4.2. Положение социально-уязвимых слоев общества и развитие светских институтов помощи и поддержки

Как уже было отмечено, в XVI—XVII вв. происходят изменения в отношении государства и церкви к нищенст­ву, Возрождение лишило нищего некоего мистического оре­ола. Бедность становится знаком божьей кары, а нищенст­во отмечено проклятием Господа. Появлению этого фено­мена способствовало значительное увеличение количества профессиональных нищих. Так, в 1575 г. в Риме их насчи­тывалось до 400 тыс. чел., в 1600 г.— 536 тыс., в 1650 г. — около 700 тыс. чел., что превышало число его жителей [147, с. 204—205]. Нищие заполнили улицы, площади и церкви. Рим, этот центр католического мира, стал сим­волом вместилища бродяг. Профессиональные нищие, организованные в артели, контролировали «рынок ми­лостыни», пользуясь при этом сомнительными, а порой и преступными средствами

Во второй половине XVI в. папский престол утвердил политику наказаний как одно из важных средств решения проблемы. Начинается настоящая охота на бродяг, лиц без определенного места жительства. В папском эдикте 1561 г. запрещалось просить милостыню на улицах под угрозой наказания, в т. ч. отправки на галеры. Эдикт, однако, не за­трагивал «бродяг-паломников». Последних было великое множество. Определить, кто из них был действительно «па­ломник», а кто профессиональный нищий, бродяга, было

198

практически невозможно, что значительно снижало эф­фективность проводимых мероприятий.

Одним из проявлений новой социальной политики в западноевропейских государствах стали преобразования 1520—1530-х гг. Оформляются законы, направленные на ликвидацию профессионального нищенства и законы пре­вентивного характера, предупреждающие это явление. Эдикты императора Священной Римской империи Карла V (1519-1556) 1530 и 1531 гг. определили основные принци­пы социальной реформы. Так, по эдикту 1530 г. муници­палитеты должны были установить контроль за нищими и бродягами на подведомственной им территории. Дети нищих привлекались к работам в торговле и местном производстве.

В обязанности муниципалитетов отныне стало входить снабжение продовольствием и предоставление приюта го­родским беднякам. Нищенствовать за пределами города запрещалось. Если городские власти оказывались неспо­собны содержать всех нуждающихся, последние (по согла­сованию) могли быть направлены в другую местность. Местные власти получали право контролировать монастыр­ские госпитали, распределение помощи между истинно нуждающимися. Таким образом, эдикт заложил основы новой социальной политики, наделил местные власти широкими полномочиями, стал очередным шагом к секу­ляризации церковных госпиталей, а также в определении детей бедноты [275, с. 121].

Эдикт от 6 октября 1531 г. продолжил серию норма­тивно-правовых актов в новой социальной политике. Он раскрывал причины нищенства, и, в частности, кате­горически запрещал просить милостыню на улицах, в пар­ках, на площадях, близ церквей, что каралось заключени­ем в тюрьму. Были и отступления от правил, исходившие из сути религиозных требований. В частности, разрешалась милостыня в пользу прокаженных и заключенных; пилиг­римам разрешалось останавливаться в городе на одну ночь, при условии наличия у них необходимых документов. Эдикт отмечал необходимость создания городских фондов помо­щи убогим нищим. Фонды должны были размещаться в ка­ждом церковном приходе. Комитеты фондов (Советы) включали в себя представителей прихода и местных вла­стей. Они распределяли помощь с разрешения местных

199

властей, вели письменный учет бедняков с указанием их профессий, доходов, количества детей и объема помо­щи. Здоровые бедняки должны были направляться на ра­боту, их дети посылались в школы, для работы на местных производственных предприятиях, а также в торговле [147, с. 210-211].

Законы Франции были еще жестче. Бродяжничество объявлялось преступлением, требующим применения ре­прессивных мер. Бродяги ссылались на галеры или привле­кались к общественным работам. Уклон в сторону наказа­ний прослеживался весьма четко. Оговаривались и условия оказания социальной помощи. Французские законы запре­тили публичное нищенство и обязали города помогать сво­им беднякам. Они осуждали не только попрошайничество в общественных местах, но и тех, кто подавал милостыню бродягам. В 1532 г. парижский парламент принял решение подвергать нищих аресту и, скованных цепью попарно, отправлять на принудительные работы на городских сто­ках. Заработная плата им не выплачивалась, выдавалась только пища. Это считалось формой устрашения и пере­воспитания бродяг. Однако общественные работы оказа­лись слишком дорогими и неэффективными. С 1535 г. и да­лее на протяжении нескольких лет парижский парламент утвердил серию мер, касавшихся нищих. Они представили вполне определенную программу новой социальной по­литики, проявившейся в деятельности парижских госпи­талей, которые (по эдикту 1519 г.) перешли в ведение Королевской службы подаяний. Однако финансировались реформы плохо. Госпитали обычно помещались в домах из 1—2 комнат и бедствовали от недостатка средств. В боль­шинстве из них размещались бродяги. Кроме того, реше­ния светских властей встретили оппозицию со стороны церкви, что заметно снизило их эффективность.

Главную роль в новой системе социальной помощи в За­падной Европе играла не государственная власть, а муни­ципалитеты. Принцип, по которому город ответственен за своих бедняков, стал главенствующим. В обязанности го­сударства отныне не входило распределение помощи. Сред­невековые гильдии (в основном за счет взносов) также создавали фонды для выплаты пособий при несчастных случаях, старости, разорении или смерти, содержали шко­лы и богадельни [279, т. 3, с. 173|. Многое зависело от бла­готворительности частных лиц. Однако частных пожертво-

200

ваний не хватало. В результате местные власти стали вво­дить специальные налоги в пользу бедных. Государство, хотя и наделяло местные власти исключительными пол­номочиями, по-прежнему контролировало их решения.

После 1535 г. практика социальной помощи обрела бо­лее определенные формы. Чиновники, назначенные му­ниципальными властями, инспектировали госпитали, ре­гистрировали бедняков, не имевших права находиться в го­роде. Были составлены списки тех, кто жил в своих домах, не бродяжничал, не просил подаяния, но не имел средств к существованию («стыдящихся бедняков»). Были перепи­саны все нищие. Зачастую в число «бродяг» включались безработные. Здоровые нищие, которым разрешалось ос­таться в городе, были направлены на общественные рабо­ты, остальные изгнаны. Согласно приговору парламента 1606 г., парижские нищие подлежали публичной порке на площади, затем им выжигали на плече клеймо и изгоняли из города. С целью воспрепятствовать росту числа нищих в городе, в соответствии с ордонансом (королевским ука­зом) 1607 г. были организованы специальные отряды, в обя­занности которых входил контроль за распределением ми­лостыни и арест бродяг. Отряды размещались у городских ворот, не пропуская в город «голытьбу». В Гренобле суще­ствовали «нищегоны», на которых возлагалась обязанность обходить улицы и изгонять из города бродяг [176, с. 80, 531].

