Pareto_V._Kompendium_po_obschey_sotsiologii

1046. Такие феномены часто изучаются только в связи с формами правления — демократической, олигархической, монархической. При этом одни готовы возложить на афинскую демократию вину за все беды и неприятности Афин; другие, напротив, пытаются смыть с нее такие грехи. Несомненно, нельзя отрицать влияние форм правления на социальный феномен; но следует иметь в виду, что, во-первых, они хотя бы отчасти выступают следствием состояния умов и нравов жителей, которые, таким образом, намного существеннее обусловливают социальные феномены. Во-вто- рых, при одних и тех же формах правления наблюдаются совершенно разные феномены, и это ясно указывает на то, что для этого существуют более значимые причины, безотносительно к формам правления.

1047. Как уже неоднократно отмечалось, факты прошлых времен и факты настоящего времени в их сопоставлении помогают в исследовании социальных единообразий. Факты настоящего времени, более известные в подробностях, позволяют нам лучше понимать факты прошлых времен; последние, напротив, когда они сходны в некоторых отношениях с фактами настоящего времени, подходят для подготовки индуктивного вывода, придающего этим отношениям значение единообразия, или закона.

1048. Демократическое устройство Афин само по себе не было, как убеждают некоторые, причиной очевидных провалов, о которых свидетельствует история; но это устройство и эти провалы были следствием <превалирующих> чувств афинян и всей совокупности обстоятельств, в которых они находились. Сравнения между разными народами, а также между разными временами и обстоятельствами, в которых оказывался один и тот же народ, позволяют выявить влияния устойчивых сил, отделив их от действия сил временных и случайных. Среди них наиболее существенны силы, связанные с характером тех людей, которых фортуна наделила государственной властью. Франция дала нам три таких примечательных примера. Прежде всего это Империя, которая не заботится о национальной обороне и не решается обеспечить ее через принуждение страны к необходимым жертвам. Затем Республика, которая сразу после войны 1870 г. требует от страны таких жертв, и она легко идет на них. Наконец, Республика, которая после 1900 г. не осмеливается, не может требовать жертв от не подчиняющейся ей, строптивой страны. Если сравнивать Республику с предшествовавшей ей консервативной Республикой, то можно возлагать вину за развал на развитие демократии; но этот вывод не проходит, когда сравнение распространяется на Империю, в которой, хотя она не была демократическим устройством, поступали так же как в демократической Республике. Равным образом, если сравнивать только Империю и консервативную Республику, то можно, как это делали

многие, приписывать вину за катастрофу и за поражение в войне исключительно личной власти императора. Но такой вывод не может быть принят, если проводить сравнение между Империей и демократической Республикой, в которой уже нет личной власти императора, но присутствуют те же недостатки и слабости в военной области, какие <ранее> привели к поражению в войне 1870 г. Эти феномены, напротив, будет довольно легко объяснить, если обратить внимание на силу остатков класса II. Там, где они сильны и их интенсивность поддерживается прозорливым правительством, которое умеет их использовать, население охотно принимает бремя расходов на военный аппарат. Где они, напротив, слабы или ослаблены правительством, которое заботится только о соблюдении определенных материальных интересов <сегодняшнего дня>, не задумываясь о будущем, — там население отказывается брать на себя бремя затрат на национальную оборону. При внимательном изучении истории можно увидеть, что народы, которые шли к полному поражению и разорению, довольно редко имели недостаток в предостережениях и упреках, высказывшихся, чтобы отвести их от гибельного пути, и мало, ничтожно мало оказывалось правительств, настолько непредусмотрительных, чтобы этого не замечать. Итак, сила, которая необходима, чтобы подтолкнуть народы к обеспечению своей защиты, существовала; в зависимости от ее интенсивности она действовала более или менее эффективно, что определялось главным образом интенсивностью остатков класса II в правящем классе. Она встречала большее или меньшее сопротивление в зависимости от того, выше или ниже оказывалась в подчиненных классах интенсивность этих остатков. Римский народ победил народы Греции и Карфагена главным образом благодаря тому, что в нем были более интенсивными, чем в этих двух народах, чувства сохранения агрегатов, известные под именем любви к Родине, а также другие чувства, которые содействуют им и поддерживают их. В то же время в его правящем слое имелись в изобилии остатки класса I, за счет которых можно было использовать должным образом те остатки класса II, которые существовали в управляемом классе. Для небольших коллективов и общностей также имеется немало примеров полезности определенных комбинаций остатков класса I и класса II.

