Л.М. Бондарева фактор субъектной адресованности в текстах мемуарного типа ("Литература воспоминаний" в свете прагмалингвистики)

Развитие современной теории текста сопровождается постоянно возрастающим интересом лингвистов к категории адресованности, рассматриваемой в качестве определенного свойства вербального объекта - текста, посредством которого "опредмечивается представление о предполагаемом адресате и особенностях его интерпретационной деятельности" [1, с. 2]. Безусловно, что в глобальном значении направленность на адресат является неотъемлемой предпосылкой коммуникации вообще и онтологически присуща языку и человеческому мышлению. В известном смысле адресованность может также включать в себя понимание диалогичности текстового целого, диалогического характера отношений внутри текста, между текстами и т. д., что предполагает выход в область наиболее актуальных проблем филологической герменевтики (в частности, на уровне интеллектуальности).

Своеобразное преломление фактор адресованности находит в текстах мемуарноготипа (ТМТ), представляющих собой субъективированные беллетризованные нефикциональные тексты, в основе которых лежит ретроспективно направленная когнитивная деятельность повествующего субъекта, реконструирующего факты прошлого опыта и идентичного реальной исторической личности автора воспоминаний. Характерно, что в данном типе текста коммуникативная активность автора носит разнонаправленный, лучевой характер, что вызвано неоднозначностью диалогического взаимодействия повествователя с реальной действительностью: будучи неизменно обращенным к миру прошлого, актуализирующемуся в ТМТ в виде воспоминаний, мемуарист/автобиограф в то же время непосредственно апеллирует к современной ему жизни, концентрированным воплощением которой для любого литератора является реальная и потенциальная читательская аудитория. Таким образом, постоянное общение повествователя с собственным прошлым осуществляется исключительно на базе и с позиций его настоящего, совпадающего со временем фиксации воспоминаний, а неразрывная духовная связь авторов ТМТ с незавершенной современностью находит свое выражение в строящихся по принципу прямого диалога отношениях "писатель-читатель".

На наш взгляд, в специфической сфере историографических и автобиографических ТМТ наиболее целесообразным представляется различение трех основных типов читателя*, обладающих разной степенью актуальности в плане лингвостилистических исследований:

1. "Реальный" читатель- его взаимоотношения с автором актуализируются лишь в процессе непосредственного восприятия конкретной читательской аудиторией текстов воспоминаний, что является предметом специальных социологических исследований и не подлежит, таким образом, нашему рассмотрению.

2. "Идеальный" читатель- диалог автора с таким читателем органически присущ любому ТМТ, как и каждому литературному произведению вообще, и носит имплицитный характер, поскольку представление писателя о своем читателе, которому адресовано произведение и который является определенной "читательской идеей", отражается в целом повествовании, затрагивая все структурные уровни текста. Подобная направленность на известный читательский круг всего текстового целого реализуется в системной совокупности текстовых формальных и содержательных признаков, соответствующих образу возможного, "желаемого" реципиента. Как справедливо подчеркивает Н.Д.Арутюнова, именно "удовлетворение пресуппозиции адресата" составляет одно из важных условий эффективности любого речевого акта и, следовательно, любого текста [2, c.358].

3. "Фиктивный" читатель- с данным типом читателя отношения автора складываются весьма неоднозначно, поскольку подобный адресат всегда должен быть непосредственно введен в поверхностную структуру текста при помощи конкретных номинаций и прямых/косвенных обращений к нему со стороны повествователя.

Остановимся более подробно на особенностях диалога автор-"фик­тивный" читатель, столь характерного для подавляющего большинства ТМТ. При этом сразу отметим, что решающим фактором в организации анализируемых отношений в итоге оказываются особенности творческой индивидуальности писателя, который сам устанавливает необходимость или целесообразность использования в своем произведении образа персонифицированного читателя. Как показали исследования ТМТ немецких писателей конца XIX-XX вв., среди авторов можно условно выделить следующие типы повествующего субъекта: тип "сдержанного", "неконтактно­го" повествователя, ни разу не использующего эксплицированных обращений к читателю (Э. Канетти); "в меру контактного", чаще всего объединяющего себя с читателем мягким, неназойливым wir (Кл. Манн); "естественно контактного", обращающегося по необходимости к своему собеседнику (Т. Фонтане, Л. Фейхтвангер), и "чрезвычайно контактного", постоянно общающегося с фиктивной читательской аудиторией (как правило, детской или юношеской) и ее отдельными представителями (Э. Кестнер, И. фон Вангенхайм).

