Pareto_V._Kompendium_po_obschey_sotsiologii

он разными способами проявляет себя как противник мелкой собственности даже в большей мере, чем испольщины. В провинции Эмилия-Ро- манья не только забастовки, но и вооруженные конфликты происходят ради изменения в существующей системе собственности с тем, чтобы остались только собственники и наемные работники; это состояние аналогично <римским> латифундиям. Спекулянты, которые господствуют в современном Риме, как они господствовали в античном Риме в конце Республики, ничего не делают, как они ничего не делали прежде, чтобы противодействовать такой трансформации. Напротив, они благоприятствуют ей, как ей содействовали в древности, когда нуждались в голосах плебса. Этот современный феномен позволяет лучше понять аналогичный феномен в античном Риме. Он показывает, что латифундии оказывались во многих случаях следствием тех фактов, которые воспринимались в качестве их причины. Лучше сказать, что они находятся в отношении взаимозависимости.

1092. Авторы-моралисты принялись рассуждать и спорить о «коррупции», которая, как они полагают, была «следствием» возрастания богатства в Риме, и в этом они повторяют в бесчисленных вариациях то, что уже говорил Диодор Сицилийский78. Он полагал, что богатства были сосредоточены в основном у тех, кто нажился благодаря «преступлениям» войны и вымогательствам, которые были ее следствием. В общем, эти декламации в отношении добродетельной бедности прошлого, противопоставляемой современному порочному богатству, прикрывают факт изменения пропорций между индивидами, живущими на фиксированные доходы и обладающими по преимуществу остатками класса II, и индивидами, имеющими изменчивые доходы и обладающими по преимуществу остатками класса I.

1093. Одни авторы сваливают вину на концентрацию богатств; другие — на латифундии (см. § 1091); третьи — на «капитализм» (см. § 718); четвертые ссылаются на развращенность римской «аристократии», угнетавшей добродетельный народ; пятые указывают на рабство — «позор» того времени. Находятся и такие, которые усматривает причину бед в недостатках политического устройства Рима. По мнению некоторых из них, если бы его конституция была более демократической, по мнению других, если в Риме был парламент, который предоставил бы подвластным народам представительство, и по мнению оставшихся, если бы политическое устройство Рима оказалось близким к совершенной организации Германской империи, то, несомненно, Риму было бы гарантировано очень

78Sicilius Diodorus. Diodori Siculi Bibliothecae Quae Sopersunt. P.: Ambrosio Firmin Didot, 1884. XXXVII. 2.

долгое, а возможно и вечное могущество и процветание. Эти сочинения могут доставить приятное чтение, подобно историческим романам Дюма, но они слишком далеки от реального развития событий.

1094. Факты же настолько неоспоримы, что они проглядывают из-под тех дериваций, которыми их прикрывают авторы. Например, вот что пишет Дюри: «Один век войн, грабежей и коррупции (это просто трансформация, вызванная появлением новых источников богатства: отрезок цикла bd—db (см. § 1008). — В. П.) уничтожил класс мелких собственников, которым Рим был обязан своей силой и свободой»79. Как это он их уничтожил? Они сменили занятие; из слоя людей с почти фиксированными доходами они перешли в слой спекулянтов и их пособников. Ему следовало бы сказать, что такое процветание было обусловлено благоприятным соотношением этого слоя и другим слоем, в котором превалировали остатки класса I, и что эпоха процветания стала клониться к упадку, когда эта пропорция <остатков> сместилась в неблагоприятную сторону. Примечательно, что без особых изысканий это можно вывести из того, что этот автор сам пишет немного выше: «Чудеса всегда оказывались очень многочисленными и очень диковинными, т. е. и народ, и солдаты были крайне грубыми, легковерными (превалирование остатков класса II. — В. П.). Полководцы любили строить храмы, которые, подобно Семпронию Гракху, украшали памятными досками, повествующими об их подвигах, или картинами, изображающими их триумфы. Перед началом действий они совершали многочисленные жертвоприношения, но это делалось для того, чтобы сдержать, как Эмилий Павел, нетерпение солдат и выждать благоприятный момент. Они внимательно наблюдали за небесами перед проведением и в ходе комиций, но это делалось ими, чтобы оставить за собой возможность распустить собрание, obnuntiatio, если итоги голосования могли пойти вразрез с намерениями сената»80.