В 1596 г. французский парламент предписал «всех ни­щих, которые появились в Париже через 24 часа после обнародования этого постановления, вешать без соблюде­ния каких-либо формальностей». Им также предусматри­валось при смягчающих обстоятельствах наказание за ни­щенство от одного до шести месяцев, а за «прошение ми­лости с грубостью» до 5 лет. За нищенство также предусматривалось наказание в виде порки, при вторич­ном попадании под всевидящее око властей — повешение. С целью устрашения были сооружены четыре виселицы и местах раздачи милостыни и общественных работ.

В Англии было и того хуже. По Статуту Эдуарда VI (1547) всякий нищий, отказывающийся от работы, подвергался клеймению и отдаче в рабство на два года тому, кто поже­лает его взять. За побег он клеймился вторично и отдавал­ся в «вечное рабство». За вторичный побег предусматрива-

201

лась смертная казнь. В Бельгии за нищенство предусматри­валась тюремное заключение сроком до семи лет.

В новой политике репрессивные действия занимали не последнее место. И это было вполне обосновано. В Лио­не, например, в 1529 г. дело доходило до того, что нищие брали штурмом улицы и дома зажиточных горожан, тре­буя подаяний. По примеру парижской, в Лионе была соз­дана Служба подаяний (1534), в функции которой входи­ли прекращение нищенства, организованная поддержка бедняков, обеспечение работой здоровых нищих, контроль за взиманием с духовенства, торговцев и ремесленников налога в пользу бедняков. Одной из главных задач Службы подаяний стала организация хлебных раздач. Иногда вза­мен хлеба давали деньги, а «стыдящимся беднякам» хлеб и деньги приносили домой. Раз в неделю помощь получали те, кто прожил в городе не менее семи лет или полностью утратил трудоспособность [147, с. 218]. Одним из основных в системе репрессивных мер стал «работный», или «ис­правительный дом». В 1610 г. Англии, в 1612 г. во Франции вышли указы об открытии первых работных домов. Орга­низаторами двигало благородное стремление обеспечить бедняков работой. Успехи и результаты были столь значи­тельны, что сеть работных домов начинает быстро расти. Наиболее известным стал работный дом в Бристоле (1697) [181, с. 25].

Трудоспособные нищие и те, кто подавал им мило­стыню, подлежали порке. Милостыня не должна была по­даваться нищим индивидуально, а распределяться центра­лизованно специально назначенными чиновниками. Ис­ключения были сделаны лишь для слепых и моряков, потерпевших кораблекрушение. В 1535 г Генрих VIII обя­зал местные власти поддерживать бедных и немощных, предоставлять работу здоровым беднякам. В каждом городе создавались фонды помощи нуждающимся. Во времена Елизаветы I такие фонды стали обязательными. Те же, кто не мог подыскать себе работу, направлялись местными охранителями мира в услужение. Ставились задачи созда­ния общей системы контроля за бедностью и помощи ну­ждающимся. Тем, кто не способен работать по старости, болезни или немоши разрешалось просить милостыню лишь в районе их проживания. Просившие же милостыню без разрешения или не в своем районе подлежали аресту. Ос-

202

новная часть заботы о бедняках по-прежнему возлагалась на местные приходы.

Политика репрессий сочеталась с усилиями по реорга­низации социальной помощи, направленной на поддерж­ку больных и немощных. Постепенно реформируется сис­тема благотворительных заведений. В городах назначались инспекторы для проведения переписи бедняков и изуче­ния условий их жизни. Все нищие, бродяги и лица без оп­ределенных занятий были собраны в одном месте и разде­лены на категории: больных направили в госпитали; тем, кто был признан трудоспособным, предоставлялась рабо­та. Нищенствующие дети должны были обучаться ремес­лам, и ремесленникам было позволено брать сирот, обу­чать мастерству и кормить их за то, что они работали на них. Однако госпитали по-прежнему оставались под контро­лем местных епископов. Они же отвечали и за распределе­ние помощи.

В Англии кардинальные изменения в оформлении ново­го законодательства, направленного на искоренение бедно­сти, были осуществлены в «Законах о бедных» (1597—1598) Елизаветы I по которым, в частности, предполагалось соз­дание реформаториев и исправительных домов, а также организация приходской помощи для стариков и немощ­ных, госпиталей, запрещение нищенства и т. п. Для реали­зации новых законов мировые суды ежегодно назначали надзирателей, которые совместно с представителями при­хода отвечали за направление детей бедноты на обучение ремеслам и торговому мастерству, за трудоустройство без­работных, за наблюдение за немощными и убогими, на­ходящимися в госпиталях и приютах. Фонды помощи бед­някам формировались из специального налога. Нищие по­лучали помощь только в своем приходе и только пищей. Милостыню разрешалось подавать солдатам и морякам, вернувшимся домой, а мировые суды должны были обес­печивать их работой.

Закон 1601 г. определил принципы помощи беднякам и финансирование системы социальной помощи за счет сбора специальных налогов. С 1601 г. новая социальная по­литика была определена в качестве официальной прави­тельственной политики. Таким образом, система помощи нуждающимся в Англии предусматривала следующее: ор­ганизованную помощь беднякам, меры по созданию рабо-

203

чих мест и репрессии против бродяг. Успех социальных реформ стал возможен во многом благодаря ускоренной трансформации сельского хозяйства и экономики страны в целом. Отметим и то, что реформа социальной помощи в Англии первоначально осуществлялась на местном уров­не. Городскими властями были созданы резервные запасы. Во времена кризисов они продавали беднякам хлеб, мас­ло, сыр, пиво и топливо по твердым ценам. Тем, кто зави­сел от постоянной помощи, выдавались специальные ку­поны, обменивавшиеся на складах на пищу и топливо. Ка­ждый склад провизии обеспечивал не более 60—70 чел.

