24. Понятие общества. Общество как саморазвивающаяся система.

25. Познание как предмет философского анализа.

26. Теория познания как философская дисциплина.

27. Познание и практика.

28. Многообразие форм знания.

29. Истина и заблуждение, знание и вера.

Заблуждение— знание, не соответствующее своему предмету, не совпадающее с ним. Будучи неадекватной формой знания, оно главным своим источником имеет ограниченность, неразвитость или ущербность обществен­но-исторической практики и самого познания. Заблужде­ние по своей сути есть искаженное отражение действи­тельности, возникающее как абсолютизация результатов познания отдельных ее сторон. Заблуждения, конечно, затрудняют постижение исти­ны, но они неизбежны, есть необходимый момент движе­ния познания к ней, одна из возможных форм этого процесса. Например, в форме такого «грандиозного заб­луждения» как алхимия происходило формирование хи­мии как науки о веществе.

Заблуждения многообразны по своим формам. Следу­ет, например, различать заблуждения научные и ненауч­ные, -эмпирические и теоретические, религиозные и фи­лософские и т. д. Среди последних существуют такие как эмпиризм, рационализм, софистика, эклектика, догма­тизм, релятивизм и др. Заблуждения следует отличать от лжи — преднамерен­ного искажения истины в чьих-то корыстных интересах — и связанной с этим передачи заведомо ложного знания, дезинформации. Если заблуждение — характеристика зна­ния, то ошибка — результат неправильности действий ин­дивида в любой сфере его деятельности: ошибки в вычис­лениях, в политике, в житейских делах и т. д. Выделяют ошибки логические — нарушение принципов и правил логики и фактические, обусловленные незнанием предме­та, реального положения дел и т. п.

Развитие практики и самого познания показывает, что те или иные заблуждения рано или поздно преодолевают­ся: либо сходят со сцены (как, например, учение о «веч­ном двигателе»), либо превращаются в истинные знания (превращение алхимии в химию). Важнейшие предпосыл­ки преодоления заблуждений — изменение и совершен­ствование породивших их социальных условий, зрелость общественно-исторической практики, совершенствование наблюдений и экспериментов, развитие и углубление зна­ний и методов его получения.

Истина — знание, соответствующее своему предмету, совпадающее с ним. Иначе говоря, это верное, правиль­ное отражение действительности — в живом созерцании или в мышлении. Поэтому первый и исходный признак (свойство) истины — объективность: конечная обуслов­ленность реальной действительностью, опытом, практи­кой и независимостью содержания истинного знания от отдельных людей (как, например, утверждение о том, что Земля вращается вокруг Солнца). Истина не есть свойство материальных объектов (например, «дом есть истина»), а характеристика знаний о них.

Будучи объективна по своему внешнему материальному содержанию, истина субъективна по своим внутренним иде­альным содержанию и форме: истину познают люди, выра­жающие ее в определенных субъективных формах (поняти­ях, законах, теориях и т. п.). Например, всемирное тяготение изначально присуще материальному миру, но в качестве ис­тины, закона науки оно было открыто Ньютоном.

Истина есть процесс, а не некий одноразовый акт по­стижения объекта сразу, целиком и в полном объеме. Для

характеристики объективной истины как процесса приме­няются категории абсолютного (выражающей устойчивое, неизменное в явлениях) и относительного (отражающей изменчивое, преходящее). Абсолютная и относительная истина — это два необходимых момента одной и той же объективной истины, любого истинного знания. Они вы­ражают разные ступени, стороны познания человеком объективного мира и различаются лишь по степени точ­ности и полноте его отражения. Между ними нет китай­ской стены. Это не отдельные знания, а одно, хотя каж­дая яз данных сторон, моментов имеет свою специфику.

Абсолютная истина (точнее, абсолютное в объективной истине) понимается, во-первых, как полное, исчерпыва­ющее знание о действительности в целом — гносеологи­ческий идеал, который никогда не будет достигнут, хотя познание все более приближается к нему. Во-вторых, как тот элемент знаний, который не может быть никогда оп­ровергнут в будущем: «Птицы имеют клюв», «Люди смер­тны» и т. д. Это так называемые вечные истины, знания об отдельных сторонах предметов.

Относительная истина (точнее, относительное в объек­тивной истине) выражает изменчивость каждого истинно­го знания, его углубление, уточнение по мере развития практики и познания. При этом старые истины либо за­меняются новыми (например, классическая механика сме­нилась квантовой.), либо опровергаются ,и становятся за­блуждениями (например, истина о существовании вечного двигателя, понятия о теплороде, флогистоне и т. п.). Относительность истины заключается в ее неполноте, услов­ности, приблизительности, незавершенности. Абсолютная истина в виде целостного фрагмента знания складывает­ся из суммы относительных, но не путем механического соединения готовых истин, а в процессе исторического развития познания и синтеза его результатов.