1095. Далее он замечательно пишет: «Итак, с каждым днем потребности увеличивались, и также с каждым днем, по крайней мере для бедных, которые от завоеваний имели опасности, но не доходы, уменьшались средства для их удовлетворения»81. Таким образом, те, кого Дюри называет бедными, на деле были индивидами из класса с фиксированными доходами и оказались принудительно выброшенными в класс «спекулянтов» или их приспешников. Аналогичная ситуация наблюдается и в настоящее

79Duruy V. Histoire des Romains, depuis les temps les plus reculés jusqu’à l’invasion des Barbares. 7 vols. 1879–1885. Vol. 2. P.: Hachette, 1879. P. 283.

80Ibid. P. 282.

81Ibid. P. 283.

время. Появление выскочек и возможности быстрой наживы приводили

вРиме к тем же последствиям, что и у всех народов и во все времена. Делум близок к истине, когда отмечает положение, сложившееся после завоевания средиземноморского региона незадолго до падения Республики82. И этот период позволяет провести некоторые аналогии с настоящим временем. Сравнение с Англией, которое проводит сам Делум следом за Гизо, полностью соответствует истине, и примечательно, что оно может быть продолжено вплоть до настоящего момента. Это была страна сквайров, мелких земельных собственников, которые спасли ее во время наполеоновских войн. В дальнейшем их представительство

вправительстве постепенно уменьшалось, а доля «спекулянтов» в то же время возрастала и продолжает возрастать. Хорошо известно, что теперь <1913 г.> Асквит имеет в своем правящем большинстве немалое количество таких спекулянтов-миллионеров, которые наиболее громко аплодируют нападкам его партии против «богатых». Их баталии с лордами во многом напоминают битвы, которые происходили в Риме в последние годы Республики между всадниками и сенаторами.

1096. Завоевание средиземноморского региона предоставило победителям источники больших доходов для тех, кто в высокой степени обладали искусством комбинаций. Вместе с деньгами, щедро растрачиваемыми в Риме, приобреталось право эксплуатировать провинции и этим восполнять чрезмерные расходы; это была типичная спекуляция, такая же, какой в наше время стала покупка у избирателей голосов и у представителей законодательной власти покровительственных пошлин с последующим обогащением.

1097. Социальные явления тех давних и наших времен похожи по многим пунктам; но все же есть одно очень существенное отличие, которое объясняет, хотя бы отчасти, тот специфический характер, который приняло древнеримское государственное устройство с образованием Империи. Это отличие состоит в том, что пособниками римских «спекулянтов» были как гражданские, так и военные, причем военные в конце концов отмежевались от «спекулянтов» и выступили против них; теперь же пособники «спекулянтов» почти исключительно люди гражданские.

1098. Многие не могли получить доступ к упомянутым выше источникам доходов. У них не было способностей, необходимых для таких комбинаций, но в избытке имелись энергия, смелость, остатки класса II. Они на более или менее длительное время приходили на службу к умным, отважным,

82Deloume A. Les manieurs d’argent à Rome jusqu’à d’Empire. 2-e éd. P.: Ernest Thorin, 1892. P. 45.

удачливым лидерам и составляли войска Мария, Суллы, Цезаря, Антония, Октавиана. Если обратить внимание только на аграрную сферу, то можно заметить, что уже тогда сокращался римский средний класс; но недостающих земледельцев вначале подменяли профессиональные солдаты, затем италийские, греческие и восточные народы.

