Неклесса а. Конец цивилизации, или конфликт истории // Мировая экономика и международные отношения. 1999. № 5. С.74-84.

«МИРСКОЙ ГРАД:

ТВОРЕНИЕ И РАЗРУШЕНИЕ

1.

Живя на разломе исторических эпох, мы вряд ли ясно представляем всю его головокружительную глубину. Тем более скрыт от нас за горизонтом времени истинный облик Града будущего. Значительная часть сегодняшних рассуждений на эту тему окажется, скорее всего, досужими домыслами или в лучшем случае миражом, кривым зеркалом, искажающим невидимый ландшафт. Слишком уж велик диапазон перемен.

Но размышления о данном предмете все же не совсем бесплодны. Да и неизбежны они. Чем более грозные знаки прочитываются в окружающем мире, тем настойчивее наши попытки заглянуть за горизонт, прорвать полупрозрачную пелену времени. И то, что удается узреть сквозь прорехи, еще сильнее подогревает любопытство.

Так или иначе, все мы ощущаем драматизм эпохи. Недаром стала популярной китайская поговорка-проклятье: «Жить тебе в интересное время». (А параллельно всплыло и прямо противоположное: тютчевское «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые...».) Впрочем, иногда кажется, что люди чуть ли не всех времен и народов, даже прозябая в полном историческом вакууме, в глубине души полагали: именно их эпоха, отмеченная личным присутствием, уникальна и необычна. И, лишь серьезно разочаровавшись в настоящем, поверив в будни, - создавали поражающие воображение сказания о легендарных временах либо недостижимых местах, воплощая гложущую сердце Утопию. Так это было или нет, однако степень удивительности нашего времени, судя по всему, начинает действительно превосходить все мыслимые ожидания.

В близящемся к концу столетии мир подошел к некоему кардинальному рубежу, за которым история, по-видимому, круто меняет свое русло. Доминирующая цивилизация достигла пика могущества, став глобальной, но она же переживает настоящую духовную катастрофу. Христианская культура, живой источник данной суперцивилизации, последовательно уступает место новым реалиям, другим формам организации сознания. Поистине, события, меняющие мир, входят в него через потрясение ума и души...

Существует исторический порог, который когда-то преодолело человечество. Он связан с началом новой, христианской эры, ставшей именно «модерном» по отношению к миру традиционному. В этой точке как бы переломилось течение истории. Прежний контур социального времени фактически носил циклообразный, «закрытый» характер (хотя и там можно выделить свои слои эпохи: древнего мира городов-государств, великих империй...).

Однако история в ее современном понимании все же тысячью нитей - явно и скрытно, прямо и опосредованно - связана именно с христианской культурой, с внесением некоего смысла в поток времени. Общество, возникшее на берегах этой могучей реки, называлось по-разному: христианская или европейская цивилизация, или просто цивилизация, или еще проще - Запад. Впрочем, в движении имен всегда заложен внутренний смысл.

2.

Чем же таким особенным отличалось христианское общество от предшествовавшего ему традиционного? Откуда взялись поразительные творческие возможности, позволившие за сравнительно недолгий исторический срок преодолеть «скудные времена», полностью преобразовав стиль жизни человека и облик планеты? А разница, в сущности, заключалась в том, что в мире возникла свободная человеческая личность. Свободная от «дурной бесконечности» ранжированного бытия и норм поведения, расписанных до мелочей (вспомним терзания Гамлета, разрываемого между освященной веками обязанностью мстить и протестом души, почувствовавшей простор свободы).

В традиционном обществе человек фактически не является личностью и не обладает свободой, его бытие регламентировано, его действия как бы заранее предопределены ролевыми обязанностями и бытовыми функциями, поэтому и течение времени иллюзорно. С утверждением же в мире христианского мировоззрения появилось понятие ультимативной человеческой свободы, резко раздвинулся горизонт истории, мир людей ощутил смысл и вкус движения времени.

Но одновременно появляется и возможность злоупотребления свободой, возникает горизонт «второго грехопадения» как альтернативного конца истории. Человек рискует потеряться в прелести своего могущества, став на поверку тенью собственного бытия. Так же, как и сама свобода, способна деградировать до эгоистического своеволия, универсального «беспредела».

Отсчет времени современной эпохи начинается где-то с периода «разделения Церквей», обособления европейского Востока и Запада, крестовых походов, географических открытий... В недрах западноевропейской культуры постепенно зреет «алхимическое зерно» - идеология антропоцентричного гуманизма, которая несет идею гегемонии светского общества (предопределяя в конечном счете появление постулатов эгоцентризма и атеизма), поскольку человек, а не Бог, становится умозрительным центром Вселенной.

Светский гуманизм реализует свое содержание в ряде достаточно противоречивых явлений: в процессах секуляризации, индивидуализме, развитии искусств, науки и техники... Человек, осознав в какой-то момент, что «знание - это сила», почувствовал себя хозяином мира. В итоге произошел мощный социальный и интеллектуальный взрыв, выброс колоссальной творческой энергии, позволившей построить современное нам богатое и технически развитое общество, реализовав для части населения планеты своеобразный «позолоченный век». А затем случилось то, что случилось.

Успех процесса покорения природы постепенно начал оборачиваться неприглядной, «обратной» стороной: внутренним покорением человека природой, тотальной материализацией его бытия и устремлений. Вот на этом-то мелководье (я имею в виду вымывание христианского сознания, его перманентное обмирщение) зародились и пышно разрослись упоминавшиеся выше «великие идеологии» XX в.

Здесь же, по-видимому, кроются и темные истоки глубинной трансмутации современного мира, генезиса экономизма как главенствующей идеологии времени. Подобная форма сознания утверждается в роли своеобразной неорелигии, возрожденного культа золотого тельца, а, универсализируясь, вовлекает в сферу своего действия и разноликие модернизированные сообщества, тщится охватить буквально все сферы человеческого бытия.

