Глава 5

РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ ПОМОЩИ НУЖДАЮЩИМСЯ В ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЕ С СЕРЕДИНЫ XVIII ДО НАЧАЛА XX вв.

1. Эпоха Просвещения и ее влияние на реформирование системы помоши.

2. Основные тенденции в теории и практике призрения в XIX в.

S.1. Эпоха Просвещения и ее влияние

на реформирование системы помощи

Середина XVIIГ — нач. XIX вв. вошли в историю под названием «эпохи Просвещения». Просвещение проявилось в убеждении в решающей силе разума и науки в познании «естественного порядка», соответствующего подлинной природе человека и общества. Невежество, мракобесие, религиозный фанатизм просветители считали причинами человеческих бедствий. Они выступали против абсолюти­стских режимов, за политическую свободу и гражданское равенство. Главными представителями Просвещения в Анг­лии (где оно возникло) стали Дж. Локк, Дж.А. Коллинз, Дж. Толанд, А.Э. Шефстбери; во Франции (между 1715 и 1789 гг названного «веком Просвещения») — Вольтер, Ш.Л. (Монтескье, Ж.Ж. Руссо, Д. Дидро, К.А. Гельвеций, П.А. Гольбах; в Германии И.Э. Гердер, И.В. Гете, И. Кант, Г Э. Лессинг, Д. Юм; в США — Т Джефферсон, Б. Франклин, Т Пейн; В России - Н.И. Новиков, А.Н. Ра­дищев и др.

Теоретические построения социальной помощи нуждаю­щимся исходят из основных философских идей XVIII в. Все люди, утверждал французский философ К.А. Гельве­ций (1715—1771), от природы имеют одинаковые умствен­ные способности. Гельвеций и Д. Дидро (1713—1784), под­черкивали решающую роль разума в жизни людей: «Ра­зум — это единственный путеводитель человека», через

222

который он может решить свои проблемы. П.А. Гольбах (1723—1789) полагал, что человек, являясь частью при­роды и подчиняясь ее законам, имеет право на свободу, _т. к. нравственная позиция человека предполагает свобод­ный выбор добрых дел и сознательный отказ от злых по­ступков; где нет свободы, там нет ответственности, нет нравственности. Гельвеций признает, что личный интерес движет всеми поступками человека и всегда основывается на свободе выбора человека. Личный интерес был выделен как важнейший принцип антропологии, обусловленный физической природой человека [146, с. 345].

Таким образом, в западной модели помощи (в отли­чие от модели «соборности», которая сложилась в Рос­сии) идеи альтруизма находят свое развитие в логике идей индивидуализма, где чувства, мысли и желания отдельно­го человека есть высшая самоценность. «Этот объединен­ный с альтруизмом индивидуализм, — утверждает К. Поп-пер, — стал основой нашей западной цивилизации. Это — ядро христианства («возлюби ближнего своего» — сказано в Священном Писании, а не «возлюби род свой*), а также всех этических учений, получивших развитие в нашей ци­вилизации и ускорявших ее прогресс» [J99, т. 1, с. 140].

История развития социальной помощи и поддержки доказала, что нормы права выступают не только в качест­ве ограничителя притязаний индивида, защищая интере­сы монополий и государства, но и в роли факторов, за­щищающих индивидуальность от произвола насилия, гра­бежа, вмешательства в частную жизнь. Вся Французская революция осуществлялась под знаком естественно-пра­вовых идей. Апелляция к природе становится, с одной сто­роны, предпосылкой требований социального равенства, фундаментом для построения разумного человеческого общества, а с другой - базой объяснения социальных про­блем человека. Свои проекты переустройства общества французские просветители связывали с уничтожением феодально-сословных привилегий, с превращением всех фаждан в представителей третьего сословия*, обладающих естественными и неуничтожимыми правами. В самых рез-

* Третье сословие (податное сословие) — во Франции XV в. это ре­месленники, крестьяне, купцы; с XVI в. - и буржуазия, и рабочие. Пер­вые два (духовенство и дворянство) не облагалось прямым налогом.

223

ких выражениях выступает Д. Дидро против представления о божественном происхождении и безграничности власти монарха. Существование власти государя, ее характер, ее границы определяются тем, «от кого он ее получил, с какой целью она ему предоставлена и на каких условиях». Условие, на котором ему дана власть, — обеспечение им благоденст­вия всего общества. Право на эту власть монарх сохраняет только пока соблюдает это условие [256, с. 376, 437].