1049. Но все это невозможно там, где остатки класса I значительно превалируют и где спекуляция, промышленность, банковское дело, торговля поглотили всех умных и способных к труду людей. Заметьте, что мы все время говорим «больше» или «меньше» в отношении пропорций между остатками класса I и остатками класса II не только в управляемом классе, но и в правящем классе, и что максимум политического и военного могущества не находится ни в той, ни в другой предельной точке.

1050. После равновесия наций рассмотрим равновесие различных социальных слоев. Иными словами, исследуем примеры циркуляции элит. Это исследование следует начать с виртуальных движений, изучая то, как правящий класс мог бы защищать себя путем устранения индивидов, которые способны лишить его власти (см. § 690). Средства исключения индивидов, превосходящих представителей правящего класса по своим качествам настолько, что это может нанести ущерб его господству, являются, по существу, следующими.

1051. Смерть. Самое надежное средство, но оно оказывается и самым пагубным для элиты. Ни одна человеческая раса и ни одна порода животных не смогут долго проводить подобный отбор, т. е. уничтожать лучших своих индивидов.

1052. Преследования, не доводимые до совершения смертной казни: тюремное заключение, финансовое разорение, отстранение от исполнения публичных должностей. Это средство имеет довольно низкую эффективность; так появляются мученики, становящиеся намного более опасными, чем до преследований. Оно помогает мало или даже вовсе не помогает правящему классу и не очень вредит элите, рассматриваемой в целом (включая как правящую, так и неправящую элиту); напротив, такой способ <борьбы> может даже помочь <соперникам старой правящей элиты>, поскольку преследование повышает у низшей части <общества> ценность таких качеств, как активность и энергичность — свойства характера, которые часто отсутствуют в стареющей элите, а преследуемая часть может в итоге занять место <старого> правящего класса.

1053. Отмеченный только что эффект, проявляющийся в распрях между двумя частями класса избранных, представляет собой частный случай более общего явления, очень часто отмечаемого в столкновениях между правящим и управляемым классами. Можно заметить, что сопротивление правящего класса эффективно только при условии, если он готов довести его до конца, применяя при необходимости силу и оружие, иначе оно не только неэффективно, но, напротив, может помочь и порой значительно помогает его противникам. Лучший пример этому дает Французская революция 1789 г., в ходе которой сопротивление со стороны королевской власти осуществлялось тогда, когда оно оказывалось полезно для наращивания сил ее противников, и прекращалось именно тогда, когда имелась возможность их победить.

1054. Изгнание, остракизм. Они достаточно эффективны. В современную эпоху изгнание (ссылка) является, пожалуй, единственным наказанием за политические преступления, которое приносит тому, кто его

применяет для защиты власти, больше пользы, чем вреда. Остракизм в Афинах не приносил ни большой пользы, ни большого вреда. Эти средства мало или совершенно не вредят развитию качеств элиты.

1055. Приглашение к вступлению в состав правящего класса для любого потенциально опасного для него индивида, при условии, что он согласен служить этому классу. Следует обратить внимание на оговорку — ограничение: «при условии, что он согласен служить этому классу». Если бы ее не было, то это было бы простое описание циркуляции элит, той циркуляции, которая происходит именно тогда, когда посторонние, ранее не входившие в элиту элементы, проникая в нее, привносят свои взгляды, свои характерные черты, свои добродетели, свои предрассудки. Но когда, напротив, они меняют свой характер, превращаясь из врагов в союзников и слуг, мы имеем совершенно иной случай, в котором утрачивается сущностная сторона циркуляции.