9

Мир людей является сложным организмом, развивающимся по своим внутренним законам. История - синергийный процесс самоорганизации человеческого сообщества во времени и пространстве. В своем становлении она проходит сквозь череду базовых состояний: исторических эпох (при рассмотрении диахронного, временного аспекта) или цивилизаций (при синхронном, пространственном анализе системы).

Эти эпохи: Протоистория (аморфное состояние), Древний мир (процесс интеграции системы), Великие империи (гомеостаз закрытой системы), Средневековый мир (кризисное состояние индивидуации, при котором система распадается на сообщество «коллективных субъектов»), эпоха Нового времени (период становления открытой системы) и, наконец, наиболее интересное состояние: новый порядок, то есть существование общества в виде устойчивой, но неравновесной - диссипативной - структуры (Новый мир или Мир Игры). Как видим, у истории есть свои «шесть дней творения».

Параллельно в человеческом мире потенциально (а иногда и активно) соприсутствует особое, «ночное» состояние - последовательного разрушения системы (Мир Распада), то есть своеобразный код антиистории.

Взглянув на колею истории извне, можно некоторым образом очертить ожидающее нас будущее, заранее понять характер грядущих перемен. Мы словно видим контур событий, хотя и не знаем сроки.

К тому же возникающая гексагональная (шестисоставная) конструкция - социальный геном, дом человечества - является одновременно пространством сложного полиолога его хронологических составляющих с различной степенью выраженности соприсутствующих в актуальном историческом срезе: ткани современного мира. Косвенно это подтверждается реальностью сосуществования шести цивилизационных зон-интегрий на планете (помимо кое-где сохранившихся очагов протоисторического бытия): Южной (тропической), расположенной преимущественно в районе Индоокеанской дуги. Тихоокеанской, Евразийской, Североатлантической, а также глобального слоя транснационального Нового Севера и «сумеречного» архипелага Глубокого Юга.

Смены эпох - подобно неспокойному состоянию пограничных поясов цивилизационных разломов (областей столкновения культур) - сопровождаются хаотизацией социума, периодами смуты, нередко занимающими продолжительное время, исчисляемое десятками, а то и сотнями лет. Иначе говоря, между «историческими материками» порой зияют провалы темных веков...

Грядущий Новый мир, повторюсь, носит устойчивый, но не равновесный характер, его устойчивость во многом базируется на колоссальном количестве накопленных цивилизацией ресурсов, их перманентном перераспределении и потому он достаточно уязвим, поскольку скрывает в себе фермент тотальной деструкции. Запретный код, однако, открыл бы не просто темный коридор между эпохами. Человечество здесь вплотную приближается к водовороту Мира Распада, где история течет как бы в обратном направлении.

Этой мрачной перспективе, впрочем, противостоит другая вероятность (в библейской эсхатологии намеченная у пророков Исайи 2, 2-4 и Михея, 4, 1-3) - возможность реализации в будущем «седьмого дня истории», или, по определению Патрика де Любье, «цивилизации любви», отменяющей раздор и ненависть и выводящей человека за пределы исторического круга...

10.

Ну а что если - вопреки устойчивой традиции завершать рассуждения сентенциями типа «но я все же верю...» - попытаться быть последовательным пессимистом и предположить, что деструктивные тенденции будут нарастать и в конце концов возобладают на планете? Последние годы мы слишком часто имели дело с блистательными и оптимистичными конструкциями, обнаруживающими, однако, при столкновении с реальностью прочность елочных игрушек. А можем ли мы, пусть хотя бы эскизно, обозначить контуры грозящей антиутопии, увидеть тень «сумрачного леса во тьме долины»? Ведь иногда бывает совсем не лишне поразмыслить о немыслимом.

В конце концов корабль истории в поисках заветного «золотого руна» вселенского счастья и изобилия пересекает эпохальный рубеж - не просто границу тысячелетий... Однако, вплывая в неведомые воды нового миллениума, человечество, судя по всему, оказывается под сенью «дьявольской альтернативы»: между Сциллой квазисевера и Харибдой Глубокого Юга.

Во-первых, будущее информационное сообщество рискует обернуться не идилличной глобальной деревней, а достаточно нестабильной, в чем-то иллюзорной конструкцией - реальностью, так сказать, «организованного хаоса» (что, впрочем, вполне вписывается в природный скептицизм либерализма по отношению к «большим смыслам»). Проклевывающийся на свет виртуальный мир - если уж вглядываться в стратегические горизонты будущего - является не только информационной реальностью, но и полигоном оригинальной постсоциальной конструкции: сверхоткрытого общества. (Или, как это образно звучит на современном русском языке, - общества «беспредельного».)

В ходе данной революции рождается новый принцип организации реальности, специфика коего заключена в перманентном балансировании людей и мира на грани хаоса, в нарастающей атомизации индивидов. Ломая критерии миропорядка, культуры (нередко вместе с самой культурой), обретая неведомую ранее свободу, искушаемый отсутствием границ человек открывается стихиям, чью природу не вполне понимает. Но которые вряд ли сможет уверенно контролировать и тем более вернуть в небытие.