В философских идеях Ж. Ж. Руссо (1712-1778) прори­совываются новые основания для подхода к идеям права: право на естественное развитие, право на свободное раз­витие человека, которые обусловили новое понимание роли общества и государства. Целью государства, считал Ж. Ж. Рус­со, является общее благо: направлять государство может толь­ко общая воля, которая никогда не может быть отчуждаема. Первый долг правителя «...состоит в том, чтобы привести законы в соответствие с общей волей...» [216, т. I.e. 216].

В период подготовки Великой Французской револю­ции в обществе широко обсуждались идеи единой для всех слоев государственной системы народного образования. 14 октября 1791 г. был создан Комитет народного образо­вания, а в апреле 1792 г. его руководитель Кондорсе предста­вил проект организации системы народного образования. В проекте провозглашался принцип всеобщего обязатель­ного, бесплатного народного образования. «Неравенство состояний и неравенство образования — вот главные при­чины всех зол», - отмечал Ж.А. Кондорсе [217, ч. 2, с. 9]. Выражением мысли якобинцев явился проект «общего вос­питания» Лепелетье. Он предлагал создать «Дома националь­ного воспитания» для всех детей Франции без всякого раз­личия и всякого исключения [217, с. 14]. Однако план Лепе­летье оказался слишком радикальным для многих политиков.

Исследуя философские, правовые, педагогические идеи французских материалистов второй пол. XVIII в., мы об­наруживаем их преемственность с идеями философов пред­шествующих эпох идеей права вообще, развиваемой на разных этапах истории Западной цивилизации. Идею ра­венства природных возможностей людей они распростра­няют на все общество и обусловливают им требования по­литического и юридического равноправия.

По мнению большинства современных историков со­циальной работы, генезис научного анализа теории и прак-

224

тики социальной помощи и поддержки следует искать в ра­ботах французских философов эпохи Просвещения. Обра­тимся к трудам по вопросам благотворительности некото­рых из них. Например, французский исследователь конца XVIII в. К.-П. Коко писал: «Идеи общества, управления, социальной помощи заложены в самой природе, ибо в них заложена и идея сострадания, а именно эта первичная идея служит для них основой». Он выделял три основные фор­мы благотворительности:

1. естественная благотворительность — «глубоко лич­ное чувство, которое рождается вместе с нами, достигает большей или меньшей степени развития и делает нас чув­ствительными к нищете либо к немощам наших ближних»;

2. личная благотворительность — «присущая нам от при­роды предрасположенность, подвигающая на частные до­брые дела»;

3. национальная благотворительность — «то всеобъем­лющее чувство, которое подвигает нацию в целом искоре­нять открывшиеся ей злоупотребления, внимать обращен­ным к ней жалобам, стремиться к добру, если оно воз­можно и достижимо, и простирать это добро на лиц всякого класса, пребывающих в нищете либо страдающих неизле­чимыми заболеваниями» [257, с. 56].

Благотворительные действия следовало непременно совмещать с государственными программами по ликвида­ции бедности и нищеты. Отзываясь на требования соци­альной политики, основной проблемой которой стала про­блема распространения нищенства и неэффективность су­ществующей политики изоляции, Академия Шалон-сюр-Марна в 1777 г. назначила премию за сочинение на тему: «Каковы причины нищенства и способы его искоренения». Было прислано 100 произведений, которые впоследствии были опубликованы. Авторы указывали следующие спосо­бы уничтожить или предупредить нищенство: отправить нищих в их общины и заставить работать; запретить пуб­лично просить милостыню; сократить число госпиталей и реформировать те, что будут сохранены; создать специ­альные Холмы Благочестия; открыть новые мастерские, сократить количество праздничных дней; открыть смири­тельные дома «для тех, кто будет нарушать общественную гармонию» [285, т. 1, с. 261].

8 Зак 726

225

В эпоху Просвещения в теории социальной помощи обосновывается и окончательно утверждается тезис: не заботясь о неимущих и убогих, общество обрекает себя на самоуничтожение. Относительно же конкретных форм по­мощи незадолго до революции во Франции развернулась дискуссия. Возобладали две точки зрения:

1. Благотворительность —это не государственная струк­тура. В основе теории благотворительности должен лежать психологический и моральный анализ взаимоотношений человека с человеком, а не определение договорных обя­зательств в социальной группе. Она может быть лишь след­ствием определенной нравственной склонности, а анали­зировать ее надо в понятиях физики, как силу притяже­ния и отталкивания. По мнению французского экономиста де Немура содержание госпиталей обойдется дорого; по­мощь следует распределять между семьями больных, что принесет тройную выгоду. Во-первых, выгоду нацио­нальную'. семья не перестанет испытывать жалость к боль­ному, видя его каждый день. Во-вторых, выгоду экономи­ческую: отпадет необходимость предоставлять больному кров и пищу, ибо дома они ему обеспечены. В-третьих, выгоду медицинскую: дома больной получит тщательный уход и бу­дет избавлен от гнетущего зрелища госпиталя («храма смер­ти»). «Если общество стремится к подлинному милосер­дию,^ писал де Немур,- оно само должно принимать в нем возможно меньшее участие и, в той мере, в какой это от него зависит, привлекать к этой деятельности силы ча­стных лиц и семей» [147, с. 303—305].