1056. Это средство применялось в самые разные времена и у многих народов; сегодня оно стало почти единственным, используемым демагогической плутократией, которая господствует в наших обществах. Оно оказалось самым эффективным для сохранения ее власти. Оно вредит элите, поскольку имеет своим результатом еще большее усиление таких инстинктов и наклонностей, которые в ней уже имеются в избытке. Кроме того, вместе с коррупцией, которая неразрывно сопровождает этот процесс, подавляются люди с сильным характером, и это открывает путь тем, кто сумеет и захочет применить силу, чтобы сбросить иго господствующего класса.

1057. Например, правяющий класс при избытке в нем остатков класса II и недостатке остатков класса I нуждался бы в притоке новых элементов, у которых пропорции этих остатков были бы противоположными и которые смогли бы пройти в этот класс путем естественной циркуляции. Если же, напротив, правящий класс открыт только для людей, совпадающих по своему типу с основным его составом, или с усердием неофитов проявляющих даже больший консерватизм, чем его старые элементы, он увеличивает этим пагубное для него превалирование определенных остатков и потому движется к своей гибели. И наоборот, тот класс, который, как наша плутократия, имеет большой недостаток остатков класса II и большой избыток остатков класса I, нуждался бы в пополнении элементами с малым количеством остатков класса I и большим количеством остатков класса II. Напротив, открываясь только для тех, кто утрачивает веру и теряет совесть, чтобы добиться выгод, какими плутократия щедро делится с поступившими к ней на службу, <правящий класс>

получает такие элементы, которые совершенно не помогают ему восстановить то, в чем он более всего нуждается. Действительно, плутократия отбирает у своих противников часть лидеров, которые для нее очень полезны; но она не приобретает ничего хорошего, чтобы приросла ее сила. До тех пор пока она может использовать хитрость и подкуп, вероятно, она будет оставаться победительницей; но она очень легко падет, если будут применены насилие и сила. Нечто подобное произошло в период упадка Римской империи.

1058. Когда в какой-либо стране классы, которые по какой-то причине долго оставались разделенными, внезапно перемешались, или, что бывает намного чаще, когда циркуляция элит, находившаяся в состоянии застоя, вдруг приобретает большую интенсивность, почти всегда наблюдается сильный интеллектуальный, экономический, политический подъем страны. Благодаря этому периоды перехода от олигархического к демократическому строю очень часто оказываются периодами процветания.

1059. Если бы причина такого процветания состояла в отличиях политического устройства, то оно должно было бы продолжаться до тех пор, пока существует новый строй, но этого не отмечается: процветание продолжается некоторое время, а затем сходит на нет. Афины после Перикла быстро пошли к упадку, между тем как их строй становился все более демократическим; дольше продлилось процветание Рима при Сципионах, но все же упадок проявился к концу Республики; процветание понемногу возвратилось при Империи, но затем началось движение к ее упадку. Франция Республики и Наполеона I становится Францией Карла X и Луи Филиппа. Наглядно эту ситуацию можно представить как две раздельные субстанции, которые при соединении вызывают брожение; оно начинается, едва только прекращается их раздельное состояние, но не может длиться до бесконечности.

1060. После проведенного выше описания данного факта его объяснение оказывается простым де-

лом (см. рис. 34). В периоды времени ab циркуляция элит слабеет, и благосостояние снижает-

ся от величины am до величины bn, потому что правящий класс приходит в упадок. За корот-

кий период времени bc следует революция или какое-либо иное событие, благодаря которому усиливается циркуляция элит, и значение по-

казателя благосостояния стремительно поднимается с величины bn до величины cp; но затем правящий класс вновь приходит в упадок, и значение этого показателя вновь снижается от cp до dq.