Вера и знание

Проблема взаимоотношений знания и веры имеет дав­нюю историю. Она активно обсуждалась в средневековой схоластической философии. Так, уже Тертуллиан откры­то выступал против разума, провозглашал парадоксальный

тезис: «Верую, потому что абсурдно». Августин Блаженный утверждал, что задача богословия — познать в свете разума то, что уже принято верой. Ансельм Кентерберийский за­менил изречение Тертуллиана своей компромиссной фор­мулой: «Верю и понимаю». Фома Аквинский говорил о гар­монии между верой и знанием при приоритете веры.

Ф. Бэкон, выдвинув лозунг «Знание — сила», указывал, что истину надо искать в данных опыта и наблюдений, а не в потемках схоластики и в цитатах из священных книг. Уже в начале XX в. католическая церковь выдвигала по­ложение о том, что вера не должна быть слепым движе­нием души и что не может быть никакого действительно­го расхождения веры и знания, разума, так как все знания произошли от бога. Например, папа Пий XII неоднократ­но выступал с заявлениями о том, что «церковь — друг науки», отмечая, однако, что церкви приходится вмеши­ваться в науку, чтобы предостеречь ее от ошибок против веры.

Проблема соединения веры и знания, богословия и науки занимает важное место в одном из влиятельных направлений современной философии — неотомизме, представители которого стремились в едином синтезе объединить веру и разум. Основная задача философии ус­матривается в рациональном раскрытии и оправдывании истин теологии. При этом она должна ориентироваться на собственные критерии рациональности и направляться в конечном счете «светом веры».

Целостность человеческого знания предстает в гносе­ологии неотомизма как обладающая иерархическим стро­ением и отнюдь не противоречащая откровению веры. Так, Ж. Маритен, доказывая необходимость гармонии ра­зума и веры, считал плодотворным главенство теологии и метафизики над конкретными областями теоретического разума, ратовал за возрождение религиозно ориентирован­ной философии природы.

Французский ученый, философ и теолог Тейяр де Шарден пытался создать «научную феноменологию», которая синтезировала бы данные науки и религиозного опыта для раскрытия содержания эволюции Вселенной, приведшей к появлению человека. Этот процесс подчинен, с его точ­ки зрения, своему регулятору и своей конечной цели —

«точке Омега», воплощением которой является Христос. Идею единения науки и мистики он считал панацеей от всех бед современного человечества. Важнейшее условие реализации этой идеи — технический прогресс и развитие экономики. Но решающую роль, по мнению Тейяра, дол­жен сыграть духовный фактор— ясная и сознательная вера в наивысшую ценность эволюции.

Оригинальные идеи о соотношении знания (истины) и веры высказывал Б. Рассел. Он понимал веру как совокуп­ность связанных между собой состояний организма, пол­ностью или частично имеющих отношение к чему-то внешнему. Среди различных видов веры британский фи­лософ выделял воспоминание, ожидание, веру нерефлек­торную и проистекающую из сознательного вывода и др. Истина же есть свойство веры и как производное — свой­ство предложений, выражающих веру. Всякая вера, по мнению Рассела, «имеет изобразительную природу», со­единенную с чувством одобрения или неодобрения. В слу­чае одобрения она «истинна», если есть факт, имеющий с изображением, в которое верят, такое же сходство, какое имеет прототип с образом. В случае неодобрения она «ис­тинна», если такого факта нет. Вера, не являющаяся ис­тинной, называется ложной.

Вопрос о вере, о ее соотношении с разумом (знанием) занимал большое место в русской религиозной филосо­фии, одно из важнейших понятий которой — «цельное знание». Идеал цельного познания как органического все­объемлющего всеединства привлек многих русских мыс­лителей, начиная с А. С. Хомякова и Вл. Соловьева. Они считали, что цельная истина раскрывается только цельно­му человеку. Только собрав в единое целое все свои духов­ные силы — чувственный опыт, рациональное мышление, эстетический и нравственный опыт, а также — что очень важно — религиозное созерцание, человек начинает по­нимать истинное бытие мира и постигает сверхрациональные истины о боге.

Русские философы исходили из того что вера — важ­нейший феномен внутреннего, духовного мира человека, непосредственное принятие сознанием смысложизненных положений как высших истин, норм и ценностей. Она основывается на авторитете, на внутреннем чувстве (ин­туиции), на уважении к чужому опыту и традиции. Вера в объективное значение абсолютных ценностей есть рели­гия (С. Л. Франк). Но и в атеистическом гуманистическом сознании вера как убежденность в справедливости, пра­воте целей и реальности их достижения является необхо­димым условием и могучим стимулом творчества, прогрес­са. Такая вера (в отличие от слепой веры, или фанатизма) не только не противостоит и не противоречит разуму, но и открывает простор для активной деятельности сознания:

Соотнося веру с разумом, со знанием, русские мысли­тели понимали последнее как целостное всеединство, ко­торое образуется как синтез эмпирического познания (опытные науки), отвлеченного мышления (философия) и веры (теология). Оно не может носить только теорети­ческий характер, а должно отвечать всем потребностям духа, удовлетворять высшим стремлениям человека в воле, разуме и чувстве.

