованы действия князей, связанные с помощью нуждаю­щимся во времена массового голода, однако представля­ется маловероятным, чтобы княжеская власть могла прой­ти мимо этих событий без ущерба для своего стабильного существования.

Таким образом, в период X—XIII вв. на территории пер­вых отечественных государственных образований в составе Древней Руси предпринимаются попытки социального ре­формирования в области помощи и поддержки, связан­ные с повышением роли княжеской власти и института церкви с опорой на древние традиции архаической помо­щи и взаимопомощи с учетом древнерусской ментально-сти. Церковь становится первейшим и, пожалуй, единст­венным местом, где прихожане могли получить не только духовную поддержку и мудрый совет, но и материальную помощь в соответствии с христианским миропониманием нужд и проблем отдельного человека и общества в целом. Священник в деревне (местечке, городе) хорошо знал нужды и чаяния своих прихожан, был их учителем, дру­гом, помощником, попечителем. Самоорганизующиеся, финансово независимые приходы и монастыри, появив­шиеся в XII в. «братчины», различные религиозные кон­фессии с их учреждениями милосердия оказывали помощь тысячам инвалидов, престарелых и сирот, всем нуждаю­щимся по самым различным направлениям: от материаль­ной поддержки до решения проблем воспитания, пере­воспитания и обучения.

Первоначально процесс княжеского благотворения и нищелюбия осуществляется в рамках дружинных и язы­ческих традиций, что обусловлено неоднородностью об­щества, в котором существовало двоеверие, и что особен­но характерно для названных процессов на белорусских землях. Княжеская власть в силу ряда политических и во­енных причин, руководствуясь пониманием роли феноме­на социальной помощи как одного из основных факторов сохранения стабильности в обществе, постепенно передавая функции помощи нуждающимся Церкви, наделяет ее юри­дическими полномочиями и оказывает финансовую помощь, оставаясь при этом одним из основных субъектов помощи и патроном христианской системы нищепитательства.

316

Контрольные вопросы и задания для самостоятельной работы

1. Какие объективные культурно-исторические процессы ле­жали в основе динамики становления отечественной теории и практики помощи и взаимопомощи?

2. Кто из византийских христианских просветителей и какое влияние оказал на процесс становления идеологемы и практи­ки помощи и милосердия в Древней Руси?

3. Проанализируйте теоретические построения К. Туровского в теории милосердия. Покажите их влияние на развитие отечест­венной филантропии и меценатства. Расскажите о филантропи­ческой и меценатской деятельности Е. Полоцкой.

4. Определите роль и значение Церковного Устава Владими­ра Святославовича (Святого) в эволюции отечественной соци­альной работы. Каким основным категориям нуждающихся ока­зывалась помощь со стороны церкви?

5. Расскажите о монастырской и приходской системах при­зрения нуждающихся. Определите основные формы и тенден­ции практики церковной поддержки нуждающихся.

6. Проанализируйте различные научные подходы к опреде­лению тенденций и практики княжеского «нишепитательства».

7. Какие ментальные особенности в помощи нуждающимся существовали на белорусских землях? Что лежало в основе «ни-щелюбия» белорусов?

8. Как развивалось княжеское «нищепитательство» в услови­ях «двоеверия»? Определите клиентелу княжеской помощи.

9. Покажите примеры княжеской помощи нуждающимся.

10. Как развивалось взаимодействие церкви и княжеской вла­ сти по отношению к помощи различным категориям нуждаю­ щихся в названный период?

317