1062. Пример Венеции, представленный подробно в «Трактате…» (см. § 2500 и далее), лучше всего подходит для понимания данной темы. Он также позволяет рассмотреть общий вопрос, а именно: полезно или нет покупать счастье на многие века, для многих поколений, ценой потери государственной независимости? Не ясно, как можно было бы решить этот вопрос, поскольку сравнение требуется проводить между двумя разнородными вариантами полезности. Подобная проблема встает во все времена, почти в любой стране. Она решается в том или в ином направлении

взависимости от того, какое значение придается актуальной и будущей полезности, является ценной польза ныне живущих людей или тех, которые придут после них, польза индивида или польза нации. Можно задать вопрос: нет ли возможности избежать этих крайностей и попытаться придерживаться среднего пути, который сочетал бы полезность нынешних поколений с полезностью будущих поколений? Решить этот новый вопрос оказывается вовсе не проще, чем предыдущий. Для начала следует заметить, что трудности сопоставления двух гетерогенных видов полезности, одна из которых относится к настоящему, а другая — к будущему, не снимаются, хотя и несколько уменьшаются. Ведь чтобы наметить средний путь, потребуется хотя бы согласовать эти различные типы полезности, и в зависимости от того, какой из этих двух типов окажется ближе чувствам <людей>, средний путь будет направляться в ту или

вдругую сторону. Также следует обратить внимание, что этот новый

вопрос переводит нас в более сложную область виртуальных движений,

ичтобы на него ответить, потребуется решать другой сложный вопрос — о возможности исчезновения некоторых связей с добавлением других связей (см. § 54). Все эти трудности обычно не замечают люди, рассуждающие о социальных и политических проблемах, поскольку они решают эти проблемы не на основе опыта, но с опорой на собственные чувства

ичувства других людей, совпадающие с их чувствами. Поэтому их рассуждения имеют мало общего с логико-экспериментальной наукой, либо ни в какой степени не напоминают ее. Они являются деривациями, которые сближаются с простыми манифестациями чувств, с метафизическими и теологическими теориями. Как таковые, они располагаются среди дериваций, которые мы уже обобщенно исследовали. Эти деривации совершают колебания. Во внешнем аспекте социальной полезности они имеют свои положительные и отрицательные стороны. Кроме того, их колебания подобны изменениям в области морали. Но эти колебания далеко не такие сильные по амплитуде, как колебания простых теорий, поскольку соображения социальной полезности не дают им слишком далеко отойти от того предела, когда предлагается жертвовать своими благами ради блага других людей, жертвовать благом индивида ради блага коллектива, благом нынешних людей ради блага будущих поколений. Чаще всего в таких рассуждениях проявляются чувства социальности (остатки класса IV), причем они оказываются намного интенсивнее, чем те же чувства, имевшиеся у авторов теорий, или у их последователей: <как деривации> они подобны одеяниям, которыми прикрыты эти чувства.

1063. Когда некоторое общество слабеет от дефицита остатков класса II, получившегося вследствие распространения гуманизма, поскольку уменьшается энергия, которая обеспечивает применение силы, то часто следует реакция, хотя бы в малой части этого общества. Но примечательно, что эта реакция, вместо того чтобы склонять к приращению остатков, придающих обществу силу, как должно было бы происходить, если бы это была реакция в соответствии с логикой, в основном укрепляет остатки, мало или вовсе не содействующие сохранению общества. Этим доказывается ее нелогический источник. Среди остатков, которые, как видим, набирают при этом силу, почти всегда имеются остатки сексуальной религии, которая наименее полезна для общества, и можно даже сказать, что она, напротив, вредна для него. Это легко объясняется с учетом того, что такие остатки достаточно интенсивны почти во всех людях, и что их усиление или ослабление может во многих случаях служить термометром, по которому можно судить об интенсивности остатков других классов, в том числе и полезных обществу. Происходит еще и следующее. При попытках укрыть под логическим покровом нелогические действия,

люди принимают знак за вещь и воображают, что, воздействуя на сексуальную религию, они окажут воздействие и на остатки, по отношению к которым она может служить только знаком. Эта ошибка распространена довольно широко, так, при других религиях кроме сексуальной религии она оказывается похожей на то, как если бы зимой кто-нибудь вообразил, что сумеет вызвать летнее тепло, добавив ртути в свой термометр, чтобы он показал требуемые градусы тепла.