В большинстве европейских стран реформирование сис-TeiMbi социальной помощи пошло по тому же пути, что во Франции или Англии, Но были и различия. Так, в Шот­ландии по закону здоровые бедняки должны были сами искать работу, им запрещалось просить милостыню. Пре­старелым и немощным разрешалось просить милостыню в своих приходах, по месту рождения. В Испании пробле­ма нищенства и бродяжничества всецело было в веде­нии местных властей. Правительство устранилось от ре­форм. В результате Испания стала страной, где бедность стала национальной катастрофой. Одной из причин тому стало господство католической церкви, что затормози­ло процесс реформ.

Лишь в первой четверти XVII в., когда в Европе были плохие урожаи, экономический застой и массовое обед­нение населения, новая социальная политика одержала победу. Сменились и критерии в определения бедности. Нищие, бродяги более не выделялись как особая катего­рия бедняков. Они считались опасными преступниками, подлежавшими преследованию. На первый план стали вы­ходить трудящиеся, оказавшиеся в нищете из-за безрабо­тицы. Лишь престарелые и неизлечимо больные, зарегист­рированные по месту проживания и засвидетельствовав­шие свою полную нетрудоспособность, могли рассчитывать на постоянную помощь.

Таким образом, в новой социальной политике можно выделить два основные направления: а) стремление тру­доустроить трудоспособных бедняков и бродяг в сочета­нии с репрессиями; б) организация централизованной системы помощи.

Для финансирования системы помощи были установ­лены специальные налоги, собирались пожертвования,

204

поощрялись дарения. Местные власти обратились к част­ным лицам с призывами отказывать средства на благотво­рительные цели по завещанию, что стало весьма распро­странено. В Любеке, например, в 1601 г. было принято рас­поряжение о том, что всякое сколько-нибудь значительное завещание должно содержать пункт в пользу лиц, находя­щихся на попечении города [291, с. 320]. В Англии на про­тяжении XVI в. широчайшее распространение получил местный налог в пользу бедняков: городам, имеющим ис­правительные или работные дома, было дано право уста­навливать специальный налог. Обязанность распоряжаться полученными средствами возлагалась на администраторов, назначаемых мировым судьей. Чеканились особые «благо­творительные деньги» («альмозенгельд»), для подаяния бедным и неимущим. Так, в Нюрнберге (1529) была выпу­щена медная монета с надписью на оборотной стороне «хлеб бедных», в Англии в XVI—XVII вв. были в ходу «чет­верговые деньги» в виде серебряных пенни, которые раз­давались нищим в Великий четверг и т. п.

Милосердие постепенно приобретало светский харак­тер. Нищету уже никто не возвеличивал. Общество решило: ее следует искоренить. Речь шла даже о физическом унич­тожении нищих и бродяг. В т.н. «Кровавом законодательст­ве» королевы Елизаветы I к бродягам относились люди, не имевшие работы в течение месяца; слуги, самовольно ушедшие от своих хозяев; просящие милостыни мужчины (за исключением калек, а также студентов, если они по­лучили специальное разрешение канцлера университета). Бродяжничество наказывалось смертной казнью путем со­жжения, колесования, четвертования, вырывания внут­ренностей из живого тела, поставленного у позорного стол­ба, бичевания и т.п., тюремным заключением, обращени­ем в рабство, поркой или клеймением. При обвинении в бродяжничестве, преступника перед осуждением подвер­гали пытке — клали на железную плиту и морили голодом.

На рубеже XVI—XVII вв. социальная политика одобри­ла практику высылки нищих из страны. Вернуться обрат­но, например, в Англию, высланным в ее колонии было весьма проблематично. Практика изгнания нищих приме­нялась и в ряде государств Фландрии. Нечто подобное было и во Франции. В 1656 г. вышел эдикт, в котором отмеча­лось следующее: «Решительнейшим образом воспрещаем

205

и возбраняем всем лицам обоего пола, всякого возраста и происхождения, любого звания и состояния, каковы бы они ни были, здоровые либо увечные, больные либо вы­здоравливающие, излечимые либо неизлечимые, просить милостыню в городе Париже и в предместьях оного, в церк­вах, на паперти, у дверей и домов, и на улицах, и в лю­бом ином месте, явно и тайно, днем и ночью. Те же, кто нарушает сие воспрещение, для первого раза биты будут кнутом, для второго же, буде окажутся это мужчины и мальчики, то сосланы на галеры, буде женщины и девуш­ки, то изгнаны из города» [176, с. 81].

Вместе с тем преобладали проекты решения проблем помощи нуждающимся внутри страны, в первую очередь, через создание системы исправительных домов «для нака­зания бродяг и облегчения участи бедняков». Первый та­кой дом был открыт в Бридвеле (1557), в бывшей рези­денции Генриха VIII. Это было общежитие с мастерскими и тюремной дисциплиной. В Англии было до 200 таких до­мов [181, с. 40]. Находящиеся при них мастерские находи­лись под контролем ремесленных гильдий, а питание за­ключенных зависело от результатов их труда. Средства на их содержание должны были поступать от специально­го налога и добровольных пожертвований. Частную ини­циативу поддерживало правительство. Однако исправитель­ные дома оказались не в состоянии решить проблему ни­щенства и безработицы. Они вскоре слились с тюрьмами, с которыми обычно соседствовали, а в Шотландии вне­дрить их так и не удалось. Одной из основных причин это­му стало то, что Англия переживала экономический спад.

В Париже было создано три госпиталя (для мужчин, для женщин и детей, достигших 8-летнего возраста, и для серьезно больных). В первых двух заключенные работали с рассвета до сумерек, начиная с 5 часов утра летом и с 6 — зимой. Выселение из госпиталя означало перемещение в тюрьму Шатле. На улицах дежурили отряды стражи. Они получали особое вознаграждение за поимку бродяг. Ни­щенство запрещалось под угрозой кнута и отправки на га­леры. Во Франции 1620—1630-х гг ведущую роль в созда­нии «общих» госпиталей стала играть тайная религиозно-политическая организация Общество Святого Причастия. Ее опыт вскоре был распространен по всей стране. Число бедняков в Париже к этому времени достигло 40 тыс. чел.

206

Общество Святого Причастия организовало раздачу мило­стыни и обязало местные католические братства и благо­творительные организации оказывать постоянную помощь бедноте в своих приходах.