Это едва ли не в первую очередь сказывается на становом хребте нового универсума - экономике. В подобной децентрализованной, транснациональной среде прекрасно себя чувствует ее тень - виртуальная неоэкономика, близкая принципам казино-капитализма. В результате ряд видов современной финансовой деятельности (наподобие управления рисками или рециклизации долга) все более превращаются в своего рода постэкономику, становясь откровенной пародией на хозяйственный механизм Нового времени. Они могут содержать в себе все и ничего: ничего не создается, однако растут инвестиции, поступает прибыль. Формальная сторона отделяется от сущностной, оказываясь не только самостоятельной, но и более актуальной реальностью. Так ведь это же не что иное, как род игры! Конечно, игры своеобразной, сложной, опасной. Игры, которая сохранит серьезный характер до той поры, пока у нее будет существовать реальный экономический подтекст, пока не израсходуется накопленный цивилизацией хозяйственный ресурс. И когда он будет растрачен, - «большая игра» превратится в административную головоломку, неотличимую от других знакомых нам игр... Она станет бессмысленной, но к тому моменту, видимо, будет уже ритуализована.

Во-вторых, параллельно «строительству виртуальных миров» появляется какое-то новое и, надо сказать, весьма двусмысленное прочтение понятия постиндустриализма. В будущем веке значительному числу людей, возможно, предстоит вплотную соприкоснуться с открытыми формами социального распада - возрожденной неоархаикой, - что, естественно, радикально отразится на стиле жизни. Например, в случае, если в тех или иных регионах окажется невозможным поддержание прежнего уровня производства и потребления. А это в свою очередь означает, что на части планеты будет создано общество не столько постиндустриальное, сколько деиндустриальное. С данной проблемой, кстати, уже столкнулись многие индустриальные в недалеком прошлом регионы России.

Однако социальными катастрофами богата сейчас не только российская земля. Очаги неоархаики, подобные Чечне - не специфическая черта России, в мире существует около 30 территорий, на которых военные конфликты, отсутствие устойчивой правовой инфраструктуры, легитимной, а то и какой бы то ни было власти вообще являются повседневной действительностью. Наиболее яркий пример перевернутого, «взломанного» общества, конечно, Афганистан, но стоит вспомнить и некоторые другие территории Южной Азии и Африки, всю совокупную мозаику «золотых земель»... В мире образуется устойчивая сеть островов зыбкой государственности: от дестабилизированной постсоветской Северной Евразии и Кавказа до африканских «Великих озер», от европейских Балкан до центрально-азиатского Памира и латиноамериканских Кордильер. По коридорам «глобального андеграунда» движутся мировые грязные деньги, которые в свою очередь тесно связаны со слабо контролируемыми спекулятивными финансовыми ресурсами «летучих островов» легального транснационального мира. Меры, принимаемые с целью сдержать расползание нестабильности, приводят к возникновению еще одной формы пониженной суверенности - опекаемых извне зон: на тех же Балканах (Босния), Ближнем Востоке (Ирак), в Африке (Руанда, Сьерра-Леоне) и в некоторых частях бывшего советского пространства (Таджикистан). Вооруженные силы ряда государств все чаще участвуют в миротворческих операциях, которые приобретают зловещий оттенок ползучей мировой войны.

Феномен Глубокого Юга (а равно и квази-Севера) расползается по планете. Этот «опрокинутый социум» становится генератором нетривиальной политики и экономики, идеологии и культуры, оказывая мутагенное воздействие на сужающиеся зоны стабильности, формируя глобальную альтернативу господствовавшим до недавнего времени прогнозам эволюции человеческого сообщества. Так, на исходе XX века за сверкающим фасадом глобальной цивилизации сжимается пружина истории и копит силы могучий импульс драмы века XXI.

11.

Речь вроде бы идет о дальних горизонтах истории, но уже в ближайшем будущем возможны первые тектонические подвижки, проблески безумия эпохи. Вероятен, например, сценарий стремительного развития финансово-экономического катаклизма с непредсказуемыми, в сущности, последствиями. А взрыв финансовой бомбы способен оказать на мир в конечном итоге не менее опустошительное воздействие, чем взрыв бомбы экологической или ядерной. (Хотя и ядерная угроза, казалось бы, снятая с повестки дня в ходе переговоров военных супердержав о взаимном сокращении стратегических и наступательных вооружений, вновь стучится в дверь, но уже, так сказать, с черного хода. И экологический кризис также неуклонно движется к своему часу пик.)

Роль запала здесь мог бы сыграть крах неустойчивых метаэкономических реалий и откровенных финансовых пузырей: современной системы функционирования рынка основных и особенно вторичных ценных бумаг, схемы перманентной рециклизации и обслуживания глобального долга, либо потеря фактической мировой резервной валютой - долларом - своего исключительного статуса.

Последнее событие, например, существенно дестабилизировало бы Соединенные Штаты, являющиеся в настоящий момент основным экспортным регулятором в мире, пространством, куда ориентированы товарные потоки многих государств. Соответственно и последствия пошатнувшегося положения доллара не ограничились бы дезорганизацией ситуации внутри США. Грозя превратить в одночасье американцев в нацию бедняков, процесс геоэкономических потрясений повлечет за собой реконфигурацию индустриального мира, отчего может зашататься вся Ойкумена. Коллапс Соединенных Штатов оказался бы для нее в некотором роде тем же, чем стал крах СССР для евразийского пространства. Эффект домино, пройдя по миру, имеет шанс вывести на арену истории - наряду с запасными игроками современной цивилизации - также новых и, не исключено, во многом неожиданных персонажей...

Мир, исподволь утрачивающий «большие смыслы» и саму позитивную перспективу, мир без границ, но и без горизонта, неизбежно театрализуется, обменивая свои невоплощенные идеалы на земной мираж: мечту об обществе тотального комфорта и виртуозные плоды индустрии досуга. В условиях социальной деградации жизнь тем более приобретает ирреальный, игровой характер, приближаясь к подобию пира во время чумы. Взаимодействие же большой игры с разноликой неоархаикой способно породить единое эклектичное сообщество «профессиональных игроков».