1064. Следует обратить внимание на контингентность контактов и применения силы между народами, обладающими различными пропорциями остатков класса I и класса II. Если по какой-либо причине сила не используется, то народ, у которого пропорциональное соотношение остатков <класса I и класса II> заметно отличается от пропорции, какая обеспечила бы максимум силы при конфликтах, не подчиняется господству со стороны другого народа, у которого такая пропорция приближается к такому максимуму. Это же следует сказать и о различных социальных классах. Положение равновесия меняется в зависимости от того, большее или меньшее распространение получает <в обществе> применение силы.

1065. Если сегодня мы сравним население южной части Франции с населением ее северной части, то в пропорции между интенсивностью остатков класса I и класса II увидим нечто аналогичное (обращаю внимание: аналогичное, а не идентичное) тому, что существовало во времена альбигойских войн*. Поскольку в отношениях между этими двумя частями одной политической общности применение силы в настоящее время отсутствует, следует предположить, что <отношение этих двух регионов друг к другу> противоположно тому, которое сложилось во времена войн с альбигойцами. То есть Юг, где остатки класса I доминируют над другими остатками, станет господствовать над Севером, где, напротив, превалируют остатки класса II. Именно это и наблюдается. Много раз было отмечено, что в нынешнем правительстве Франции наибольшая часть министров и политиканов оказались выходцами из ее южных районов. Там, где более действенна хитрость, остатки класса I особенно ценны, и напротив, их ценность намного ниже там, где более действенна сила. Обратное характерно для остатков класса II.

1066. Китай, почти свободный в течение долгих лет от воздействия внешней силы, смог просуществовать при очень низкой пропорции остатков

*1209–1229 гг. — Крестовые подходы рыцарей северной Франции на южную Францию против ереси альбигойцев.

класса I, и теперь он, побуждаемый примером Японии, встает на путь обновления, т. е. приращения остатков класса I.

1067. Еще более поразителен, чем пример альбигойцев, пример итальянцев эпохи Возрождения. Уже к концу Средних веков Италия во всех областях человеческой деятельности настолько обогнала другие страны Европы, что остается непостижимым, почему она не создала вновь Римскую империю, а напротив, должна была страдать от новых нашествий варваров. По своим богатствам Италия превосходила любую другую страну: ее банкиры выдавали ссуды частным лицам и монархам, и названия «Lombard Street» и «Boulevard des Italiens» дошли до нашего времени как ископаемые останки, как свидетельства былых времен. Литература, искусство, ремесло, науки процветали в Италии, в то время как в других частях мира они еще пребывали в стадии младенчества. Итальянцы пересекали земной шар: Марко Поло посетил неведомые регионы Азии, Колумб открыл Америку, Америго Веспуччи дал ей имя. Венецианская дипломатия была первой в мире; Лоренцо Медичи в практической политике, Макиавелли в теоретической политике не имели себе равных. Король Франции Франциск I и король Испании Карл V соперничали друг с другом, предлагая Андреа Дориа возглавить их флот; Пьеро Строцци был маршалом Франции, а Леоне и Филиппо Строцци честно служили во французской армии.

1068. Так почему же при стольких благоприятных обстоятельствах Италия, вместо того чтобы осуществлять завоевания, сама была завоевана? Сразу приходит ответ: поскольку была раздроблена. Но почему она была раздроблена? Разве не были также раздробленными Франция и Испания,

иразве затем они не сформировали единое государственное целое; почему этого не произошло также и в Италии? По тем же причинам, по каким у Италии имелось столько преимуществ по части накопленных ею богатств, интеллектуального расцвета, знания тонкостей политического

ивоенного искусства. Потому что в ней инстинкт комбинаций намного превосходил по значимости инстинкт сохранения агрегатов. Другие страны, в которых пропорция этих инстинктов меньше всего отклонялась от пропорции, которая обеспечивает максимум силы, непременно должны были победить и оккупировать Италию, если вступали с ней в контакт; так же как это произошло в случае с Римом в отношении Греции.

1069. Те беды, которые постигли Италию из-за дефицита инстинкта сохранения агрегатов, были, хотя бы отчасти, замечены Макиавелли, который, как орел, вознесся над множеством историков этического склада (см. § 748). Действительно, он использует термин «религия», но он обозначает