В апреле 1656 г. был подписан эдикт (особо важный указ) об основании в Париже Общего госпиталя, перед которым ставилась задача препятствовать «нищенству и праздности как источнику всех и всяческих беспоряд­ков» (ст. I). Он стал единым органом управления для не­скольких уже существовавших учреждений. Все они отны­не отводятся для бедняков Парижа «обоего пола... любого звания и состояния...» В госпиталь принимали всех прихо­дивших добровольно или направлявшихся по решению ко­ролевской судебной власти. Им обеспечивалось пропита­ние, одежда и общий надзор. Каждый госпиталь имел свою специализацию. Одежду заключенных в заведениях Обще­го госпиталя составляла серая роба с капюшоном, на каж­дом имелась эмблема госпиталя и номер. Управление воз­лагалось на назначаемых пожизненно управляющих, власть которых распространялась не только на заведения, отно­сящиеся к Госпиталю, но и на всех жителей города, под­падающих под их юрисдикцию: «Они наделяются всей полнотой власти в управлении, руководстве, отправке на работы, поддержании правопорядка, судопроизводст­ве, назначении исправительных мер и наказаний в отно­шении всех бедняков парижских как внутри Общего гос­питаля, так и за пределами оного» (ст. XIII). Управляющие были обязаны нанимать врача, который дважды в неделю обходил каждое из заведений Госпиталя [176, с. 66-67, 79]. Не прибегая к решению суда, Госпиталь сам выносил ре­шения, приговоры и сам же исполнял их.

Госпиталь был подчинен королю и неподвластен церкви. Главная служба подаяний, которая была в свое время опо­средующим церковным звеном в системе благотворитель­ности, неожиданно указывается не удел. Король стал «блю­стителем и покровителем» Общего госпиталя, который был «целиком избавлен от распоряжений, посещений и суда высших чиновников из службы общего переустройства и иных, из Службы подаяний, равно как и любых других, коим воспрещаем мы знакомство с делами его и соверше­ние суда в каком бы то ни было виде и любым способом» (ст. VI). Королевский эдикт от 16 июня 1676 г. предписыва-

207

ет устроить «Общий госпиталь в каждом из городов коро­левства». К концу XVII в. число бедняков, помещенных в за­ведения Общего госпиталя, достигло 10 тыс. чел. К середи­не XVIII в. таких заведений насчитывалось 32 [176, с. 68].

К процессу организации государственной системы при­зрения активно подключилась и католическая церковь. Она также занимается переустройством принадлежащих ей благотворительных заведений, создает конгрегации, ко­торые по своим целям весьма близки к Общему госпиталю. Содержание нуждающихся в ее госпиталях было более мягким по сравнению с государственными. Обитатели их вели почти монастырскую жизнь с чтением Св. Писания, мессами, молитвами и размышлениями о душе. Идеологи­чески эти мероприятия представляли собой некую смесь христианской этики с новым видением реформ социаль­ной помощи. Главенствующим становился тезис о сочета­нии религии и политики. В соответствии с ним, Папа Пий V (1566—1572) попытался сконцентрировать свои усилия на помощи больным и бедным семьям в Риме. Формально с целью упорядочения раздачи милостыни, нищих изоли­ровали для обособленного проживания в специальных зо­нах города. Под эгидой Братства Святого Духа был создан особый госпиталь, игравший роль как убежища, так и ра­ботного дома для здоровых нищих. В феврале 1581 г. в нем насчитывалось до 850 нищих. Однако Братство оказалось не­способно содержать госпиталь, и он был закрыт.

Тенденция поместить нищих в отдельном месте и за­претить уличное нищенство доминировала в социальной политике. В конце XVII в. папская администрация возобно­вила свои усилия по очистке улиц города от бродяг. При Ин­нокентии XII (1691-1700) было вновь подтверждено за­прещение просить милостыню и подавать ее, проведена очередная перепись и составлены списки бедняков. Выяв­ленные властями нищие были отправлены под конвоем в специальный приют, где получили несложную оплачи­ваемую работу. В дальнейшем, при приемниках Иннокен­тия, подобные приюты стали устраивать для сирот и ста­риков. Однако их организации и деятельности постоянно препятствовали нехватка средств, административная не­разбериха и т.п. Впрочем, так было и во все последующие времена, не исключая и сегодняшние. Деньги у церкви были, и немалые. Так, в Англии в первой трети XVI в.

208

церковь обладала одной пятой национального богатства; _в 8 тыс. приходов насчитывалось 30 тыс. духовных лиц и 10 тыс. богоугодных заведений [123, с. 178].

В середине XVII в. начался экономический подъем, тре­бовавший большего привлечения дешевой рабочей силы. В результате в Амстердаме появились 2 работных дома (для мужчин - Распхёйс, где занимались обработкой бразиль­ского дерева, и Спинхёйс - для женщин и детей, где пря­ли и шили одежду). Труд оплачивался. Отводилось время для молитв и чтения религиозных книг. Пребывание было ограничено 8-12 гг. Подобные заведения («исправитель­ные дома») появились в немецкоговорящих странах, в ча­стности, в Бремене и Любеке, а затем в Гамбурге (1620), Базеле (1667), Бреслау (1668), Франкфурте (1684), Шпан-дау (1684), Кенигсберге (1691), Лейпциге (1701), Халле (1717), Касселе (1720), Бриге и Оснабрюке (1756), Торгау (1771) [176, с. 70].

В 1662 г. в Англии был опубликован важнейший зако­нодательный акт в отношении бедняков. Как результат, в 1697 г. несколько бристольских приходов, объединившись, создают первый в стране работный дом. В конце XVIII в. их количество достигает 126. В 1792 г. государство предоста­вило приходам всевозможные льготы для создания новых работных домов. В то же время мировой судья был наделен дополнительными контрольными и властными полномо­чиями; во избежание превращения работных домов в боль­ницы предписывается изгонять оттуда заразных больных [176, с. 71, 75]. Министр финансов Франции Ж. Кольбер (1619-1683), как и его английские единомышленники, в духе политики меркантилизма рассматривал трудовую благотворительность одновременно и как лекарство от без­работицы, и как стимул к развитию мануфактур. Частным предпринимателям иногда давали возможность выгодно ис­пользовать рабочую силу, предоставленную работными до­мами. Доход делился между предпринимателем и исправи­тельным учреждением [176, с. 84].

Обстановка в названных учреждения призрения была весьма гнетущей, что вызывало протесты общественности. Английский филантроп Говард в конце XVIII в., объехав­ший Англию, Голландию, Германию, Францию, Италию, Испанию, был возмущен зрелищем того, что под одной крышей могут оказаться уголовные преступники, юноши

209

с девиантным поведением, всякие подозрительные лич­ности и умалишенные. Поглошая безработных, исправи­тельные учреждения лишь маскировали нищету и позво­ляли временно удерживать социальную стабильность. В на­чале XIX в. работные дома исчезают почти во всех европейских странах.