В итоге доминирующей реальностью на планете может стать Мир Игры, страшащийся и стремящийся реализовать свою высшую ставку -возможность выпустить на волю Мир Распада. Вот при этих-то условиях, когда иссякает и грозит обратиться вспять поток социального времени, начинает брезжить иной, совсем уже не фукуямовский конец истории.

Любопытно, что данное пессимистичное построение частично совпадает с одной достаточно древней историософской схемой, а именно: регрессом истории от золотого века - к серебряному, от серебряного - к бронзовому, от бронзового - к железному. Причем каждый из эонов соотнесен с превалирующим в нем видом человеческой практики. Скажем, в контексте индуистской культуры в золотом веке - это брамины, жречество как ведущий род деятельности, в эпоху серебряного -воинство, цари, правители, в бронзовом - купечество, крестьянство (то есть экономическая активность), и, наконец, во времена мира «четвертого», железного - шудры. Распространено мнение, что шудры - это угнетенные слои населения, самые низшие. Поэтому-то и говорили в конце прошлого и начале нынешнего столетия об эпохе социализма как грядущем «царстве шудр». Но в реальной традиции все не так просто: там шудры вовсе не «рабочие и крестьяне». Шудрами являлись лица, связанные, как сказали бы сейчас, с индустрией услуг и развлечений, «шоу-бизнесом»: это - танцоры, актеры, декламаторы, одним словом, люди театра, люди игры... Таким образом, начав данное рассуждение с совсем иных позиций, мы подошли к тому же пониманию игры как господствующей формы культуры Нового мира.

Обретет ли человечество в ходе ожидающих его драматичных коллизий какую-то новую социальную перспективу, грядет ли второе дыхание споткнувшейся на исторических подмостках цивилизации, наступит ли «благословенное время мира, когда войны и насилие исчезнут с лица земли» или на планете воцарится постхристианский «век Водолея»? Кто знает... Однако, в любом случае новая культура не станет возвратом к прежней архаике, когда человек традиционного общества был тотально включен в контекст ритуалов, обязанностей, обычаев, был связан ими.

Люди не утратят обретенное однажды ощущение свободной воли, но получат другую «свободу» - без препон использовать своеволие в целях, соотносимых с новым проектом жизнеустройства. Человек Нового мира, обитатель поднимающегося из вод истории неведомого континента неоархаики, подобно своим прародителям будет волен прочертить на безмерном небосводе свободы собственный произвольный горизонт бытия. Однако в конце концов основной конфликт выбора и главный вопрос неизбежно сведется для него все к той же роковой, от века раскалывающей человечество дилемме: свобода для страстей или свобода от них».

х х х

В своей интересной монографии «Вне контроля: всеобщий бес­порядок накануне XXI столетия» З. Бжезинский писал: «История не завер­шилась, а стала сжатой. Если ранее можно было довольно четко обозначить исто­рические эпохи и определеть таким образом смысл исторического развития, то сей­час в этом процессе отсутствует последовательность, а существующие закономерно­сти вступают в противоречие друг с другом, сужают наше восприятие исторической перспективы и искажают наше понимание истории» (Brzezinski Z. Out of Control. Global Turmoil on the Eve 21^st Cencury. N.Y., 1993. P.3). Статья А. Неклессы, опубликованная в 3 и 5 номерах журнала «Мировая экономика и международные отношения» за 1999 год, представляет собой фундаментальную попытку высветить некоторые из такого рода «отсут­ствующих закономерностей». Поскольку это действительно «искажает наше пони­мание истории», существует настоятельная необходимость в проведении анализа и разъяснениях, которые как раз и можно найти в статье «Конец цивилизации...». В ней дан на основе постмодернистского подхода анализ геоэкономической трансформации планеты и вытекающего из нее переустройства мирового социума. Сразу необходимо подчеркнуть, что в его рассуждениях весьма много спорных моментов, ибо он рассматривает все протекающие процессы с позиций транснационализма. Однако выписанная им парадигма контуров нового мира представляет интерес постольку, поскольку она схватывает определенные реалии происходящего кардинального цивилизационного сдвига. Во всяком случае, свежий и нетрадиционный взгляд на события заставляет задуматься над адекватностью интеллектуальных схем (моделей), которые пытаются выявить суть структурных трансформаций человечества. Новая парадигма неотрывна от повсеместной экспансии транснациональной рыночной модели экономики (ее характеризуют как мировую революция, влекущую за собой социальные и политические сдвиги и обрисовывающую контуры «глобального рынка» как интегрированного взаимодействия региональных, межнадрегиональных сообществ) и расшатывает сложившиеся стереотипы деления мира на «Запад — Восток», «Север — Юг».

В видении А. Неклесса просматривается облик новой «мультиполярной» конфигурации глобального сообщества в виде шести специфических цивилизационных зон-интегрий: Североатлантической, Тихоокеанской, Евразийской, Южной (тропической), расположенной преимущественно в районе Индоокеанской дуги, глобального слоя транснационального Нового Севера и «сумеречного» архипелага глубокого Юга. Тогда «глобальный рынок» представляет собой некую динамичную комбинацию транснационального постиндустриального «Севера», который контролирует почти всю торгово-финансовую сферу мира, высокоиндустриального «Запада» как совокупности национальных экономик ведущих промышленно развитых государств, интенсивно развивающегося «нового Востока», чьи страны развивают свою экономику в соответствии с неоиндустриальной моделью, сырьевого «Юга», существующего благодаря эксплуатации своих природных ресурсов, и находящейся в переходном состоянии группы постсоциалистических государств. Следует обратить внимание и на то, что особо выделяются районы «глубокого Юга», где ограничена добыча полезных ископаемых или их просто нет. Они оказываются перспективными в плане выполнения функций амортизационного пояса («естественных хранилищ») обнаруженных месторождений полезных ископаемых и региональной и глобальной рекреации (например, восстановление «легких планеты»), а также захоронения вредных отходов.