В определенном соответствии с указанными выше типами "контактно­го" повествователя в ТМТ нам представляется возможным также осуществление типологии "фиктивного" читателя на основе классификации лексических средств его экспликации.

Как известно, наиболее популярным приемом диалогизации повествования, характерным еще для классического романа, является функционирование в тексте прямых авторских обращений, содержащих номинацию der/die Leser. При употреблении данного существительного в единственном числе создается более доверительная авторская тональность, т. е. в этом случае грамматическая категория числа выступает в качестве средства интимизации повествования. Однако при корреляции существительного Leser с "вежливым" местоимением 3-го л. мн. ч. Sie, предполагающим психологическую дистанцированность коммуникантов, атмосфера общения автора и "фиктивного" читателя носит более нейтральный характер.

Таким единственным собеседником, стоящим на одном интеллектуальном уровне с повествователем, но не слишком близким ему в человеческом плане, предстает перед нами "фиктивный" читатель в записках Л.Фейхт­вангера "Der Teufel in Frankreich. Erlebnisse". В ходе повествования автор делится с воображаемым коммуникантом своими впечатлениями от пережитого во французском лагере для интернированных немцев в начале второй мировой войны, деликатно предлагая ему иногда принять свою, авторскую, точку зрения на изображаемое:

“Das Zeltlager von Names nämlich, so bunt und lieblich es hersah, war kein angenehmer Aufenthalt. Es war, glauben Sie es mir, Leser, schauerlich” [3,S.200].

Впрочем, нередко повествователь демонстрирует явное нежелание не навязывать читателю свое личное мнение и предоставляет ему возможность выработать отношение к описываемым событиям совершенно самостоятельно:

“Wenn ich also auf den folgenden Seiten berichte, was mir in Frankreich wärend des Krieges zugestoBen ist..., dann werde ich gar nicht erst den Versuch machen, Ihnen, Leser, meine Meinung aufzudrängen über die letzten Grunde, warum gerade dieser Mensch, der Schriftsteller L.F., in gerade diese Situation geriet. Nennen Sie diese Gründe, wie Sie wollen... Ich, Leser, werde Sie nicht behelligen mit meinen eigenen Ansichten über die Grnde, warum ich... ein so bewegtes, aufgeregtes Dasein zu führen habe” [3,S. 9].

При подобных взаимоотношениях повествователя со своим читателем основополагающим для автора является морально-этический критерий: не совсем уместно при общении с посторонним человеком чрезмерно настаивать на личной точке зрения и говорить о возбуждающих неприятные чувства вещах, касаться определенных "запретных" тем и т. п. Поэтому в одном из фрагментов текста повествователь, после непроизвольного проявления своих истинных чувств при описании кошмаров лагерной жизни, вскоре прерывает себя и, возвращаясь в "нейтральное" русло, вводит вежливую формулу извинения перед читателем за нарушение пределов дозволенного в беседе двух не слишком хорошо знакомых людей:

“Alles verkam in Schmutz und Schlamperei. Hilflos war man dem Dreck und der Indolenz ausgeliefert. Man lebte nicht im Lager von Names, man vegetierte...

Entschuldigen Sie diesen Ausbruch, Leser. Ich spreche Ihnen sogleich von Erfreulicherem“[3,S.220-221].

В результате в записках Л.Фейхтвангера возникает тип-портрет "фик­тивного" читателя-"собеседника", интеллигентного и понимающего автора, но не состоящего с ним в отношениях душевной близости.

При соотнесенности существительного Leser с местоимением 2-го л. ед.ч. du в ТМТ появляется новый тип-портрет читателя -"друга", общение которого с повествователем отличается самым непринужденным характером и свидетельствует о стремительном сокращении психологической дистанции между коммуникантами. Таким близким "другом" повествователя, правда, дистанцированным в возрастном отношении, является "фиктивный" адресат в автобиографии И. фон Вангенхайм "Mein Haus Vaterland. Erinnerungen einer jungen Frau", ориентированной на молодежную читательскую аудиторию. Авторское повествование в этом ТМТ буквально пестрит "сигналами постоянного читательского присутствия" [ср.: 4,с.9], которыми, среди прочего, часто становятся "воспроизведенное" или "разгаданное" читательское слово (см.пример 1), "условно-читательские реакции" (пример 2), а также ответные действия на них автора (пример 3):

1. In der Schule ist die Ermüdung der Kinder durch Langeweile das Hauptproblem.

"Nun", wirst du kluger Leser sagen, "dann muß man eben eine bessere Schule machen..." Richtig! Das muß man machen... Wir tun es ja heute bereits (5, S.182).