Государство принимает определенные меры помощи военным инвалидам. С XVI в. во Франции монастырям оп­ределены за призрение инвалидов особые от казны посо­бия. Средства, полученные после закрытия лепрозориев, также шли на нужды увечных солдат. Однако после учре­ждения инвалидного дома в Париже (Hotel des invalides) выдача пособий монастырям была прекращена, и все пособия обращены на содержание инвалидов в этом доме [176, с. 26,66].

Что же касается нищенствующих детей, то, например, в Лионе были размещены мануфактуры по производству шелка, куда направлялись дети-сироты, хотя тогдашние «теоретики социальной работы» считали, что их лучше направлять в школы и обучать ремеслам. Формально, по ука­заниям местных властей, дети бедняков от 5 до 14 лет долж­ны были направляться на обучение ремеслам [181, с. 27]. Школьный учитель в смирительных домах Гамбурга «обя­зан был воспитывать детей в истинной вере, увещевать их, в минуты досуга читать им различные места из Св. Пи­сания; учить их читать, писать, считать, вести себя че­стно и пристойно в отношении тех, кто посещает дом» [176, с. 91]. В английском уставе работного дома значи­тельное место было отведено надзору за состоянием нра­вов и религиозному воспитанию.

Однако детское нищенство прогрессировало и при­нимало самые разнообразные формы. На протяжении XVI—XVII вв. сохраняется попрошайничество студентов и школяров, которое достигло в XVI в. огромного размаха. В сельской местности они обычно добывали себе пропи­тание воровством, а в городах прошением подаяний. К дет­скому попрошайничеству относились терпимо, оно не про­тиворечило морали. Несмотря на то, что парижский пар­ламент в 1534 г. предписал «бедным школярам и неимущим» покинуть город, запретил «возносить какие-либо славо­словия либо песнопения перед уличными изображениями святых» [176, с. 80], эти средневековые традиции оказа-

210

лись весьма живучими. В Германии и сегодня в день свято­го Блеза дети выпрашивают у прохожих хлеб и соль. В Анг­лии, в Итоне, в день приема новеньких и посвящения в школяры, ученики группами разбредаются по дорогам, останавливают прохожих, заставляют их купить по довольно высокой цене щепотку соли, которой посыпают новичков. В США в ноябре есть день, когда дети ходят от дома к до­му и получают подарки и сласти.

Начиная с самого момента появления на свет, поло­жение ребенка было весьма тяжелым. Зачастую в семьях бедняков, для того чтобы новорожденные спали спокой­но и не отвлекали родителей от нелегких повседневных дел, давали им соски, подмешивая опиум, маковый отвар или водку. Существовала и практика сексуальной стимуля­ции для усыпления детей [99, с. 118]. С очень раннего воз­раста ребенок считался ответственным за свои поступки — его могли привлечь к суду по закону.

В XIV-XV вв. в зажиточных слоях общества, связанных с новым капиталистическим укладом, семья начинает иг­рать важную роль в воспитании. Родители начинают инте­ресоваться воспитанием и обучением своих детей, появ­ляется целый ряд трактатов учебного или назидательного характера, адресованных собственно детям, распростра­няется домашнее воспитание и обучение, для чего при­глашали домашних учителей. Сформировалась система «платной опеки», призванной не допустить каких-либо неконтролируемых ситуаций. Как правило, детям буржуа не позволяли выходить на улицы и плошадки, где играли их сверстники из других социальных слоев [99, с. 135].

Мир средневековья — мир очень тесных и многообраз­ных социальных связей (цеховых, религиозных, феодаль­ных, общинных). Воспитание детей бедняков осуществля­лось, главным образом, в рамках ученичества (в широком смысле слова) или школы. Шведское государство уже в XVII в. ставит перед собой фантастическую тогда задачу — достиже­ние всеобщей грамотности [78, с. 67]. Однако эта попытка опередить время так и осталось всего лишь попыткой.

Одним из главных направлений деятельности церкви стало создание благотворительных или «бесплатных школ для бедных» полувоенного характера. Они были открыты в Мулене и Лионе. В них в основном на частные пожертво­вания обучали профессии. В Париже бесплатные школы

211

были созданы в большинстве католических приходов. Соз­дание благотворительных школ для бедняков стало целью таких известных религиозных реформаторов, как Ж.-Б. де Л а Саль, организовавший в Париже Братство, содержав­шее бесплатные училища, а также готовившее и посылав­шее учителей для работы в школах местных церковных при­ходов, И в дальнейшем многие детские приюты возглавля­лись церковниками. Был широко известен воспитательный дом, созданный в 1640 г. в Париже священником Винцен-том де Полем. Ему удалось добиться финансирования дома от доходов короля Людовика XIV и дворцовой знати. При­юты для подкидышей существовали во многих западноев­ропейских городах. Организовывались и спецучреждения для детей с делинквентным поведением. Так, в бывшем лепрозории Сен-Жермен была организована колония для малолетних преступников [176, с. 25, 66].

Эпоха зарождения капиталистических отношений вно­сит свои изменения в положение женщин. Одним из про­явлений этих изменений стало заключение брачного кон­тракта. Мишель Фуко пишет: «Отныне священна не лю­бовь, священен только брак, заключенный в присутствии нотариуса. Уже до нашего слуха доносятся угрозы госло­жи Журден: «С ума вы сошли, муженек, с вашими бред­нями» и, дальше: «Я свои права защищаю, все женщины будут на моей стороне» В один прекрасный день маркиза потребует, чтобы ее мужа признали недееспособным на основании того подозрения, что он вступил в связь, противоречащую имущественным интересам семьи: с точки зрения правосудия это явный признак умопомешательст­ва» [176, с. 105]. Государство последовательно стояло на позициях защиты и укрепления буржуазной семьи. За «дур­ное обращений с женой» можно было попасть и в Общий госпиталь. Таких случаев во Франции было немало.

В целом же положение женщин в обществе измени -лось незначительно. Достаточно вспомнить ставшее кры­латым выражение нидерландского философа Б. Спинозы (1632—1677) из его незаконченного трактата «Об усовер­шенствовании разума»: «Женщина — это масса смешных, суетливых движений» [230, т. I, с. 320].