1099. Мы неоднократно отмечали, что слабой стороной правления «спекулянтов» является недостаток мужества, нежелание и неумение применять силу. Их правления, следовательно, обычно разрушаются людьми, которые знают как и могут применять силу, будь то внутренние или внешние враги. Эти правления рушатся вследствие гражданских или внешних войн. Что касается внутренних революций, то окончательной катастрофе часто предшествуют неудачные попытки восстаний, которые успешно подавляются.

1100. Те, кто исходят из представлений о человеческих действиях только как о логических действиях, оказываются вовлеченными в бесплодные попытки искать причину и следствия в каждом отдельном случае. Обычно причину усматривают в страданиях подчиненного класса, а поскольку эти страдания имеются всегда и различаются только по интенсивности, такая причина всегда легко находится. Если бы можно было принять утверждение, что попытки революции совершаются тем чаще и имеют тем большую вероятность победить, чем больше страдания, то весомость найденной причины напрямую определилась бы интенсивностью угнетения. Но на самом деле это не так83. С самых давних времен наблюдалось, что восстания часто происходили тогда, когда условия жизни народа улучшались. У античных правителей даже существовала максима, что народы тем менее покорны, чем они более зажиточны; отчасти это верно, но не до конца. В противоположной теории утверждается, что правящий класс может сохранять свою власть, только проявляя заботу о благосостоянии управляемого класса; здесь тоже есть своя доля правды, но не более того. Сторонники такой теории, вероятно, приходят к ней, часто не сознавая этого, благодаря предпочтению одного из положительных решений, приведенных в § 732 и далее, т. е. из желания показать, что делающий добро будет непременно вознагражден за свои дела, или что это непременно станет правилом в будущем, даже если это не всегда бывало в прошлом.

83См. в «Трактате...» в § 2566 сравнение <крестьянского восстания 1358 г.> «Жакери´я» с Французской революцией 1789 г. Можно было бы привести немало других примеров. Представления о том, что в 1789 г. французское дворянство было отстранено от власти потому, что плохо исполняло «свои обязанности», относятся к этической, но не к экспериментальной теории.

1101. По поводу результатов восстаний многие безоговорочно заявляют, что для подчиненного класса любое восстание (победившее или подавленное) вредно или по меньшей мере бесполезно. Они были бы правы, если бы этот факт можно было рассматривать отдельно от других фактов

ив качестве логического действия; поскольку никто не будет отрицать, что для этого класса поражение вредно или по крайней мере бесполезно. Но в действительности дело обстоит иначе. Такие неудачные попытки восстаний следует рассматривать как проявления действия некоей силы, которая вначале бывает слабее противостоящих ей сил, но в конце концов она их превосходит их, поскольку наступает заключительная катастрофа. Может случиться, что неудачные попытки приведут к ослаблению этой силы, поскольку она встретит сильное противодействие, но это же противодействие может только увеличить ее интенсивность; все зависит от обстоятельств. Наконец, попытки восстания могут, и очень часто так

ипроисходит, оказаться следствием интенсивности выраженной в них силы. В таком случае напрасно будет ожидать какого бы то ни было увеличения ее интенсивности до того, как наступит окончательная катастрофа, и ожидать, что такие бесплодные попытки не будут повторяться вновь и вновь.

1102. Нередко катастрофа наступает не столько потому, что проявляющаяся в неудачных попытках восстания сила возрастает так, что начинает превосходить силы, поддерживающие социальное равновесие, сколько потому, что своим ростом эта сила изменяет действие других сил. Прежде всего это касается вооруженных сил, которые либо перестают противодействовать революционным элементам, либо начинают действовать заодно с ними, либо революционные элементы проникают в армейскую среду и таким путем вызывают изменение социального строя. Такие случаи ниспровержения совершаются опосредованно, конечно, не прямо, под воздействием силы, проявляющейся в попытках осуществления восстания; но на этом основании восстание не перестает от нее зависеть.

1103. Еще хуже тех, кто рассматривают человеческое поведение как <строго> логическое, рассуждают люди, оценивающие попытки восстания исходя из норм законности, права, справедливости, этики, религии. Мы уже обсуждали аналогичные деривации (см. § 907 и далее). Остается только добавить некоторые соображения по поводу исследуемого теперь специального случая.