Эта «мультиполярная» конфигурация глобального сообщества ставит под сомнение такие модели будущего развития человеческого общества, как коммунистический проект, постиндустриальный мир как общество всеобщего благоденствия. Она фиксирует ту совокупность признаков, которая показывает вхождение динамичных линий переустройства мирового социума в «темные пятна» глобального средневековья и появление на выходе из них макроконструкции в виде «двухэтажного мира» трансрегиональных пространств. Иными словами, после структур четырех эпох истории (Древнего мира, Античности с ее Великими империями, Средневековья и Нового времени) наступает некая пятая эпоха. Посмотрим, действительно ли наступает эта пятая эпоха истории; для этого нужно проанализировать узловые моменты, преимущественно социально-экономического содержания, происходящих перемен. При этому не следует упускать из виду то существенное обстоятельство, что теоретические конструкции и гипотетические модели создаются не только в силу поиска истины, но и под давлением социальных сил и интересов.

Не вызывает сомнения тезис геоэкономической модели А. Неклессы о том, что данная цивилизационная ситуация сложилась в результате первой и второй мировой войн, а также «холодной», или третьей мировой войны, выразивших фундаментальный кризис истории. Первая мировая война обусловлена в немалой степени надломом традиционной европейской системы ценностей; она повлекла за собой крупномасштабные идеологическую, политическую и экономическую революции. Либеральная парадигма существующего порядка вещей подверглась сильной коррозии и возросла значимость государственного регулирования экономики. Плодом второй мировой войны является потеря европейской цивилизацией мировой гегемонии и образование трех геополитических блока: американский, коммунистический и «третий мир», возникший на обломках колониальной системы. «Холодная война» якобы обозначила кризис механики эпохи Нового времени, основным элементом каковой выступает национально-государственная форма мироустройства. Ведь теперь государство как доминирующая социальная ячейка Нового времени уступает место неокорпорации на Севере и посттрадиционому клану на Юге. Эти новые социальные образования своим существованием вкупе с растущей дестабилизацией подвергают сомнению центральную аксиому эпохи — веру в естественную способность человека конструировать свое социальное будущее, т.е. ставится под вопрос осуществление сценариев эволюционного переустройства мира и общества на путях «модернизации».

Иными словами, геоэкономическая модель А. Неклесса исходит из постулата, согласно которому человек (и человечество) не способно управлять собственной историей. В эпоху Нового времени он мог это делать посредством такого социального института, как национальное государство. Теперь же, на переломе II и III тысячелетий формирующееся транснациональное пространство, где доминируют ТНК, резко снижают возможности государственного управления и регулирования. Сама геоэкономическая форма организации глобального социума как бы обрекает на уход в небытие национальных государств и задает переустройство наличных международных систем управления. Парадигмальный принцип «политической демократии» вытесняется «экономической демократией», когда функции Совета Безопасности ООН по сути выполняют совещания «большой семерки». Координация всей социальной и экономической деятельности мира осуществляется триадой «ВТО — МВФ — МБРР».

Теперь все становится на свои места — за геоэкономической моделью явственно проглядывает идеология транснационализма. Она была сформулирована еще в 1968 году следующим образом: «Мир без границ. Абсолютная свобода движения народов, товаров, идей, услуг и денег в любом направлении... Единое глобальное денежное обращение. Единый центральный банк... Очевидно, слова «платежный баланс» останутся только в книгах по истории, касающихся диких дней до того, как человечество научилось жить мирно на одной и той же планете» (Business International: The Multinational Corporation and the Nation State.N.Y.,1968.P.326). У ТНК вроде бы нет своей страны, где они чувствовала бы себя как дома, они лояльны ко всем странам одинаково. Им мешают национальные государства, ибо они препятствуют эффективному движению капитала, развитию товарообмена, миграции населения в мировом масштабе, распространению достижений техники и росту производственных мощностей. На практике это означает осуществление стратегии перехвата социальных и политических функций, которые присущи другим социальным организациям, в том числе и государствам. «Боссы» большого бизнеса четко сформулировали идею о том, что все правительства и большинство организаций и объединений с неэкономическими целями остаются далеко позади ТНК, так как у них гораздо меньший горизонт и весьма узкие перспективы. В свое время президент банка «Ферст нэшнл сити» У. Спенсер отчеканил данную идею так: «Политические рамки национальных государств настолько узки, что ограничивают современную деловую активность». Президент компании «ИБМ уорлд трейд корпорейшн» Ж. Мезон Руж выразился следующим образом: «Политические структуры нашего мира полностью устарели. За последние сто лет они не менялись и находятся в вопиющем противоречии с техническим прогрессом» (Цит. по: Режабек Е.Я. Транснационализм: идеи и реалии // Научная мысль Кавказа. 1996. N2.С.7). Именно из этой идеологии «транснациональной глобальной системы» исходят те политологи, социологи и экономисты, которые обосновывают тезис об архаичности национальных государств и, следовательно, об их неадекватности современному состоянию мировой цивилизации.

Не следует, однако забывать того существенного обстоятельства, что идеология всегда выражает чьи-то интересы, и поэтому идеология транснационализма не исключение в этом смысле. Весьма существенным является факт принадлежности большинства ТНК Соединенным Штатам Америки, т.е. идеология транснационализма по своей сути — это облеченные в теоретическую форму интересы неокорпораций Севера, в первую очередь, Америки. И тогда становится понятным, почему в «мультиполярной» конфигурации глобального сообщества определенное место занимают «национальные» экономики высокоиндустриального Запада. Более того, именно американский характер большинства ТНК, проявляющийся в экспансионизме, объясняет их антагонизм с правительствами тех же стран Запада (Франции, ФРГ, Великобритании и др.), не говоря уже о незападных государствах. «Чтобы создать противовес наступлению транснационалов на хозяйственную самостоятельность, государственный суверенитет, продовольственную безопасность своих стран, государства перешли к широкомасштабной политике ограждения национальных интересов, нейтрализации транснациональной деятельности американских компаний» (Режабек Е.Я. Указ. соч. С.8). Ими принят целый комплекс мер по ограничению экспансии частномонополистической интернационализации, по регулированию и регламентации деятельности ТНК и их органов.

