Ipynna elites

В предыдущем мы изучали реальные, а не мнимые коллективные единства. Этим объясняется, почему мы не выделили, в отличие от многих социологов (напр., Гйд-дингса и др.), в особую группу «великих людей» или, точнее, тех, кто зовется по-французски elites. Как выше я отметил, группа великих людей представляет фактичес­ки не реальную, а мнимую коллективность.

Среди множества группировок в современном населе­нии мы не находим в нем особой реальной совокупности «великих людей», которые бы в силу своей принадлеж­ности к выдающимся личностям были более солидарны друг с другом, чем с остальными, более тесно связаны друг с другом, чем с прочими смертными, и сильнее обусловливали свое взаимное поведение, чем поведение последних. Ни в форме ассоциации «великих людей», ни в форме профессионального союза или цеха гениев, тала-

282

%

нтов или выдающихся лиц, ни в форме особой реальной группы «elites» такой коллективности мы не находим. Если такая группа и выделяется обычно, то как группа мнимая, статистическая, подобная вышеприведенным группам «прямоносых» или детей от 2 до 3 месяцев со времени рождения²⁹⁵.

Вот почему в ряду множества реальных группировок, на которые распадается население, не приходится искать и выделять особой реальной группы elites. Это так и сле­дует зафиксировать.

Но если elites не образуют реальной совокупности, то из этого не следует, что они не представляют интереса для социолога и не имеют никакого значения в области изучения строения населения. Не составляя группы и не влияя на судьбу населения в качестве особой коллектив­ности, elites, отдельно взятые, сами по себе имеют значе­ние. Они подобны редким алмазам, ценным не потому, что они образуют мощные залежи, а в силу своих ис­ключительных качеств и свойств. Такими алмазами среди населения и являются elites. Если они не имеют значения как группа, то каждый из elites, индивидуально взятый, \ является фокусом влияния и сил, далеко превосходящих силы и влияние отдельных рядовых индивидов. Каждый из elites является как бы конденсированной, воплощенной в одном человеке, группой, источающей от себя лучи влияния на других людей. Этим я не хочу сказать, что «история делается героями» (все предыдущее противоре­чит этому; подробнее об этом в «Социальной механике»), а хочу только сказать, что не все индивиды по силе своего \ влияния на других и на ход общественных событий равны S друг с другом. Одни из них могут сказать о себе: «толпой угрюмою и скоро позабытой над миром мы пройдем без шума и следа, не бросивши векам ни мысли плодовитой, ни гением начатого труда». Другие, напротив, вместе с поэтом, могут сказать:

«Я памятник себе воздвиг нерукотворный, к нему не зарастет народная тропа. Нет, весь я не умру. Душа мой прах переживет. И тленья убежит. И славен буду я...»⁹⁹*

Одни из людей являются незначительным фокусом сил, орбита их влияния ничтожна. Они тихо живут и уми­рают, не оставив после себя памяти и исторического следа. Таковых огромное большинство. Другие люди,

²⁹⁵ См. выше о реальных и мнимых коллективных единствах. Стр. 12 и ел.

283

напротив, представляют фокус сил, гораздо более значи­тельных, орбита их влияния огромна. Их дела, слова и поступки действуют иногда на поведение огромного числа людей, вносят <в это поведение) ряд изменений и оставляют по себе историческую память, живущую десятилетиями и тысячелетиями. В сопоставлении не с группами, а с другими индивидами, члены elites представ­ляют историческую силу, далеко превосходящую рядо­вых индивидов. Они поистине похожи на группу, конден­сированную в одном лице.

Уже с этой точки зрения изучение их необходимо. Очевидно, не вполне безразличным для строения населе­ния и хода общественных событий будет факт наличности или отсутствия в данной среде людей того или иного количества и качества elites. Это раз.

Во-вторых, elites можно сравнить с дрожжами, приво­дящими в брожение человеческие массы. Будучи продук­тами последней и их выразителями, они, в свою очередь, раз появившись, подобно дрожжам испускают и распро­страняют вокруг себя будирующие волны, приводящие в движение ряд сочеловеков, и оказывают таким образом большее или меньшее влияние на судьбы коллективов и групп.