1104. Что касается законности, то, очевидно, что она нарушается не только при любом революционном акте или государственном перевороте, но и всяким иным действием, которое подготавливает свержение существующего строя. Следовательно, нет необходимости дискутировать

по этому поводу. Однако это соображение игнорируют как те, кто защищают определенный социальный порядок, так и те, кто стремятся его изменить. Защитники <порядка> пытаются опираться на чувства, которые склоняют оценивать как «преступное» любое действие, противоречащее законности; так, они не понимают или делают вид, что не понимают, что именно эту законность и желают изменить ее противники. Противники существующего социального порядка пытаются воспользоваться для его разрушения теми силами, которые в нем рождаются. Поэтому они стараются доказать, даже вопреки очевидности, что акты, являющиеся актами восстания, несомненно, «законны» и что, следовательно, не могут и не должны пресекаться защитниками данного порядка.

1105. Что касается принципов права, справедливости, этики и религии, то на них ссылаются потому, что не нашлось найти ничего другого, при этом покидают логико-экспериментальную область, а также потому, что у них есть одно важное достоинство: они подходят для доказательства всего, что пожелаешь. Принципы всех религий, за исключением господствующей демократической религии, теперь вышли из употребления. Остаются принципы права, справедливости, этики, которые по-прежне- му живы и свежи и используются для рассмотрения не только внутригосударственных, но и международных конфликтов.

1106. Юридические принципы могут быть в большей или меньшей степени, и даже очень точными. Поэтому они позволяют получать выводы, вполне соответствующие реальности или по крайней мере не особенно оторванные от нее (см. § 670 и далее), если они применяются при рассмотрении споров между частными лицами в обществах, где эти принципы в целом приняты и где, следовательно, ими выражаются общие чувства <граждан>. Это условие уже не выполняется, когда одна часть населения восстает против другой, и вследствие этого исчезает само соответствие таких принципов реальности. В этом случае они уже не могут использоваться, если только им не придать абсолютного значения, что выведет их за пределы экспериментальной области. Это же следует сказать об их применении в международных конфликтах. Они смогут дать не противоречащие реальности выводы, если на них будут основываться при рассмотрении отношений тех народов, которые с ними согласны и у которых в этих принципах проявляются общие чувства. Но такое невозможно, когда отсутствуют указанное согласие и общность чувств. Этическим принципам также недостает определенности, и тот, кто в обсуждаемых здесь случаях обращается к ним, просто исследует связи фактов со своими чувствами, а вовсе не связи одних фактов с другими фактами, не экспериментальные единообразия. Но первую операцию осуществлять намного проще, чем вторую, и ее результаты в виде литературных трудов намного легче

воспринимаются читающей публикой; поэтому исследование чувств находит столь широкое применение в литературе.

1107. В истории упадка Римской республики встречается немало примеров попыток разрушить как сверху, так и снизу легальный порядок. Остановимся немного подробнее на одной из них, поскольку в ней прослеживаются аналогии с <действиями> многих современных революционеров, анархистов и т. д. Заговор Катилины вошел в историю как знаменательное событие. Описание, которое ему дал Саллюстий, выглядит как комичное преувеличение, едва ли допустимое даже в низкопробной драме. Он начинает с декламаций против жажды золота, жадности; затем переходит к осуждению тщеславия и просвещает нас в том, что тщеславие в меньшей мере, чем жадность, отдаляет от добродетели. Таким образом, он скорбит об утрате добродетели, негодует в отношении плохих нравов; наконец соизволяет вспомнить, что должен рассказать о заговоре Катилины, и после этого замечательного вступления ясно показывает, каковы были его причины: «В столь большой и столь развращенной гражданской общине Катилина (сделать это было совсем легко) окружил себя гнусностями и преступлениями, словно отрядами телохранителей»*.