В отличие от национальных государств Запада слаборазвитые страны не могут успешно противодействовать экспансии ТНК, в которые по мере утраты их независимости «трансфер экономики» превращается в «трансфер культуры». В этом процессе немаловажную роль играют, и в этом правы идеологи транснационализма, современные информационные технологии и средства коммуникации. Посредством многочисленных каналов коммуникаций «чужая» информация вторгается во все сферы общественной жизни. Результатом является отторжение от собственной культуры, ее норм и традиций, потеря цивилизационной идентичности. «… в следующем веке можно ожидать еще более бурной социальной экспансии информационных технологий, причем в самых экзотических проявлениях. Например, вслед за тотальным включением всего населения во все возможные информационные реестры может быть реализован тотальный контроль над пространственным передвижением каждого взрослого индивида…» (Бритков В.Б., Дубовской С.В. Информационные технологии в национальном и мировом развитии // Общественные науки и современность.2000.№1.С.150). В информационном обществе контроль над частью позиций чужой культуры позволяет осуществить тотальный контроль. Воздействуя на ядро чужой культуры, «информационный империализм» блокирует возможность ее самостоятельного творческого развития в какой бы то ни было области человеческой деятельности.

Известно, что более 65% потока информации, которая циркулирует в каналах коммуникаций всего мира, приходится на долю США. Через эти каналы коммуникации транснационалы осуществляют «трансфер культуры», чтобы сформировать бытовые, духовные и культурные потребности, адекватные потребностям транснационального производства. Это значит, что реципиенты американской «массовой культуры» ассимилируют систему ценностей и эталоны поведения, созданные идеологами ТНК со всеми вытекающими отсюда последствиями. Появляется в результате этого соответствующий тип личности - индивидуумы, освоившие мировоззренческие установки и стереотипы поведения, на уровне подсознания ориентированы так, чтобы расширять процесс транснационализации. Давая оценку действенности промывания «мозгов» СМИ по рецептам идеологов транснационализма, аргентинский кинорежиссер Ф. Солянс нашел их гораздо более эффективными, нежели напалм. Тогда оказывается, что поставленная «новой корпоративностью» под сомнение центральная аксиома Нового времени — вера в естественную способность человека «выстраивать» сценарии развития общества по своему плану заменяется архаической, древневосточной идеей, согласно которой только некоторые индивиды — владельцы ТНК — способны конструировать сценарий глобального развития человечества. Иными словами, менеджеры ТНК претендуют ни много, ни мало на роль бога, обустраивающего жизнь всего человеческого рода и предписывающего ему определенные (транснациональные) мировоззренческие установки и эталоны поведения. Однако в силу целого ряда причин, о которых шла речь выше (принцип культурного многообразия, наличие пределов возможностей цивилизации, природа человека и др.), управление историей на глобальном уровне принципиально невозможно (Подробно об этом см.: Поликарпов В.С. Горизонты третьего передела мира. СПб.,1997).

Иное дело, что управление историей возможно в локальных масштабах и в ограниченных интервалах времени, ибо все в конечном счете возвращается на круги своя. В данном случае не следует забывать фундаментального закона Вселенной и истории — закона цикличности, сопряженного с параметром необратимости, фиксирующим появление у системы новых свойств. Катаклизмы и конфликты XX века с его потрясающими технологическими достижениями, преобразовавшими качество жизни на планете(См. Грант Н. Конфликты XX века. Иллюстрированная история. М.,1995), представляет собой всего лишь начальную фазу крутого перелома в истории. И не случайно, некоторые исследователи говорят о вступлении человечества в «ближайшее средневековое будущее» (У. Эко) или «провала» планетарной цивилизации в «дыру» неорабовладения (В. Поликарпов). Но ведь американские ТНК претендуют на создание планетарной цивилизации, чье развитие управляется мировым правительством под эгидой «большой семерки». В этом плане заслуживает внимания предположение немецкого историка экономики Ф. Хейхельхейма о том, что в XX столетии завершается 3000-летний период истории, начавшийся с железного века и закончившийся современной цивилизацией с ее духовными и культурными ценностями и свободным развитием личности. В своей весьма интересной книге «Экономическая история древности» он пишет о возврате истории как бы к своему первоначальному циклу: «Вполне возможно, что планируемая, контролируемая государством экономика, возникшая в последние десятилетия в результате имманентных тенденций нашей позднекапиталистической эпохи XX столетия, означает конец и завершение длительного развития в направлении экономического индивидуализма и начало новой организации труда, которая ближе к образцам Древнего Востока, возникшим 5000 лет назад, чем к тем идеалам, основы которых были заложены в начале железного века» (Heicheilchelm F. An Ancient Economic History.Leiden.1958.Vol.1.P.115-116). Достаточно здесь слово «государство» заменить термином «власть ТНК» и мы получим вполне возможную картину будущего человечества в случае господства в мире транснационализма. Не исключено, что наша цивилизация движется в направлении к неорабовладению, которое в отличие от классических деспотий Древнего Востока бронзового века (См. Всемирная история. Бронзовый век. Минск.1995) будет характеризоваться информационным управлением поведением индивидуумов. Заслуживает внимания то обстоятельство, что гигантские, супермощные транснациональные корпорации представляют собой безличную субъектность, сформировавшуюся в западном обществе и закрепившуюся в соответствующих формах западного менталитета. Эти ТНК в силу логики развития безличной субъектности придают развитию цивилизации Запада «восточный» характер. «Восточность» общества, построенного на тотальной первичной безличной субъектности, - подчеркивает В.М. Быченков, - проистекает, скорее, из количественного параметра – монополизации собственности, - достигающего того порога, где начинается переход социальной системы в новое качество. Здесь действительно происходит удивительное событие, наблюдается по-своему уникальное, парадоксальное историческое явление: доведенная в количественном и качественном отношении до своего предельного случая, до своего логического (или лучше сказать, алогичного, абсурдного) завершения западная традиция порождает при определенных условиях формы общежития, напоминающие восточные, то есть те самые, от которых в свое время обособилась западная цивилизация» (Быченков В.М. Институты. М.,1996. С.904). Иными словами, такого рода социальность в определенном плане представляет собой воплощение в предельном случае господства абстракции над человеком, когда абстракция превращает индивида в свое тело, своего слугу, свое орудие. Парадоксально, на первый взгляд, то обстоятельство, что западная цивилизация, которая целью своего исторического развития ставила освобождение человека от различных форм порабощения, теперь обнаружила «неожиданную» форму рабства. Перед нами вполне диалектический процесс, когда стремление небольших групп, представляющих собой представителей мировой финансовой олигархии, управлять процессами глобальной истории приводит к ее неуправляемости и неожиданным результатам.