XVI—XVIII вв. стали временем бурного распростране­ния венерических болезней. Эпидемия сифилиса, завезенно­го моряками X. Колумба в 1494 г., началась в Неаполе и

212

поглотила собой Европу как «кара господня за распущен­ность». Даже прокаженные боялись и гнушались венери­ков. Венерически больных вначале часто принимали быв­шие больницы для прокаженных, но затем их число вы­росло настолько, что пришлось построить специальные огражденные лечебницы на городских пустошах и в приго­родах. В их создании, помимо местных властей, активное участие принимают частные лица. Так, в Аугсбурге семей­ство Фугеров основывает две такие больницы.

Со временем, пусть и неохотно, их принимают на ле­чение в обычные больницы. Город Нюрнберг вводит долж­ность врача, умевшего, по его утверждению, «излечивать больных французской болезнью». По решению канцеля­рии Общего госпиталя в 1679 г. «все, кто страдает венери­ческим недугом, будут приняты сюда лишь при условии, что, прежде всего прочего, подвергнутся исправительно­му наказанию и будут высечены, что должно быть засви­детельствовано в их направлении» [176, с. 29, 99—100]. Это наказание не применялось к тем, кто заразился этой бо­лезнью в супружеском ложе. Венерическая болезнь счита­лась не столько телесным недугом, сколько моральным. Если человека и следует лечить, то плоть необходимо ка­рать, ибо именно она отдалась греху.

Венериков пытаются лечить, используя для этой цели кровопускание, промывание желудка, ртуть, потогонные средства и гваяковое дерево. Последнее тогда ценилось дороже американского золота. В отдельных случаях исполь­зовали нарывные пластыри и ванны. Наибольшее распро­странение получило лечение ртутью, рекомендованное итальянским врачом Д. де Виго. Оно применялось в Европе около 400 лет. Одно, может быть, и лечили, но другое, несомненно, калечили. От ядовитых паров ртути еще ни­кто не становился здоровее.

К XVII в., благодаря применению и постоянному со­вершенствованию методов профилактики и прогресса ме­дицинской науки, проблема венерических заболеваний перестала быть главенствующей в борьбе с язвами обще­ства. На первый план выходит решение более сложной перманентной задачи избавление от душевнобольных, которых с развитием капитализма становилось все больше. Научная мысль пытается разобраться в причинах болезни. Но особых сдвигов в этом плане не происходит. Ученые

213

средневековья в апатии и неустойчивости настроений видят как порок, так и болезнь (часто то и другое вме­сте). Б. Паскаль (1623—1662) считает непостоянство, тос­ку и тревогу нормальным, хоть и мучительным, состоя­ниям человека.

Парацельс (1493—1541) выделял среди помешанных лунатиков, их источник болезни — луна; душевнобольных, которым болезнь передалась по наследству либо же в ре­зультате заражения во чреве матери; безумных, которые утратили разум по причине неправильного питания и зло­употребления вином, и меланхоликов, которые склон­ны к безумию вследствие какого-либо изъяна их приро­ды (295, с. 390]. Т. Брайт (1550-1615) - первый англий­ский протопсихиатр выпустил в 1586 г. первую в Англии книгу по психиатрии. Книга, состоящая из 41 глав, была целиком посвящена депрессии и называлась «Трактат о ме­ланхолии». В Англии меланхолия получила название «ели­заветинской болезни». Небезынтересны слова Бертона, автора трактата «Анатомия меланхолии» (1621 г.): «Я пишу о меланхолии, дабы избежать меланхолии. У меланхолии нет большей причины, чем праздность, и нет лучшего сред­ства против нее, чем занятость» [90, с. 89].

Умалишенных стали чаще помещать в специальные больницы, во многом существовавшие за счет пожертво­ваний. Один из первых (в протестантских странах) госпи­талей для безумных был открыт ландграфом Ф. Эноским в 1533 г. в бывшем монастыре цистерцианцев [291, с. 269]. В Германии возникают многочисленные частные заведе­ния, в которых, однако, не предусматривалось не только постоянного, но и приходящего врача. В Вене открывается один из сахмых значительных в Европе сумасшедших до­мов. В Англии появляются манчестерский и ливерпульский госпитали. Все же чаще (как и ранее) их помещали в тюрь­му, где содержали за счет городского бюджета. Иногда буй-нопомешанных перевозили через реку, предоставляя за­боты о них соседям. Вместе с тем королевский шут мог стать ближайшим советником, а на селе деревенский ду­рачок — предметом поклонения общины, предсказателем будущего, толкователем прошлого и т. п. в чем прояви­лось одно из противоречивых веяний эпохи Возрождения в сочетании с архаическими сакральными культами.

Католическая церковь, в отличие от православной,

214

запрещала безумным появляться в храмах. В Германии, например, в 1420 г. один нюренбергский мальчик попал на трое суток в тюрьму за то, что привел в церковь безум­ца. Об умалишенных по-прежнему проявляют заботу раз­личные католические ордена, строившие свои благотво­рительные заведения. Однако призрение умалишенных все более переходит к обязанностям государства. Их количество постоянно возрастает. Так, в лондонском Вифлеемском гос­питале в 1676 г. содержалось от 120 до 150 больных. Аналогич­ные лечебницы появились и в других городах Европы. Спе­циальных учреждений для душевнобольных было крайне мало.

В XVII в. в большинстве крупных городов Европы были созданы большие дома-изоляторы для умалишенных, ко­торые содержались там под одной крышей с безработны­ми, бедняками, преступниками и т. п. Сумасшедших дер­жали и в Бастилии. По записям в регистрационных книгах Общего госпиталя к «поврежденным в уме» относили сле­дующие категории заключенных: «закоренелый жалобщик», «величайших из сутяг», «человек весьма злобный и сварли­вый», «человек, днем и ночью докучающий прочим людям своими песнями и изрыгающий ужаснейшие богохульства», «расклейщик пасквилей», «большой лжец», «человек умом беспокойный, угрюмый и нелюдимый» [176, с. 147].

Курс лечения умалишенных включал такие средства, как кровопускание, промывание желудка и рвотные сна­добья. Средневековая медицина не могла предложить ни­чего лучшего. В Отель-Дье или в Вифлееме сумасшедшие получали лишь самую элементарную медицинскую помощь. Все главные врачебные мероприятия осуществлялись лишь раз в году, но весне, и охватывали всех больных сразу. В Об­щем госпитале вопрос о лечении даже не ставился. Его ус­тавом была предусмотрена должность врача, который обя­зан лважды в неделю посещать каждое из учреждений госпи­таля и которому помогали ассистенты. Для умалишенных отводились помещения старые или полуразрушенные, сырые. Их не считали за больных, если иной болезни, кроме безумия, не было. Они были обычным предметов жесто­ких забав для узников. При большом стечении народа ума­лишенных демонстрировали публике за деньги.