Чем большим (ceteris paribus) будет количество elites в среде данного населения, чем сильнее будет их циркуля­ция в нем, тем более рыхлым и эластичным становится строение населения, тем подвижнее делаются его груп­пировки, тем быстрее происходят в нем процессы пере­группировок.

И с этой точки зрения изучение elites и их циркуляции имеет значение для понимания строения населения, и в особенности, для понимания ряда социальных про­цессов.

Сказанного достаточно, чтобы понять, почему я, от­рицая существование группы великих людей как реаль­ной совокупности, тем не менее, считаю необходимым хотя бы кратко остановиться на проблеме elites.

Первый вопрос, который встает перед нами, гласит: что такое elites? кто и почему может быть назван великим человеком и отнесен к числу elites?

Большинство определений великих людей страдает субъективностью и потому негодно. Коммунист склонен считать великими людьми только коммунистов, монар­хист только монархистов, пацифист будет протестовать против квалификации Наполеона великим человеком, до-

284

бродетельный гражданин не согласится считать великим человеком какого-либо виртуоза по части убийств и пре­ступлений. Словом, обычные понимания «великих лю­дей» заражены субъективными вкусами людей и не могут служить научным пониманием elites. Тем же грехом субъ­ективности страдают и попытки научных определений. Приведем примеры. Гиддингс, напр., класс True elites (подлинных избранников) определяет как группу лиц, наиболее здоровых и жизнеспособных биологически, наи­более гениальных по умственным качествам, и наиболее социальных по моральным свойствам²⁹⁶. Очень милое и приятное определение, только научно непригодное и субъективное. Научно непригодно оно потому, что едва ли можно найти великих лиц, которые были бы и гени­альны по уму, и социабельны по морали, и обладали здоровьем быка. Есть много здоровых лиц, но они не гениальны и не максимально социабельны. Есть много гениальных лиц, но они обладали болезненным здоро­вьем. Есть немало лиц выдающихся по уму, но нельзя сказать, чтобы они были максимально моральны. Есть немало лиц, социабельных до самопожертвования, но немногие из них гениальны по умственным дарованиям. Словом, если и были в истории случаи, когда в одном человеке совмещались одновременно: и максимум здоро­вья, и максимум ума, и максимум морали, то такие случаи исключительно редки и единичны. Я бы затруд­нился указать хоть один подобный пример. И конечно уж, ни Наполеон, ни Христос, ни Кант, ни Бэкон, ни Свифт, ни Р. Майер, ни Шекспир, ни Байрон, ни Робес­пьер, ни Цезарь и др. к числу великих людей, согласно этому определению, не принадлежали бы: если каждый из них обладал одним из трех признаков величия, то не хватает каждому одного или двух остальных признаков. Жаль, что 1иддингс не называет хотя один конкретный пример великого человека, удовлетворяющий его опреде­лению. Впрочем, он сам в дальнейшем сводит на нет свое определение. Он включает в группу True Elite всех, кто оставил по себе память в истории²⁹⁷, значит и Наполеона, которого едва ли можно считать максимально мораль­ным человеком, и Свифта, обманувшего двух невест, и Герострата, известного только тем, что для своего увековечения он сжег знаменитый храм, и Торквемаду,

118.

²⁹⁶ Giddings. The elements of sociology. 1912, 112-

²⁹⁷ Giddings. Ibid., 113—116.

285

и многое множество других лиц, совершенно не удовлет­воряющих его определению.

Второй грех его определения True Elite — субъектив­ность. Здоровые люди с этим определением согласятся, но больные или болезненные люди будут спорить с тем, чтобы здоровье быка было необходимым признаком ве­ликого человека. Добродетельные люди признают, что социабельность—необходимая черта великого человека. Преступники, люди эгоистичные, люди привыкшие рас­поряжаться чужой судьбой, едва ли подпишутся под та­ким определением. Подобно Штирнеру, Ницше и ряду индивидуалистов они назовут такое величие величием сердобольной бабки и... только.