2. Установление государственного контроля над всеми бла­готворительными учреждениями — долг государства. Пред­полагалось учредить комиссию по контролю за госпиталя­ми, а впоследствии — создать несколько крупных больниц для бедняков [147, с. 303].

В ходе Великой Французской революции (1789-1793) в практику вошли презумпция невиновности и принцип разделения властей. Одним из основных положений «Дек­ларации прав человека и гражданина» (1789) стало поло­жение: «Все, что не воспрещено законом, то дозволено». В годы якобинской диктатуры были отменены все повин­ности крестьян и ограничен рост цен на продукты. Как гласила новая Конституция, долг государства перед каж­дым из его граждан — устранить препятствия, которые

226

могли бы стеснить его свободу. Она отменяла изоляцию как символ абсолютного принуждения, что должно было стать предусловием уничтожения бедности и нищеты. Здо­ровые бедняки обязаны были трудиться, но не по прину­ждению, а свободно, подчиняясь лишь давлению эконо­мических законов и чтобы не умереть с голода. Подавать им милостыню не следует. Больные же люди нуждаются во всемерной поддержке, но это должно делаться лишь по велению сердца. Таким образом, в эпоху Просвещения происходит разграничение бедности и болезни. Прибли­жение призрения за больным бедняком к его семье дости­гало, как казалось, сразу двух целей: «очеловечивания» социальной помощи и экономии государственных средств.

Однако обратимся непосредственно к практике соци­альной помощи. В середине XVIII в. Франция снова попала в полосу тяжелого кризиса. В Руане вынуждены побираться 12 тыс. рабочих, в Туре - столько же, в Лионе закрывают­ся все мануфактуры. Граф д'Аржансон, управляющий па­рижским департаментом и распоряжающийся конной стражей, отдает приказ «арестовывать всех нищих по все­му королевству; конные стражники исполняют дело это в деревнях; то же происходит в Париже, куда, мы уве­рены, они не хлынут, будучи теснимы со всех сторон» [293, т. 1, с. 80]. Реформирование системы социальной по­мощи и, в частности, определение в ней нового места изо­ляторов происходило не без трудностей. На примере Фран­ции и, отчасти, Англии можно отметить три этапа рефор­мирования системы изоляции:

I. 1760—1785 гг.. попытки реорганизации существующей системы изоляции на началах, более адаптированных к но­вым условиям. Прежде всего стремились улучшить сани­тарно-гигиенического состояние госпиталей, смиритель­ных и работных домов. Массовыми тиражами издается ли­тература о необходимости проветривания госпиталей, разрабатываются социально-медицинские проблемы про­филактики заражения в местах изоляции. Об упразднении изоляторов речи не идет, напротив, королевским ордо­нансом 1764 г. было предписано открыть во Франции дома призрения нищих. В 1768 г было открыто 80 таких домов. Они во многом были похожи на общие госпитали. В дома призрения направлялись бродяги и нищие, приговорен­ные к тюремному заключению; девицы легкого поведе-

227

ния, сопровождающие войска; частные лица, задержан­ные по приказу короля; помешанные, как бедные и всеми покинутые, так и те, чье содержание будет оплачиваться. Вместе с тем, уже на этом этапе появлялись и иные оцен­ки системы изоляции, свидетельствующие о ее непригод­ности в новых условиях.

Герцог де Ларошфуко-Лианкур замечал после своего посещения Сальпетриера: «Когда посетили мы исправи­тельную палату, каковая есть помещение, отведенное в до­ме для высшего наказания, здесь содержалось 47 девиц, в большинстве чрезвычайно юных и не то чтобы по-на­стоящему виноватых, а скорее совершивших опрометчи­вые поступки. И повсюду нам встречалось то же смешение возрастов, то же возмутительное соседство юных легко­мысленных девиц с женщинами, закосневшими в поро­ке, которые не могут научить их ничему, кроме искусства самою разнузданного разврата и испорченности» [82, с. 34].