Нельзя не считаться с тем фактом, что транснациональное пространство (в нем весьма активно действуют прежде всего американские ТНК) обретает независимость и отнюдь не является анархичным, так как формируется достаточно гибкое управление «глобального банка». Дело в том, что, и в этом нельзя не согласиться с утверждением А. Неклесса, мировая торговля в качестве генетического вектора либеральной экономики постепенно «трансформируется в безбрежную метафизику финансов», что «кредит начинает преобладать над капиталом» и что в результате всего этого «базирующаяся на подобной основе цивилизация приобретает химерический оттенок» (Неклесса А. Контуры нового мира и Россия (геоэкономический этюд) // Знамя.1995 № 11. С.201). Именно такого рода трансформация может привести к весьма неприятным последствиям для глобальной рыночной экономики — она просто напросто исчезнет вместе с либеральной демократией.

Мозговым командным центром «глобального банка» являются Всемирный банк и МВФ (Бреттонвудская система), которые вместе с неимоверно разросшейся сетью ТНК путем операций с фиктивным капиталом (это депозиты, вклады в банки, облигации и ценные бумаги) получают громадные доходы с 60% человечества. В этом существенную роль сыграла Бреттонвудская система, заменившая твердую валюту на золотой основе «зелененькими» долларами. Немногим менее полувека назад советский ученый Е. Варга писал о перевороте, совершенном Бреттонвудской системой в функционировании мировой капиталистической экономики: «Для капитализма до периода его общего кризиса твердая валюта на золотой основе была правилом, инфляция — редким исключением. Твердая валюта необходима для того, чтобы процесс возрастания стоимости капитала происходил «нормально», т.е. без каких-либо нарушений этого процесса со стороны денег. На современном этапе общего кризиса капитализма инфляция и колебание валют стали правилом, стабильность валюты какой-либо страны — редким исключением» (Варга Е. Основные вопросы экономики и политики империализма.М.,1953.С.59). Не акцентируя внимания на термине «общий кризис капитализма» (хотя Дж. Сорос посвятил этой проблеме книгу: Кризис глобального капитализма. М.,1998), отметим ту вполне сейчас очевидную истину, что господствующая неуверенность, искусственные курсы валют позволяют спекулянтам неслыханно обогащаться.

Со времени введения в действие Бреттонвудской системы в западном мире постепенно произошли вызванные ею огромные изменения — в свободе предпринимательства четко проявилась линия патологического поведения собственников капиталов. Французский специалист Р. Фабр в своей поучительной монографии «Капиталисты и рынки капиталов Западной Европы» пишет об этом следующее: «Последняя напоминает самую настоящую клинику, в которой экономические науки предлагают нам широкий спектр авторов, ведущих к катастрофам, как, например, «ослепление перед лицом краха», «заразное недоверие» и многие другие. Какой бы ни была практическая и эмпирическая польза от этой галереи психологических портретов и взаимодействующих систем, приходится констатировать, что свобода предпринимательства, свобода создавать деньги с трудом поддается теоретическому оправданию в финансовой сфере: в настоящее время в этой области политическая экономия подвергается резким нападкам, причем в равной мере как на Востоке, так и на Западе» (Фабр Р. Капиталисты и рынки капиталов Западной Европы. М.,1995. С.10-11). Ведь операции, проводимые с капиталом в финансовой сфере, стали оплачиваемой игрой, так как стремление к обладанию капиталом является уже не инвестирование его в производство, а возможно более быстрая и выгодная перепродажа активов. Современная финансовая сфера рыночной экономики напоминает, по выражению лауреата Нобелевской премии по экономике за 1988 г. М. Аллэ, «казино, где столы расставлены на всех широтах и долготах». Он подчеркнул катастрофические последствия функционирования этой экономики, которая «находится во власти финансово-спекулятивной лихорадки, когда возникают огромные доходы без реальной базы» (Альбер М. Капитализм против капитализма. СПб.,1998. С.78). Действительно, в финансовых играх на Западе используется множество биржевых инструментов, чтобы путем «спекуляций» получить прибавочную стоимость.