Словом, определение Гйддингса субъективно и не мо­жет претендовать на общезначимость. Той же субъектив­ностью страдают определения Изуле и Новикова²⁹⁸. Ча­сто под elites понимают т. н. интеллигенцию.

В русской литературе примером такого определения может служить определение интеллигенции, даваемое Ивановым-Разумником. Он всех лиц делит на два класса: на интеллигенцию и мещан. А затем дает такое определе­ние тех и других²⁹⁹. «Интеллигенция есть этически ан­тимещанская, социологически — внесословная, внеклас­совая, преемственная группа, характеризуемая творче­ством новых форм и идеалов и активным проведением их в жизнь в направлении к физическому и умственному, общественному и индивидуальному освобождению лич­ности». Мещанство же внесословно и т. д., но отличается от интеллигенции «отсутствием творчества и активно­сти», «узостью, плоскостью и безличностью» ³⁰°.

Если бы такие группы как реальные совокупности и существовали, определения Иванова-Разумника оста­вляют желать многого. Они не точны, они субъективны

²⁹⁸ «Революция пришла, чтобы заменить ложных избранников истин­ ными»,— читаем мы у Изуле. Эти и подобные фразы представляют выражение собственных аппетитов автора, а не объективное понятие elites. С точки зрения роялиста дело обстоит наоборот. Один будет доказывать одно, другой противоположное и друг друга убедить не смогут. См.: Izoulet. La cite moderne, введение. Paris, Alcan. Новиков, в Conscience et volonte sociale понимает под elite мыслительный центр общества—интеллигенцию. Понимание узкое и неопределенное, страдающее теми же недостатками, которыми страдает и определе­ ние elites — интеллигенции, даваемое Ивановым-Разумником.

²⁹⁹ Иванов-Разумник. История русской общественной мысли. П., 1918, 20 и ел.

³⁰⁰ Там же, 28, 27.

286

и потому научно негодны. Социологическая характери­стика их бессодержательна, ибо и мещане, и интеллиген­ция внесословны, внеклассовы и т. д.

В этом отношении интеллигенция не отличается от мещан (просто потому, что «интеллигентность» и «неин­теллигентность» стоят в иной сфере измерения, чем «класс», «сословие» и т. д., как гетерогенны меры веса, длины, монетной системы. С таким же правом можно сказать, что обе группы: вне-семейны, вне-государствен­ны, вне-расовы и т. д.).

Еще неудачнее «этическая» характеристика интелли­генции. Она вся состоит из общих неопределенных фраз. Интеллигенция «характеризуется творчеством новых форм и идеалов и активным проведением их в жизнь в направлении... к физическому, умственному и индиви­дуальному освобождению личности». Красиво, но туман­но. Мало прибавляет ясности и противопоставление ее мещанству, характеризуемому «отсутствием творчества и активности»*⁰¹.

Куда прикажете на основании такой характеристики отнести Петра Великого, Цезаря, Робеспьера, Наполеона, Торквемаду, Лютера, Победоносцева или Бисмарка? Что они были активны и творили новые формы — это бес­спорно, к «мещанам» их отнести нельзя. Но относятся ли они к интеллигентам? Способствовали ли они осво­бождению личности? Были ли сторонниками примата личности? Куда отнести таких лиц, как Колумб или Мен­делеев, Ньютон или Ж.-Де Местр, Лавуазье или Ма­гомет? Почти все они были весьма «консервативными» лицами, некоторые — погибли как реакционеры, но мо­жно ли сказать, что они характеризуются «отсутствием творчества и активности»? Обратимся к большинству «борцов за свободу». Многие ли из них, все те тысячи и десятки тысяч, которые погибли в тюрьмах и на эша­фоте хотя бы у нас, многие ли из них вносили новые идеалы и новые формы? Не повторяло ли большинство из них стереотипные формулы, созданные теоретиками . / социализма и демократизма? Не были ли они мещанами, *■ V попугайски твердившими, подобно начетчикам, старые, \ стереотипные, не ими созданные слова и мысли? Не ( прав ли Герцен, говоря, что они «большей частью люди i очень недалекие и чрезвычайные педанты; неподвижные

³⁰¹ Иванов-Разумник. Ibid., 20, 27.