Примерно также обстояли дела и в Англии. Уже в на­чале 1780-х гг большинство новосозданных сельских заве­дений-изоляторов, созданных по проекту Купера (1765), где под наблюдением дворянства и духовенства содержа­лись нищие, было упразднено, а иные преобразованы в госпитали для стариков и больных. В 1782 г Актом парла­мента «О наилучшем обеспечении и занятости бедняков» муниципальные власти были лишены своих полномочий по вопросам призрения нищих. В приходах назначались над­зиратели за бедняками, управлявшие работными домами, а также инспектора по контролю и организации дел в work­houses. Создавались и так называемые poorhouses (дома для бедняков) для тех, «кто сделался неимущим по возрасту, по болезни либо увечью и неспособен собственным трудом обес­печить свое существование» [176, с. 309-310]. Инспектор выдавал направления для нищих в работные дома и в дома для бедняков. «Здоровым» нищим путь туда был заказан: им следовало побыстрее предоставить работу, отвечавшую их силам и способностям, а инспектор контролировал, что­бы эта работа соответствующе оплачивалась.

II. Вторая половина 1780-х гг попытки некоторого ог­раничения практики изоляции. Так, министерство внут­ренних дел Франции разослало запрос управляющим за­ведений Общего госпиталя с просьбой сообщить, какого рода заключенные там содержатся и определить мотивы

228

их заключения. В итоге часть заключенных («те, кто не пре­давались чрезмерному вольнодумству, разврату и мотовст­ву») после одно-двухгодичного заключения подлежала освобождению. Не подлежали освобождению буйно поме­шанные, представляющие опасность для окружающих. «В отношении оных, — отмечало министерство,— должно лишь убедиться, по-прежнему ли пребывают они в том же состоянии, и если признано будет, что свобода их пагубна для общества или что она — благодеяние, бесполезное для них самих, то, как ни прискорбно, их следует содержать в за­ключении и далее» [147, с. 310]. Таким образом, практика изоляции была ограничена. Она сохранилась для безумных и нищих.

III. 1789—1793 гг.: полная реорганизация системы изо­ляции во Франции. Для осмотра парижских изоляторов Комитет по нищенству Учредительного собрания назна­чил специальную комиссию во главе с Ларошфуко-Лиан-куром. В результате были приняты решения об освобожде­нии большинства заключенных, о чем будет сказано далее. Практика изоляции сохранялась для душевнобольных. Та­ким образом, к концу XVIII в. во Франции система изоля­ции нуждающихся претерпела коренные изменения, при­обретя новые функции, хотя и проблем с их внедрением оставалось немало.

В XVIII в. была проведена реформа уголовного законода­тельства, в соответствие с которой были пересмотрены меры исправительных наказаний. Она была обусловлена тем, что в связи с успехами развития капитализма и част­ного предпринимательства облик преступности постепен­но изменяется: на смену убийствам и «разбою на большой дороге» приходят правонарушения против собственности, кража и мошенничество. Преступность все более профес­сионализируется. Ответом со стороны властей стало уже­сточение уголовных наказаний. Так, если Англии в начале XIX в. смертным приговором каралось 233 вида преступ­лений, то 156 из них были добавлены в течение XVIII в. [147, с. 326]. С тюрьмой же чаще отождествлялась внесудеб­ная практика, запятнанная злоупотреблениями властей. Не случайно разрушение Бастилии было одним из первых актов Французской революции. Депутаты Национального собрания считали тюрьму несовместимой с выполнением Условий наказания. Тюрьма должна была использоваться

229

светскими властями лишь в виде исключения, когда, на­пример, отправка на галеры стариков, женщин и должни­ков была очевидна своей бесполезностью.

Повсеместно в Европе заключенные содержали себя сами, добывая себе содержание на паперти или на улицах городов, куда они под конвоем ходили, скованные цепью. Тюрьма была, в основном, инструментом изоляции вна­чале прокаженных, затем зачумленных, венерических боль­ных, безумцев и нищих. К началу XIX в. в Западной Евро­пе складываются две основных модели заключения: фла­мандская и английская.

Образцом фламандской модели считается работный дом в ГеНте, где труд заключенных был организован на эконо­мических началах, ибо «праздность главная причина преступлений». Отсюда вытекала идея трудового перевос­питания. Заключенному постоянно приходилось думать о своем пропитании, о том, чтобы ко времени выходу на свободу скопить хотя бы небольшую сумму; он также обучался ремеслу. Предусматривалась возможность сокраще­ния наказания при условиях хорошего поведения и работы.

Английская же модель, кроме принципа принудитель­ного труда, предусматривала изоляцию заключенных друг от друга, ибо скученность в тюрьме «способствует распро­странению дурных примеров и создает возможность со­общничества и условий к побегу». Работа же в одиночестве должна была перестраивать сознание, возвращая общест­ву исправившегося индивида. Заключенные должны были выполнять «самые рабские работы»: полировать мрамор, трепать пеньку, кромсать ветошь, изготовлять веревки и мешки и т.п. Однако были исключения. Это касалось толь­ко самых опасных преступников, для остальных же преду­сматривалась совместная работа днем и изоляция ночью.