Например (докладывалось в Палате общин в 1715 г.), в Вифлеемском госпитале по воскресеньям показывали

215

за 1 пенни буйно помешанных. Годовой доход от этих по­сещений достигал 400 фунтов. Во Франции (вплоть до рево­люции) горожане с левого берега Сены совершали по вос­кресеньям развлекательную прогулку в Бисетр, чтобы погла­зеть на знаменитых сумасшедших [176, с. 66, 129, 157, 526].

Вообще, вплоть до XX в. с больными, попадающим в руки психиатров, особо не церемонились. Голод, избие­ние, держание на цепи — вот перечень далеко не самых жестоких методов, применявшихся в психиатрических за­ведениях того времени. Так лечили даже английского ко­роля Георга III. Когда он впал в безумие, то, по совету лучших лекарей Европы, подвергался жестоким избиени­ям. Во время одного из приступов король умер. Нужно от­метить, что данными методами «лечили» буйных, к спо­койным душевнобольным применялись более мягкие ме­тоды. В XVIII в. в Германии от такого распространенного симптома, который описывался больными, как «свинцо­вая тяжесть в руках и ногах», «пудовый груз на плечах», врачи пытались избавить с помощью довольно-таки стран­ного способа. Больных привязывали к вращающимся стуль­ям и колесам, предполагая, что центробежная сила мо­жет устранить эту тяжесть [135, с. 23]. Пытались приме­нить и «трудотерапию». Так, в середине XVIII в. шотландский фермер Грегори «оздоравливал» умалишенных через сель­скохозяйственные работы. Одних использовал как вьючных животных, других — в качестве слуг и, в конце концов, он, «обрушивая на них целый град ударов за малейшую попытку ослушания, приводил к полному повиновению» [296, с. 312].

Признание человека умалишенным было в компетен­ции местных властей. Так, в Англии этим занимался миро­вой судья на основании изучения речи и поступков подоз­реваемого в помешательстве. Он мог вынести приговор об изоляции, если его понуждали к этому родственники помешанного. Во Франции приговор об изоляции иногда выносился судом, если «субъект уличен в проступке или преступлении». Комментарий к уголовному ордонансу 1670 г. содержит положение о том, что безумие может служить смягчающим вину обстоятельством, если оно подтверди­лось при медицинском осмотре в ходе судебного процесса. Если на основании сведений об образе жизни обвиняемо­го констатировано помешательство, то судьи решали, куда его лучше пометить: оставить ли в семье или подвергнуть

216

изоляции либо в госпитале, либо в арестантском доме. Ма­гистраты прибегали к медицинской экспертизе крайне редко. В основном это решение находилось на совести лей­тенанта полиции (должность которого была введена в Па­риже в марте 1667 г.), правда, при условии, что его про­шение подписано министром [176, с. 138-140].

Государство и общество не могли обойти стороной во­просы борьбы с социальными отклонениями. Размах прояв­лений девиантного поведения, алкоголизма, проституции, суицида и т.п. в эпоху первоначального накопления капи­тала принял небывалые ранее масштабы. Уже в период ран­него средневековья проституция свила себе гнезда и при дворах королей и в замках дворян. «Король Франции Фран­циск I, - отмечает С. Раскольников, — превратил в боль­шой гарем весь свой двор, заставляя придворных участво­вать в совместных с ним оргиях. Король являл собой при­мер бесстыдства и необузданного разврата. У короля были ключи от всех комнат, и он имел привычку по собствен­ному выбору пользоваться ночью любой из понравивших­ся ему дам. В случае отказа женщину в лучшем случае жда­ла потеря службы - ею или мужем» {210, с. 23]. Среди при­дворных было немало гомосексуалистов и лесбиянок. Существовал и инцест. Так, Маргарита Валуа (королева Марго) состояла в любовной связи со своим братом Кар­лом IX (1550—1574) и с другими младшими своими брать­ями. В тогдашнем обществе такая связь была делом обыч­ным. Карл IX говорил о своей сестре: «Для этой женщины нет ничего священного, когда дело идет об удовлетворе­нии ее похоти; она не обращает внимания ни на возраст, ни на положение в свете, ни на происхождение того, кто возбудил ее сладострастное желание. Начиная с двенадца­тилетнего возраста, она не отказывала в ласках ни одному мужчине» [210, с. 24]. Французская королева Екатерина Ме­дичи (1519—1589) также не отличалась нравственной жиз­нью. Она часто использовала придворных дам и специаль­но обученных искусству разврата девушек для достижения своих политических целей. «Летучий отряд королевы» дос­тигал численности 200-300 женщин, постоянно прожи­вавших вместе. Ее двор напоминал вертеп, а Париж стал «территорией любви». Знатные дамы были более циничны ^и развратны, чем падшие уличные женщины.

217

Либеральному отношению к проституции и распростра­нению ее в обществе способствовал образ жизни римских пап. Бароний, римский кардинал, пишет, что в течение 150 лет папский престол занимали «чудовища гнусней­шей жизни, распутнейшего нрава, вообще скверней­шие люди во всех отношениях. Тогда папством вертели «бес­стыднейшие, продажные, непотребные женщины, по воле которых издавались папские буллы» Не отставали от пап и их легаты. Б. Клервоский так отзывается об одном из них: «Он похищал из церквей священные сосуды, раздавал духовные места молодым людям, красота которых давала понять всем окружающим за какие именно «заслуги» они получали легатскую милость; он пролезал в женские мо­настыри и совершал там позорные вещи» 1157, с. 114].

Для простонародья существовали другие законы. В эдикте 1656 г. сказано: «Лицам, участвующим в различных благо­творительных начинаниях, по опыту известно, что мно­гие из бедняков как мужского, так и женского пола сожи­тельствуют, не вступая в брак, что многие дети их не по­лучили крещения и почти все они живут, не ведая религии, пренебрегая святыми таинствами и привержены всякого рода порокам, сделавшихся у них привычкой» [176, с. 88—89]. В XVI—XVII вв. в ряде европейских государств были при­няты строгие законодательные меры против проститу­ции. Например, во Франции, после эпидемии сифилиса в 1560—1565 гг., проституция была запрещена и за занятие ею были установлены телесные наказания. Именно прости­тутки и развратники становятся низшими слоями в заведе­ниях Общего госпиталя. Как объясняет Деламар в «Трактате о правопорядке», «потребно было весьма сильное лекарст­во, дабы искоренить в обществе этот порок, и не нашлось против него средства лучше и вернее, быстродейственнее, нежели смирительные дома, куда помещают подобных людей, дабы подчинить их жизнь распорядку, сообраз­ному с полом, возрастом и совершенным проступком» [287, т. 1, с. 527].