287

консерваторы во всем революционном, они останавли­ваются на какой-нибудь программе и не идут вперед»³⁰²?

Из этих вопросов выясняется полная неопределен­ность формулы Иванова-Разумника. Ее можно приспосо­бить так и так. Кроме этого недостатка, она субъективна. Субъективна потому, что «этична» и оценочна. А где вмешалась оценка, там неизбежен произвол³⁰³.

Из указанных примеров ясна основная ошибка опре­делений elites. Ошибка заключается в их субъективности. Наука — отрицание последней. Она должна давать объективные определения, в частности, и объективное понятие elites или великих людей. Необходимое условие для этого — отрешение от оценок, от соображений добра или зла, пользы или вреда, похвал и порицаний, всегда субъективных. При таких заданиях единственно объек­тивный путь для определения elites,— это степень или Л ранг, занимаемый данным человеком в каждой отрасли / человеческой деятельности, безотносительно к тому, без- ( нравственна или нравственна, полезна или вредна, красива ) или безобразна, справедлива или несправедлива, плоха или(. хороша эта деятельность с точки зрения различных лю-\ дей. Воспользуюсь для пояснения моей мысли примером I Парето, одного из первых объективных теоретиков elites. Возьмем какую-либо отрасль человеческой деятельности и обозначим цифрой 10 лучшего специалиста, наиболее успешно работающего в этой сфере. Лица, менее успешно работающие, получат отметки 8, 5, 4, 2, 1, вплоть до нуля. В области зарабатывания денег человек, зарабаты­вающий, напр., миллионы, получит 10, зарабатывающий тысячи — 6, кто зарабатывает столько, чтобы не умереть с голоду,— 1, кто принужден просить милостыню,— по­лучит отметку 0.

«Имеются лица, обожающие Наполеона, как бога, имеются лица, которые ненавидят его, как исключитель­ного мерзавца. Кто из них прав? Не будем решать этот вопрос. Хорош ли или дурен был Наполеон, но достовер­но одно, что он не был кретином и не был незначитель­ным человеком, каковыми являются миллионы людей:

³⁰² Собр. соч. Герцена, т. III, 38. Изд. Павленкова.

³⁰³ Правильнее с этой точки зрения определение Лаврова (хотя и оно субъективно), гласящее: «интеллигенция — это совокупность лично­ стей... действующих под влиянием сознанного побуждения к раз­ витию, каковы бы ни были их занятия и независимо от того, служат ли они прогрессивным или регрессивным началам». Лавров. Опыт истории мысли, 22.

он имел исключительные качества, и этого достаточно, чтобы поставить его в класс „elites"»³⁰⁴. Как специалист своего дела, по оценке специалистов же, он имеет право на высший балл.

Из этих примеров ясен метод определения elites. Ясна также и объективность такого метода. Причем, как резон­но подчеркивает Pareto, следует учитывать фактическое состояние, а не состояние потенциальное. «Если кто-ни­будь приходит на экзамен английского языка и говорит: если бы я захотел, я знал бы прекрасно английский язык; я не знаю его, потому что не пожелал изучать»; экзамена­тор отвечает: «почему вы не знаете его, для меня это без­различно; вы не знаете его — и я ставлю вам нуль». Если сходным образом говорят: «этот человек не разбойничает не потому, что он не умеет это делать, а потому, что он честный человек». Мы отвечаем на это: «отлично, за это мы хвалим его, но как разбойнику, мы ставим ему нуль»³⁰⁵.

Все лица, получающие высшие баллы в отрасли своей _t деятельности, признаваемые специалистами той же от- \/ расли за исключительного дельца, и будут потенциально elites, независимо от этических и всяких других оценок.