На основе анализа этих моделей можно сформулиро­вать следующие принципы «пенитенциарной социальной работы» того времени:

а) принцип социальной реабилитации посредством изменения поведения заключенного;

б) принцип классификации заключенных с учетом тя­ жести совершенного ими преступления, возраста, наклон­ ностей, методов исправления и стадий ресоциализации;

в) принцип модуляции наказаний в зависимости от по­ ведения заключенного, достигнутых им результатов с воз-

230

можностями сокращения сроков заключения, вплоть до ус­ловного освобождения;

г) принцип работы как обязанности и права в качест­ ве одного из основных элементов ресоциализации заклю­ ченного;

д) принцип пенитенциарного воспитания, когда оно становится превентивной мерой для предупреждения пре­ ступления, направлено главным образом на общее и про­ фессиональное обучение индивида;

е) принцип технического обеспечения заключения, когда тюремный режим должен поддерживаться специаль­ ным персоналом, обеспечивающим возможность ресоциа­ лизации заключенных;

ж) принцип вспомогательных институтов, когда заклю­ чение сопровождалось мерами контроля и содействия со стороны общественности вплоть до патронажа после ос­ вобождения из тюрьмы [147, с. 338—339].

Даже в середине XIX в. во Франции не прекращались дискуссии вокруг целесообразности существования тюрем. Участники дискуссии пришли к двум выводам: во-первых, тюрьма не исправляет преступника или недостаточно его исправляет, во-вторых, сама пенитенциарная технология ресоциализации находится лишь в начале своего развития. (Следует отметить, что дискуссии о роли и месте испра­вительных наказаний не прекращаются и в наше время.)

В эпоху Просвещения одной из важнейших проблем социальной помощи стала проблема переосмысления роли медицины в профилактике эпидемий и больниц как изоля­торов различных категорий нуждающихся. В конце концов выяснилось, что невозможно создать санитарно-эпидеми-ческую медицину, не решив ряда важных вопросов. Преж­де всего они касались взаимодействия врачей и полиции. Было решено, что полиция должна наблюдать за разме­щением свалок и кладбищ, контролировать торговлю хле­бом, мясом и вином, скотобойни, красильни, выявлять вредные для здоровья местности и т.п. Для каждой про­винции были установлены «Правила регулирования здо­ровья», которые с целью предотвращения эпидемий оп­ределяли способы питания и ношения одежды. Эти Прави­ла подобно молитвам следовало зачитывать на проповеди, мессе во все воскресенья и праздники.

231

возникала острая необходимость в создании корпуса са­нитарных инспекторов. В 1776 г. была создана специальная королевская комиссия. В ее задачи входили сбор информа­ции об эпидемиях, обработка и сопоставление фактов, регистрация средств для лечения эпидемических заболе­ваний и организация исследований, контроль за действия­ми врачей и определение наилучших методов лечения. В 1778 г. Комиссия была преобразована в Королевское ме­дицинское общество с более высоким статусом и с еже­годным пособием от казны в 40 тыс. ливров. Оно, в частно­сти, распространяло Правила по оказанию первоначаль­ной помощи. Они были написаны в доступной форме и раздавались священникам, которые были обязаны зна­комить с ними прихожан. В Англии появились первые про­екты медицинского страхования. Так, в 1786 г. был разра­ботан проект «Общество всеобщей дружбы, иначе выго­ды». В соответствии с ним крестьяне и прислуга могли рассчитывать на помощь по болезни или при несчастном случае. В каждом приходе аптекарь поставлял лекарства, половина стоимости которых оплачивалась приходом, а по­ловина — Обществом.

Что касается совершенствования системы изоляции больных с целью предотвращения эпидемий, то во второй половине 80-х гг. XVIII в. во Франции впервые был постав­лен вопрос о необходимости их размещения в отдельных зданиях в зависимости от болезни. В 1788 г. комиссия Ака­демии наук внесла предложение строить больничные зда­ния параллельно друг другу с достаточными интервалами между ними (так называемое «павильонное» строительст­во). Однако эта идея была осуществлена лишь в 1846 г., когда была построена больница «Ларибосье». Она стала образцом для больничных заведений в Западной Европе и США. Планировалось создать систему оказания квали­фицированной помощи на дому. Центральная администра­ция должна была решать задачи универсального изучения болезней, выделения денег для помощи нуждающимся, финансирования «коммунальных домов» и распределения помощи семьям бедняков, которые ухаживают за своими больными.