Развивая идею о всестороннем синтезе теологии, фи­лософии и науки, Вл. Соловьев обращает внимание на то, что этот «великий синтез» не есть чья-то субъективная личная потребность, а имеет определенные объективные основания. Они обусловлены, по его мнению, как недо­статочностью эмпирической науки и бесплодностью чис­то отвлеченной философии, так и невозможностью возврата к теологической системе в ее прежней исключи­тельности. Необходимость данного синтеза диктует сам реальный жизненный процесс, осмысленный человече­ским разумом.

И. А. Ильин подчеркивал, что знание и вера совсем не исключают друг друга. С одной стороны, потому что по­ложительная наука, если она стоит на высоте, не преуве­личивает ни своего объема, ни своей достоверности и со­всем не пытается судить о предметах веры (к примеру — «Бог есть» или наоборот «Бога нет»). Ее граница — чув­ственный опыт, ее метод — объяснить все явления есте­ственными законами и стараться доказать каждое свое суждение. Она, согласно И. А. Ильину, держится за этот опыт и за этот метод, отнюдь не утверждая, что они все­объемлющи и неисчерпываемы, и отнюдь не отрицая того,

что можно достигнуть истины в другой области при по­мощи другого опыта и другого метода.

С иной стороны, как отмечает русский мыслитель, на­стоящая вера вырастает именно из этого другого опыта и идет своим особым путем (методом), не вторгаясь в науч­ную область, не вытесняя и не заменяя ее. Тот, кто пола­гает, что вера есть нечто произвольное, несерьезное и бе­зответственное и что веровать можно только без всяких оснований в недостоверное и выдуманное — тот, убежден И. А. Ильин, жестоко ошибается.

Рассматривая взаимоотношения веры и знания, Н. А. Бердяев отмечал, что они не мешают друг другу, и ни одна из них не может заменить или уничтожить дру­гую. Русский философ утверждал беспредельность знания и веры, полное отсутствие их взаимного ограничения. Научное знание, как и вера, есть проникновение в реаль­ную действительность, но частичную, ограниченную. На­ука верно учит о законах природы, но она, по мнению Бердяева, некомпетентна в решении вопроса о вере, от­кровении, идее и т. п.

Отличая веру, на которой покоится знание, от религи­озной веры, философ указывает, что знание предполагает веру (в обоих аспектах), оказывается формой веры. «В глу­бине» знание и вера одно: знание есть вера, вера есть зна­ние — и то и другое образуют единство, но все же эти два феномена различаются.

Поскольку, по Бердяеву, полнота «живого опыта» дана лишь в мистическом восприятии, то без «религиозного питания», без непосредственной интуиции философия чахнет⁴ и превращается в паразита. Она должна питаться и опытом научным и опытом мистическим. Более того, он считает, что и наука и философия должны подчиниться «свету религиозной веры» не для упразднения своих ис­тин, а для просветления этих истин в полноте знания и жизни.

Усиление роли религии в современном обществе акти­визировало внимание исследователей к вопросу о соотно­шении науки и религии, знания и веры. Последняя имеет два значения: уверенность (доверие, убежденность) — то, что еще не проверено, не доказано в данный момент, и религиозная вера. Контроверза знания и религиозной веры может вылиться в одну из трех основных позиций:

а) абсолютизация знания и полная элиминация веры;

б) гипертрофирование последней в ущерб знанию; в) по­пытки совмещения обоих полюсов — в особенности, со­временная философия религии.

Ее представители стремятся дать философский анализ религиозных верований, обосновать их эпистемологический статус, определить условия их рациональности и ис­тинности, эксплицировать смысл религиозного языка, охарактеризовать природу и функции религиозного (осо­бенно мистического) опыта, установить возможные «мо­дели веры» и т. д.

Вместе с тем следует иметь в виду что «вера — это не только основное понятие религии, но и важнейший ком­понент внутреннего духовного мира человека, психичес­кий акт и элемент познавательной деятельности. Она об­наруживает себя в непосредственном, не требующем доказательств принятии тех или иных положений, норм, истин. Как психологический акт вера проявляется в состо­янии убежденности и связана с чувством одобрения или неодобрения... Если вера отрывалась от религиозной при­надлежности, то в составе познавательного процесса она обозначала убежденность в правоте научных выводов, уве­ренность в высказанных гипотезах, являлась могучим сти­мулом научного творчества».

В размышлениях философов разных направлений и ученых конца XX в. можно встретить рассуждения о том, что научной мысли нужна вера, как правой руке левая, и неумение работать обеими не следует считать особым пре­имуществом. Обосновывается это тем, что в научном и в религиозном познании задействованы в принципе разные структуры человеческого существа. В науке человек дей­ствует как «чистый ум»; совесть, вера, любовь, порядоч­ность — все это «подмога» в работе ума ученого. Но в ре­лигиозно-духовной жизни, напротив, «ум — это только рабочая сила у сердца».

В современной, постнеклассической науке все чаще высказываются идеи о необходимости учета многообразного духовного опыта человечества - в том числе и рели­гиозного, Предпринимаются попытки со стороны некоторых зарубежных и отечественных ученых широкого целост­ного мировоззренческого осмысления действительности связав «строгие науки» (математику, теоретическую физи­ку и др.) с философией, психологией, религиоведением и мистикой.