Спекуляции фиктивным капиталом идут в отрыве от материального производства и их объемы значительно возрастают, что неизбежно ведет развалу мировой финансовой системы. Сложившаяся ситуация, когда внешние долги, торговый и бюджетный дефицит национальных государств и вытекающая отсюда эмиссия широко распространенных валют, множащиеся формы кредитования, крупные финансовые спекуляции и прочие манипуляции с финансовыми инструментами порождают удивительный феномен «нелимитированного источника кредита» (А. Неклесса), является индикатором возникновения пострыночного регулирования. Абстрактный характер манипулирования финансовыми инструментами влечет за собой истончение границ между риском, связанным с осуществлением свободы предпринимательства и сопряженным с большой игрой, и тотальной спекуляцией. Это, в свою очередь, ведет к символическому характеру фиктивного капитала, его отрыву от функционирования и движения реального материального производства и растет опасность мирового финансового краха. Последнее неотрывно от контекста современного «общества риска», которое парадоксальным образом связано с его беспрецедентно широким спектром благоприятных возможностей. В этом обществе существует «остаточный риск» как оборотная сторона его благополучия и процветания. «Наше общество остаточного риска, — пишет У. Бек, — стало обществом без гарантий, оно не застраховано, и парадокс в том, что защищенность убывает по мере роста опасностей» (Бек У. От индустриального общества к обществу риска // Thesis. М., 1994. N 5. С.165).

Именно в рамках «общества риска» растут шансы повсеместного дисбаланса между фиктивным и реальным капиталом, между массой товарного предложения и суммой кредитно-финансовых ресурсов. Становится понятным вывод А. Неклесса о нарастающей тенденции к фундаментальной дезорганизации существующей международной валютно-финансовой системы в виде «откровенных финансовых пузырей», повышающей вероятность возникновения глобального финансово-экономического кризиса с вытекающим из него переустройством мира. В мировом обществе как нелинейной социальной системе вполне закономерно генерируется мозаика причудливых возможностей(См. Luhman N. Essays on self-reference. N.Y., 1990. Ch.10) возникновения трансрегиональной «великой депрессии». Последняя же означает наличие критического рубежа современной истории, когда после геополитического распада Советского Союза может последовать «гипотетический крах США», деформации мирового производства, торговли и национальных экономик и в результате распад мира(А. Неклесса).

Весьма интересная ситуация складывается в развивающейся сфере информационных технологий, вносящих немалые изменения в облик мира. Действительно, информационные технологии вызвали кардинальные изменения в экономической и политической жизни. Теперь руководство компаний , независимо от места размещения производства и расстояния, может координировать производственные процессы и контролировать качество продукции. Если раньше аналитики рассчитывали объем мировых экономических связей, исходя из оценки межгосударственного товарооборота по железной дороге, то ныне подсчитывается число соединений в системах телефонной связи (в которой используются стекловолоконные кабели).

Бурный прогресс в области информационных технологий привел к возникновению «виртуальных государств» и «виртуальных экономик». «Виртуальное государство, — пишет Р. Розекранц, — это страна, чья экономика зависит от мобильных факторов производства... виртуальное государство отличается тем, что его собственное производство вынесено за его пределы, оно расположено в других странах» (Rosecrance R. The Rise of Virtual State // Foreign Affairs.1996.№4. P.47). В отличие от имперской Германии, царистской России и Соединенных Штатов Америки торгового века виртуальное государство не комбинирует все экономические функции — от сельскохозяйственного производства до промышленного и распределения. Оно специализируется в современных условиях не столько на высокотехнологическом производстве, сколько на продукте дизайна, маркетинга и финансирования. Виртуальные нации держат в своих руках к своему еще большему процветанию в XXI столетии, ибо не существует существенных ограничений их экономического потенциала. Уже сегодня, например, 70 процентов ВНП Америки составляют услуги, причем 63 процента из них относятся к высшей категории качества. Для успешного функционирования виртуальному государству необходима высококвалифицированные индивидуумы, владеющие новейшими информационными и другого рода технологиями. Поэтому все большую значимость приобретает система образования, именно она, как показывает опыт Южной Кореи, Тайваня, Японии и иных стран Юго-Восточной Азии. Само же существование виртуальных государств, не только приводит к разделению технологий на «производственные» и «информационные», но и интернациональное образование и воспитание.

В ходе осуществления причудливой мозаики возможностей, порождаемой механизмами трансрегиональной «великой депрессии» не только острота социальных деформаций, но и обусловленные глобальной рыночной экономикой коллизии с биосферой могут наложить на нее систему различных ограничений, а в экстремальных условиях — ввести в ее код элементы мобилизационной экономики. Действительно, выдвинутая и обоснованная В.И. Вернадским идея о переходе биосферы в иное эволюционное состояние — ноосферу — означает, что начинается эпоха управляемого развития (разумеется в тех пределах, которые допускает история). Покорение и разграбление земной природы необходимо ведет к деградации планетной жизни; это наиболее рельефно проявляется в конце XX века. Стихийное развитие человечества заканчивается; реальной альтернативой ему является управляемое развитие на основе законов природы и общества. Так как управление — это социальный эксперимент, проводимый прежде всего с человеком, то он требует согласия всего общества(См. Голубев В. Человек в биосфере: время управляемого развития // Мир науки. 1993. N2. С.1). Человек является необходимым этапом развития биосферы; следовательно, можно говорить о биосферной функции человечества и о экологической ответственности общества. Именно на этой основе формируется экологическая этика, пред полагающая нравственное развитие человека. Приоритет будет отдаваться подъему науки и культуры при интенсивном росте материального производства. Все это заставит с определенной степенью вероятности трансформироваться традиционные основы либеральной экономической парадигмы — систему свободной конкуренции и института частной собственности — в сторону «господства постхристианских и восточных цивилизационных моделей»(А. Неклесса). Иными словами, возрастет значимость государственного способа производства и произойдет превращение глобальной рыночной экономики в пострыночную экономику.