Практика изоляции по-прежнему применялась в отно­шении душевнобольных. Однако и здесь произошли измене­ния. В 1776 г. решением Государственного совета назнача-

232

ется комиссия для изучения в какой «степени поддаются улучшению различные госпитали Франции». Гражданский кодекс закрепил правило признания человека недееспо­собным в судебном порядке. Появляется «Инструкция ка­сательно способа управлять поведением помешанных и пользовать их» (1785). Помощь им рассматривается как долг общества и государства. Стала преобладать ориента­ция на то, чтобы «сблизить» образ безумца с домашним животным или с малым, неразумным и больным ребен­ком, которому необходимо помогать и лечить.

В марте 1790 г. во Франции были приняты декреты, в соответствии с которыми в течение полутора месяцев должны были быть освобождены все лица, содержавшие­ся в заключении в крепостях, в смирительных и арестант­ских домах, если в отношении их не был вынесен судеб­ный приговор; либо если они не были помещены туда по причине безумия. В изоляции должны были оставаться лишь преступники и сумасшедшие. В отношении послед­них предусматривалось, что в течение трех месяцев их дол­жен осмотреть врач, который даст заключение о подлин­ном состоянии больных; после чего они будут либо отпуще­ны на свободу, либо помещены в специальные госпитали.

Однако и здесь теория столкнулась с суровой действи­тельностью: практически отсутствовали госпитали для ума­лишенных. Отпущенные же на свободу, представляли уг­розу для населения. Местным властям с августе 1790 г. было поручено пресекать бесконтрольные действия буйных су­масшедших. С июля 1791 г. ответственность за умалишен­ных стала возлагаться на их семьи: «Родственники поме­шанных должны следить за ними, не позволять им бро­дить без присмотра и блюсти их, чтобы не учинили они никакого беспорядка. Городские власти должны разрешать те недоразумения, какие могут возникнуть в силу небреж­ного исполнения сего долга частными лицами» [147, с. 316]. В конце концов, когда в 1792 г. в Париже умалишенных мужчин поместили в спецбольницу в Бисетре, а женщин — в Сальпетриере, положение несколько выправилось. Од­нако в провинции, как и ранее, сумасшедших по-прежне­му содержали в тюремных крепостях.

^ В 1777 г. В Англии появляется знаменитый госпиталь в Йорке, который лучше другого подобного заведения во­площал в себе новый социальный статус безумных. Са-

233

мым значительным из новых домов для умалишенных Ев­ропы был Госпиталь св. Луки близ Парижа (1782). Приют и больница для престарелых, инвалидов и душевноболь­ных в Сент-Лькже стала прообразом психиатрической ле­чебницы. В 1793 г. главный врач Ф. Пинель (1745-1826), вошедший в мировую историю социальной работы в свя­зи с полученными им результатами помоши душевноболь­ным, получил разрешение Конвента на проведение ре­формы в содержании умалишенных. По его инициативе были отменены цепи, наручники, испытание голодом, из­биения, «капельная машина» и т. п. методы насилия. Впер­вые в мире в практику работы с умалишенными вошли больничный режим, врачебные обходы, лечебные проце­дуры, трудотерапия. Внутри изолятора больной получил определенную свободу. «Безумец предоставлен сам себе,-отмечает очевидец,- выходит, если хочет, из своей оди­ночной палаты, бродит по галерее либо отправляется на по­сыпанную песком прогулочную площадку Он нуждается в постоянном переходе из замкнутого пространства в от­крытое, дабы иметь возможность в любую минуту повино­ваться целиком овладевшему им побуждению» [176, с. 338].

На рубеже XVIII—XIX вв. в Европе появляются первые крупные психиатрические клиники. Этому способствовал циркуляр министра Дубле во Франции и основание Убежи­ща для душевнобольных в Англии. Зарождается психиатрия с ее заявкой на обращение с душевнобольным как с челове­ческим существом.

Наблюдались изменения и в социальной помощи де­тям и подросткам, прежде всего через реформы в системе образования. Радикально настроенные вожди революции являлись противниками религии вообще и католицизма в частности, видя в религиозных институтах опору монар­хии. 18 августа 1792 г. был принят декрет о ликвидации религиозных конгрегации и отчуждении их имуществ. На­пример, предусматривалось прекращение деятельности и конфискация всего имущества Ордена Святого Иоанна Иерусалимского (Ордена госпитальеров, «храмовников» или Мальтийского Ордена) на территории Франции, ко­торый за время своего существования открыл и содержал немало благотворительных заведения, в т. ч. и школ [294, с. 3]. Это был не только удар по католической школе, но и важ­ная попытка организации светского образования. Растет

234

число начальных школ. Государство обращает внимание на развитие средних школ, в которых, однако, могло обу­чаться ограниченное число учащихся. По закону 1795 г. в ка­ждом департаменте создается «центральная школа». Д. Дидро настаивал на бесплатном и обязательном для всех началь­ном образовании, предлагая упразднить все сословные при­вилегии, организовать в школах питание.