2. Du wirst erraten, lieber Leser, daß wir nun bei letzten Absatz dieses ersten Bandes meiner Erinnerungen angelangt sind... [Ebd.,S.483].

3. Und nun, lieber Leser, da du neugiring bist, nehme ich dich beiseite und flüstere dir etwas ins Ohr...[ Ebd., S.442].

В отдельных случаях контуры единичного "друга" в повествовании расплываются, претворяясь в потенциально возможных как "друга", так и "подругу", что обусловлено изначальной ориентацией повествующего субъекта на юношескую читательскую аудиторию смешанного характера. Подобная дифференциация адресата осуществляется в рамках номинативной цепочки mein Freund - meine Freundin, члены которой могут противопоставляться друг другу или же объединяться автором, что ведет к референциальной соотнесенности с "фиктивным" читателем местоимения 2-го л. мн. ч. ihr:

Sollte diese Feststellung zu deiner Zufriedenheit ausgefallen sein, mein Freund oder meine Freundin, dann muß ich jedoch noch mehr sagen... [Ebd.,S.391]:

Und das ist auch eine Selbstverständlichkeit, wie du, mein Freund, und du, meine Freundin, bei mir und meinem Charakter sicher vorausgesetzt hast. Und darin täuscht ihr euch auch nicht. [Ebd.,S.483].

Особым типом "фиктивного" читателя можно, далее, считать читателя -"спутника", или "двойника", неотступно, как тень, следующего за повествователем и неразрывно связанного с ним в едином авторском wir. Появление данного wir характерно прежде всего для тех текстовых фрагментов, где повествующий субъект, осуществляя в функции рассказчика-организа­тора текстового пространства "режиссуру" повествования, предвосхищает дальнейшие события в форме проспективного отвлечения или после очередного забегания вперед возвращается к тому исходному моменту, в котором им был прерван ход сообщения о прошлом. В этом плане представляет интерес один из эпизодов автобиографии Кл.Манна “Der Wendepunkt. Ein Lebensbericht”, когда автор, сопровождая собственное проспективное отклонение ироническим самоупреком и вновь возвращаясь к событийному пласту повествования, в свойственной ему "кинематографической" манере как бы "прокручивает назад" некую умозрительную пленку, на которой в его сознании живо запечатлелось описываемое событие:

Aber ich greife schon wieder vor, eine Unart, die ich mir so selten wie irgend möglich gestatten sollte. Wir schreiben noch nicht 1939, sondern 1935 oder 1936; Schwarzschild hat mich noch nicht als Söldling des Kreml entlarvt, sondern sitzt heiter mit mir beim Dejeuner in einem guten ungarischen Restaurant... [6, S.406].

Наконец, во многих ТМТ нередко встречается "объективированный"вариант"фиктивного" читателя, к которому повествователь постоянно апеллирует в косвенных речевых актах, как это, в частности, происходит на протяжении всего повествования в автобиографии Т.Фонтане "Meine Kinderjahre.Autobiographischer Roman" (ср.: Wie der Leser schon aus der Kapitelüberschrift entnehmen wird...; In dem bis hirher dem Leser vorgeführten... Zeitabschnitte... и т.п.). Мы полагаем, что в данной ситуации речь может идти, в известном смысле, о своеобразной "материализации" "идеального" читателя, поскольку подобный читатель становится непосредственной составляющей поверхностной структуры ТМТ, соотносясь, по сути дела, с обобщенной "читательской идеей" и служа автору прежде всего для акцентуации наиболее важных моментов,касающихся семантического и структурно-композиционного уровней текста.