1108. К счастью, имеются и другие повествования, в том числе изложение Аппиана. Будучи гораздо скупее по красочности описания, оно представляется достаточно правдоподным. О том, что как человек Катилина был так себе, говорится всеми авторами, и это выглядит вполне вероятным. Но равным образом возможно, что этот не очень-то порядочный человек не был расположен к тем утонченным хитростям, которые приводили к богатству и к власти других людей, отнюдь не более честных, чем он. Напротив, он обладал смелостью, которая не позволяла ему мириться с угнетением. Вокруг него собирались похожие на него люди. Если попытаться, может быть и с чрезмерной строгостью, отнести их всех к разряду преступников, то можно сказать, что их схватка с правящим классом была битвой воров-грабителей с опытными ворами-мошенниками. Этим объясняется, что Цезарь проявлял к ним благожелательность, которую люди обычно испытывают к сопернику тех, кого презирают еще более. Иными словами, Цезарь, который мало беспокоился о честности средств при достижении своих целей, решил воспользоваться услугами воров-грабителей, чтобы одолеть воров-мошенников и остаться единственным в римском мире властителем и обладателем несметных богатств.

*См.: Саллюстий Гай Крисп. О заговоре Катилины. XIV. 1 / пер. с лат. В. О. Горенштейна // Саллюстий. Сочинения. М.: Наука, 1981. С. 11.

1109. Аппиан сообщает нам, что Катилина выставил свою кандидатуру в консулы, но не был избран; т. е. он попытался бороться с помощью хитрости, но потерпел поражение, поскольку не обладал способностью проводить дела такого рода. «Сам Катилина с того времени совершенно отошел от государственной деятельности (так по аналогичным мотивам поступают непримиримые антипарламентарии нашего времени. — В. П.), так как, по его мнению, она не ведет быстро и верно к единодержавию, но полна раздоров и интриг»84. Это не было глупостью, как это хотел представить Саллюстий. Сам Цицерон рассказывает, что могила Катилины была убрана цветами, а при погребении ему оказывали почести.

1110. Моралисты, которые стремятся из истории сделать роман, полагают, что они должны либо осуждать, либо оправдывать Катилину. Осуждающие видят в нем врага отечества; оправдывающие считают его другом «народа», стремившимся сбросить иго «олигархии». Кроме того, нет недостатка в придерживающихся золотой середины и заявляющихся, что цель Катилины была хорошей, но плохими были применявшиеся им средства.

1111. Факты намного сложнее этих поэтических измышлений. Катилина был, пожалуй, честолюбивым и свободным от щепетильности человеком, и в этом отношении он был похож на Мария, Суллу, Красса, Помпея, Цезаря, Октавиана и на многих других, которые в самом деле не слишком отличались разборчивостью в средствах. Он искал свой путь и, как это обычно происходит, выбрал его в направлении наименьшего сопротивления. Если бы он отличался большей политической ловкостью, то применял бы ее; он попытался сделать это, но потерпел неудачу и понял, что этот орешек ему не по зубам. Он был отважен, горд, бесстрашен и вспыльчив, готов применить силу и, пожалуй, не вполне осознанно, скорее интуитивно избрал свой путь — <путь силы> и следовал ему.

1112. Он мог бы стать одним из тех многих малоизвестных бунтарей, которые почти не оставили следа в истории; по воле случая все эти многие другие оказались в той же ситуации, что и Катилина, поскольку в правящем классе Рима верховенствовали тогда «спекулянты». Но случай Катилины приобрел более широкие масштабы и был замечен в истории. Сближаются с Катилиной ветераны Суллы, которые в прошлом по своему происхождению были привычны применять силу и не обладали способностями политиканов к махинациям. К Катилине присоединились и другие сторонники — обедневшие и впавшие в долги люди, которые стремились

84Appiano. De bellis civilibus. II. 2. [Аппиан Александрийский. Римская история / пер. с греч. С. А. Жебелева, О. О. Крюгера, Е. С. Голубцовой, Л. Л. Кофанова. М.: АСТ, Ладомир, 2002. С. 464.]