В документах эпохи Французской революции впервые были законодательно зафиксированы естественные права человека и право на образование в том числе. В июле 1794 г. к власти пришла консервативно настроенная буржуазия. Об обеспечении равных прав на образование не было и ре­чи, но именно революция положила начало государствен­ной светской массовой школе, которая в сер. XIX — нач. XX вв. становится основным средством приобщения народных масс к культуре и социальным нормам общества.

Католической церкви, хотя и не без потерь, удалось выстоять и даже укрепить свои позиции в сфере образова­ния. Продолжал удерживать свои позиции Иезуитский ор­ден. Бенедикт XIV благоволил ему и в специальной булле 1753 г. выразил Ордену свою благодарность. Климент XIII в 1765 г. резко порицал враждебное отношение к Ордену со стороны светских властей [157, с. 311]. Однако все более утверждалось мнение, о том, что Орден в интересах пап­ства необходимо запретить. Он олицетворял крайние идеи Контрреформации, опасные для суверенитета государств. Помимо Португалии Орден был запрещен во Франции (1764), Испании (1767), Неаполе и Парме. Император Ав­стрии Иосиф II уничтожил все 642 братства, существо­вавшие тогда в Австрии «как бесполезные для общества, а потому неугодные Богу». Их имущество было конфиско­вано и передано благотворительному обществу [157, с. 322]. В конце концов, Климент XIV буллой 1773 г. объявил о рос­пуске Ордена «на веки вечные». Это было равносильно по­беде светского государства над притязаниями католиче­ской церкви. В результате секуляризации 1803 г. в Германии было закрыто 18 католических университетов, множество монастырских гимназий, школ и училищ. Результатом изъ­ятия из рук католической церкви цензуры, монополии на образование, книгопечатание и книжную торговлю было падение влияния католицизма во всей Германии. Вместе с тем, разогнанные в 1773 г. иезуиты нашли приют в дру-

235

гих орденах, главным образом в Ордене Отцов веры. Их дея­тельность носила тайный характер, за исключением Рос­сии, в которой Екатерина П, как и король Пруссии Фрид­рих II, не допустила реализации папской буллы.

Положение евреев, как одной из самых маргинальных этнических групп, даже в эпоху Просвещения фактически не изменилось. После подавления революции конца XVIII в. во Франции к числу ее сторонников были отнесены и ев­реи. Для них в Риме и некоторых других городах были вос­становлены гетто, из которых можно было выбраться лишь в определенные христианские праздничные дни. Кроме того, они были обязаны посещать церкви, где для них произносились специальные миссионерские проповеди.

В сфере преодоления проявлений социальной патологии по-прежнему одним из главных объектов являлась прости­туция и связанный с ней инфатицид (детоубийство)*. Про­ституция при дворах европейских правителей приобрела более организованные формы. Например, при француз­ском королевском дворе публичными женщинами управ­лял особый начальник, которого называли «королем раз­вратных» (roi des ribauds). Он имел право суда над прости­тутками, жившими не только при дворе, но и во всей Франции. Как королевский чиновник, состоящий на жа­ловании, он должен был наблюдать за домами, имевши­ми славу притонов и принимать необходимые меры по их благоустройству и наведению порядка. В его обязанности входило отводить публичным женщинам кварталы и по­мещения, покровительствовать им и делать все возмож­ное, что бы их не притесняли [210, с. 126]. Так сказать, на «общественных началах» функции защиты проституток стали выполнять сутенеры. Обычно это были мужчины в воз­расте 20-40 лет с «явными наклонностями к насилию».

Ч. Ламброзо и Д. Ферреро в книге «Женщина преступ­ница и проститутка» пишут по этому поводу: «Проститут­ки не могут обходиться без защитников; в своих выборах они обыкновенно останавливаются на самых испорченных, но сильных мужчинах, которых все боятся и в лице кото-

* К концу XVIII в. детоубийство проявлялось реже: в 1778 г Густав III издал постановление, и для незамужних женщин стало возможным рожать анонимно. Ребенок отправлялся в детский дом, откуда его отда­вали кому-либо на попечение за определенную плату [52, с. 112J.