Распространение венерических заболеваний уже в конце XVI в. привело к необходимости организации контроли­руемых властями публичных домов (борделей). Проститут­ки стали жить на определенных улицах, не имея права отлучаться. Их жизнь строго регламентировалась уставами.

218

Например, А. де Лален с восхищением описывал публич­ный дом в Валенсии размером с небольшой город, обне­сенный стеной с единственными воротами, где все было организовано с учетом последних веяний медицинской помощи [147, с. 197]. Особые правила были введены во мно­гих городах, где располагались крупные колледжи и уни­верситеты. Так, содержатели кабаков и постоялых дворов, где промышляли проститутки, не имели права принимать у себя школяров. Последним было запрещено выходить из домов после восьми вечера и ночевать вне стен коллед­жа [4, с. 1121]. Пытались урегулировать сексуальные отно­шения в своей среде и отдельные сословные группы. Цехи ремесленников весьма строго относились к проявлениям супружеской неверности или добрачной беременности, что вело к потере «честного имени», хотя «в больших городах странствующих подмастерьев причисляли к лучшим кли­ентам публичных домов» [99, с. 120].

Особенно жестоко наказывались люди, уличенные в «содомском грехе» (скотоложстве). До второй половины XVIII в. их иногда сжигали на костре в день оглашения приговора суда. В большинстве же случаев мерой наказа­ния служила пожизненная ссылка в провинцию, либо по­мещение в Общий госпиталь или тюрьму.

Многие философы, теологи и практики средневеко­вой Европы пытались анализировать процессы, связанные с пьянством и алкоголизмом в новых условиях. М. Лютер, например, отмечал: «Каждая страна должна иметь сво­его дьявола: наш немецкий дьявол — добрый бокал вина» [155, с. 15]. В некоторых случаях во Франции неисправимых алкоголиков помещали в Общий госпиталь. В его списках не раз встречалась такая категория больных, как «ду­рень, ставший таковым по причине ужасающих попоек» [176, с. 131]. Достигнуть какого-либо прогресса в преодо­лении пьянства и алкоголизма так и не удалось.

В эпоху Возрождения и Реформации стали возрождать­ся взгляды античных философов на суицид, в смысле более взвешенного отношения к нему, чем категорическое отри­цание католической церкви. Мишель Монтень (1533—1592) в своих «Опытах» оправдывает допустимость самоубийств ^в психологическом плане. «По-моему, — отмечает великий Французский философ, — невыносимые боли и опасения

219

худшей смерти являются вполне оправданными побужде­ниями к самоубийству» [ 175, т. 1, с, 324]. Он рассматривает явление самоубийства и в правовой плоскости: «Подобно тому, как я не нарушаю законов, установленных против воров, когда уношу то, что принадлежит мне, или сам беру у себя кошелек, и не являюсь поджигателем, когда жгу свой лес, точно так же я не принадлежу законам про­тив убийц, когда лишаю себя жизни» [175, т. 1, с. 313]. Вслед за М. Монтенем родоначальник метафизической школы Джон Донн (1572—1631) создает свою апологию самоубийства, написав трактат «Биатанос». Он завещал издать его только после своей смерти. Шарль Монтескье (1689-1755) противопоставлял самоубийство древних римлян - поступок нравственный и политический, ре­зультат сознательного, целенаправленного воспитания, -и самоубийство англичан, которое философ рассматри­вал как болезнь, возникшую в условиях изобилия для богатой части общества.

Однако на практике было иначе. Власти мало прислу­шивались к голосам философов. Во Франции те, кто про­являли суицидальные наклонности и совершали попытку к самоубийству, подвергались заключению и каторжным работам как за убийство. В ордонансе 1670 г. «человеко­убийство самого себя» уподобляется «оскорблению боже­ственного либо человеческого величества». Согласно бре­тонскому обычному праву, «кто убивает себя по собствен­ной воле, того должно подвесить за ноги и волочить по земле, как убийцу». Иногда, в случае неудачной попытки самоубийства, суицидент карался смертной казнью. Семья самоубийцы даже в эпоху Возрождения лишалась закон­ного наследства. Сама попытка самоубийства указывала на душевное расстройство и постепенно суицид перехо­дит в область изучения психологических отклонений.

Итак, в XVI - сер. XVIII вв. в Западной Европе склады­вается определенная система государственной благотвори­тельности прежде всего в форме исправительных домов-изоляторов. Светское начало становится господствующим; церковное и частное призрение либо сходит на нет, либо подчиняется контролю со стороны государственных ин­ститутов. Наличие бедняков признается основной причи­ной экономических бедствий, а избавление от них видит-

220

_ся своеобразной панацеей для излечения всего общества. Попытки создания благотворительных школ, предприня­тые религиозными реформаторами дали незначительный эффект. Примерно так же обстояли дела в сфере преодоле­ния проявлений социальной патологии, хотя определен­ные подвижки все же происходили.

Контрольные вопросы и задания для самостоятельной работы

1. Как повлияло утверждение капиталистических отношений на систему социальной помощи и поддержки нуждающихся? Назовите основные характерные черты новой системы помощи.

2. Каковы роль и значение Иезуитского ордена в практике Контрреформации?

3. Что спровоцировало «охоту на ведьм», каковы ее особенно­сти и значение в практике социальной помощи средневековья?

4. Охарактеризуйте положение социально уязвимых и марги­нальных слоев общества. На каких принципах основывались меры, которые принимало государство и общество для помощи им?

5. Расскажите о социальной помощи душевнобольным.

6. Какие меры применялись для борьбы с эпидемией вене­рических заболеваний и проституцией?

7. Расскажите о мерах по преодолению суицидальных прояв­лений.

8. Как развивались светские институты помощи и поддерж­ки? Проанализируйте новые формы и методы преодоления ни­щенства.

9. Охарактеризуйте основные формы помощи обездоленным детям.

10. Какие меры принимались в деле помощи престарелым и инвалидам?

11. Какие, на ваш взгляд, основные достоинства и недостат­ки развития системы помощи и поддержки неимущих в Запад­ной Европе в названный период?

221