Встречающаяся в ряде случаев периодическая или эпизодическая объективация какого-либо из названных выше конкретных типов "фиктивного" читателя в ТМТ может быть вызвана несколько иными причинами. Иногда повествующий субъект, не навязывая читателю своего мнения по определенному вопросу в прямом речевом акте из "соображений вежливости", именно таким образом пытается убедить его в итоге принять авторскую точку зрения, что наблюдается в одном из фрагментов уже упомянутой автобиографии И.фон Вангенхайм, где на смену читателю -"другу" временно приходит объективированный читатель:

Der Leser wird mit mir übereinstimmen, daß diese Bemerkung die ungeschickteste aller möglichen Bemerkungen war [5, S.140].

С другой стороны, объективация "фиктивного" адресата, ведущая в результате к разрушению атмосферы доверительности и интимности общения и служащая проявлением увеличения дистанцированности повествователя от читателя, порой возникает в повествовании вследствие "реплик" или определенных "реакций" этого читателя, которые в той или иной степени не соответствуют ожиданиям повествующего субъекта. Тогда "фиктивный" адресат становится временным "оппонентом" повествователя, подтверждением чему может служить очередной эпизод из автобиографии И.фон Вангенхайм, в котором читатель "отваживается проявить некоторое недоверие к содержанию воспринимаемой информации. Моделируемая автором реакция сомневающегося читателя, выражающаяся лингвистическими (прямая речь) и паралингвистическими средствами (поведение),подвергается открытой оценке со стороны повествователя, что проявляется в употреблении им глаголов schnaufen, murmeln и модальных "штрихов" ein wenig(grübelnd),ein bißchen(unwillig):

Ich kann mir vorstellen, daß der Leser jetzt doch ein wenig grubelnd innehalt, ein bißchen unwillig schnauft und murmelt: "Moment mal! Jetzt ist das gute Kind immerhin erst elf Jahre alt. Ist das nicht ein bißchen früh alles? Nicht etwas zuviel BewuBtheit in all dem, was mir hier erzählt wird?"[ 5, S.158].

Дополнительно укажем, что при полном исчезновении из авторского повествования номинации Leser (или ее синонимов) индикация фактора "фиктивного" адресата может осуществляться в форме разного рода косвенных обращений, эксплицированных рядом местоимений неличного характера типа jeder, jemand, viele, manche и т.д. Наиболее часто в подобной роли выступает неопределенно-личное местоимение man, тяготеющее к функционированию в составе парентетических включений, например:

Felix war ein...kluger und liebenswurdiger Hausherr, seine Gattin Julie - man erinnert sich ihrer noch aus einem früheren Kapitel - waltete still und fraulich mild in Küche, Haus und Garten... [7, S.330].

Таким образом, достаточно убедительным представляется тот факт, что отношения автор -"фиктивный" читательв писательских воспоминаниях, отличаясь определенным разнообразием, тем не менее могут быть сведены к трем основным формам своего проявления, соотносимым с установленными нами типами "контактного" повествователя и "фиктивного" адресата в данных текстах:

типу "в меру контактного" повествователя условно соответствует тип читателя -"спутника", типу "естественно контактного" повествователя - образ читателя -"собеседника" или объективированного читателя, а с типом "чрезвычайно контактного" повествователя коррелирует тип-портрет читателя "друга". Необходимо упомянуть, что при определенных условиях в ТМТ на фоне стабильного типа повествователя довольно лабильный тип читателя -"спутника", а также разновидности объективированного читателя могут эпизодически замещать упомянутые типы "фиктивного" читателя.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1. Воробьева О.П. Лингвистические аспекты адресованности художественного текста (одноязычная и межъязычная коммуникация): Автореф. дис. д-ра филол. наук. М., 1993.

2. Арутюнова Н.Д. Фактор адресата // Изв. АН СССР. Серия лит. и языка. 1981. Т. 40. Вып. 4.

3. Feuchtwanger L. Der Teifel in Frankreich. Erlebnisse. Berlin u. Weimar, 1982.

4. Воронович О.Ф. Проблема читателя в творчестве В.Г.Короленко: Автореф. дис. канд. филол. наук. Харьков, 1992.

5. Wangenheim I von. Mein Haus Vaterland. Erinnerungen einer jungen Frau. Halle(Saale), 1962.

6. Mann Kl. Der Wendepunkt. Ein Lebensbericht. Berlin u. Weimar, 1979.

7. Schnitzler A. Jugend in Wien. Eine Autobiographie. Berlin u. Weimar, 1985.