236

рых они видят опору и защиту против всякого нападения на них. Проститутка, раз выбравшая себе подобного за­щитника, не может уже развязаться с ним в течение всей своей жизни: она должна доставлять ему средства, даю­щие ему возможность жить, ничего не делая, проводить все время в кутежах и играх. Многие из этих мужчин име­ют несколько любовниц одновременно. Если проститутка, не будучи в состоянии долее переносить жестокое обра­щение своего тирана, хочет избавиться от него, она долж­на найти себе другого, более сильного, а потому еще более деспотичного любовника. Когда проститутка появляется на улице, где это ей запрещено полицией, то любовник сторо­жит ее и предупреждает о приближении полицейских аген­тов» [210, с. 126].

Во Франции, где одно время проституция была запре­щена, и в Германии, еще во второй половине XVIII в. профессиональных проституток могли помещать в испра­вительные дома вместе с умалишенными, вольнодумца­ми, уродами, нищими, расточителями, преступниками т.п. Всех уравнивало общее абстрактное бесчестие. Освободила проституток из тюрем лишь Французская революция. «За­чем находятся в заключении девицы легкого поведения, вопрошал Мирабо, — каковые, будучи переведены на ма­нуфактуры, в провинцию, могли бы стать девицами рабо­тящими?» [176, с. 395].

Феномен проституции стал предметом исследования ученых. Они пытались предложить лекарственные средства. Так, в «Фармакопеи» Лемери есть рецепт «Эликсира це­ломудрия»: «Взять камфары, лакрицы, косточек виногра­да и белены, сохраненных в патоке из цветков кувшинки, и самой патоки из кувшинок Принимать по утрам, по две-три драхмы, запивая стаканом простокваши, в котором погасили раскаленный на огне кусок железа». В результате желания и порожденные ими фантазии должны погаснуть в усмиренном сердце, подобно тому как раскаленный ме-талический прут остывает в самом невинном, самом дет­ском питье. Бьенвил пошел еще дальше, предложив ^ле­карств от любовного пыла, среди которых одно из важных мест занимает «ртуть, оживленная киноварью». Их необ­ходимо давать «юной девушке, чье воспаленное вообра­жение порождает пламенные химеры» [176, с. 306].

237

В новое время феномен суицида снова подвергается весь­ма серьезному философскому осмыслению. Так, англий­ский историк, философ и экономист Д. Юм (1711 — 1776), труды которого стали одним из источников философии И. Канта, позитивизма и неоплатонизма, в своей работе «О самоубийстве» отмечал, что заповедь «не убий», очевид­но, имеет в виду запрещение убивать других, на жизнь кото­рых мы не имеем никакого права Но если бы даже это предписание было совершенно ясно направлено против самоубийства, все же оно не имело бы ныне никакой силы, ибо закон Моисея отменен, за исключением того в нем, что установлено законом Природы» [282, т. 2, с. 211]. По мне­нию Д. Юма, человек добровольно прекращающий свою жизнь вовсе не действует против воли Божьей, его про­мысла и не нарушает мировой гармонии. После смерти элементы, из которых состоит человек, продолжают слу­жить мировому прогрессу. Опубликовать это эссе Д. Юма в ори­гинале удалось лишь после смерти автора, да и то анонимно. Лишь П. Гольбаху удалось при жизни Юма опубликовать французский перевод этого произведения. И этому были причины. Христианская церковь по-прежнему придержи­валась традиционных взглядов. Она всегда трактовала са­моубийство как смертный грех. Бывало, что труп несчаст­ного волокли по городским улицам, подвешивали к позор­ному столбу вниз головой, не хоронили, а его имущество подлежало конфискации.

Немецкая классическая философия в лице И. Канта (1724—1804) поддержала требования церкви. В 1788 г. фи­лософ заявил, что самоубийство является оскорблением человечества. Он оправдывал абсолютный моральный за­прет на самоубийство из-за присущих этому акту внутрен­него противоречия: мы не можем предпринимать попыт­ки улучшить свою участь путем полного саморазрушения; самоубийство — это эгоистический акт и поэтому оно па­радоксально, на основании формальной логики является пораженческим актом [239, с. 20—21].

В связи с душевными болезнями и суицидом проявила себя и проблема наркомании. Эке, например, утверждал, что опий — универсальное лечебное средство. В нем есть некая тайна, он лечит благодаря особому свойству своей природы. Опий эффективен постольку, поскольку он изна­чально был благотворным, его действие осуществляется по за-

238

конам зримой природной механики, но действует он пото­му, что получил некий дар природы [176, с. 302—303]. Бес­контрольное применение наркотических средств в конце XVIII в., «освященное» тогдашней наукой, привело к рас­пространению наркомании, которая во всю мощь заявила о себе в конце XIX и XX вв.