Из сказанного понятно, что потенциально elites могут быть в любой отрасли человеческой деятельности, начи­ная с великих палачей и убийц и кончая великими уче­ными, подвижниками, моралистами, художниками и пра­вителями государства. Elites могут быть в любой социа­льной группе, начиная с государства и церкви и кончая группами имущественными, разбойничьими и т. д.

Но это лишь первый шаг. Необходимо сделать и вто­рой. Виртуозы, как сказано, могут быть в любой сфере деятельности, начиная с виртуозных обжор и коллекци­онеров почтовых марок и кончая виртуозными стратега­ми, правителями государства, церкви и т. д. Из этой довольно многочисленной группы виртуозов нужно сде­лать выбор второй степени, опять-таки на основе объек­тивного масштаба. Каковым же должен быть последний? Для объективного исследователя закономерности со­циальных процессов таким масштабом может служить / лишь один критерий: степень влияния данного лица на \ поведение других людей, а чрез это — на ход социальных \ процессов. Кто-либо может быть виртуозным пьяницей ' или коллекционером старых каблуков, но их влияние на

³⁰⁴ Pareto. Trattato, II, 470—71.

³⁰⁵ Ibid., 470.

288

10 П. А. Сорокин, том 2

289

поведение других людей будет ничтожным. Рядом с этим виртуозы науки (Ньютон, Дарвин, Эдисон) или государ­ственного управления (Кромвель, Наполеон, Петр Вели­кий) или религиозной политики (Иннокентий III, Григо­рий VII) и т. п. оказывали на поведение других людей колоссальное влияние. Первые, хотя и являются вирту­озами, но ввиду ничтожного влияния их на поведение людей они в группу elites не могут войти. Последняя составляется только из лиц социально-действенных, внося­щих значительные изменения в поведение людей, безот­носительно к тому, хорошими или плохими были эти изменения. Спорно, положительную или отрицательную роль играли Цезарь и Марий, Торквемада и Иннокен­тий III, Стенька Разин и Никон, Робеспьер и Пугачев, Петр Великий и Наполеон, Магомет и Бисмарк, Шекспир _ и блаж. Августин, Маркс и Христос, Ницше и Руссо /и т. д., но несомненно одно: они были мастерами своего > дела и провели глубокие борозды на поле истории. Совоку-пность лиц, удовлетворяющих таким требованиям, и бу­дет составлять «великих людей»³⁰⁶. Между ними, в свою очередь, согласно тем же критериям, можно провести дальнейшую градацию, разделив «великих» на ряд слоев. Таков единственный научный и объективный способ определения «великих людей». Легко понять, что чаще всего ими будут «лидеры» влиятельных и могуществен­ных социальных групп: государства³⁰⁷, церкви, класса, языковой группы, имущественной, партийной, научной и т. д. Заняв в силу своих способностей место дирижера таких групп и распоряжаясь их могучим механизмом, они подобно машинисту или механику огромной машины приводили в движение сотни тысяч людей, влияли на их поведение, оказывали давление на ход общественных процессов и оставляли память о себе в летописях исто­рии. Правильность такого понимания великих людей кос­венно подтверждается и обычным мнением людей, их ис­торической памятью. Она отмечала и отмечает не толь­ко «добрых» гениев, но и «злых», не только лиц — мак­симально здоровых + максимально социабельных+мак­симально гениальных, по рецепту Гиддингса, но всех вир-

³⁰⁶ Сравни: Furlan. La circulation des elites, Rev. int. soc, 1911, 387; Kolabinska. La circulation des elites en France. 1912, 65—6; Sensini. Teoria deirequilibrio, passim.

³⁰⁷ См. объективное определение великих государственных людей у Ко- лабинскоп. Цит. раб., 5—6.

туозов своего дела, влиявших на поведение людей и ход общественных событий.

Дав объективное понятие elites, теперь мы можем ска­зать, что число elites 1-го ранга в человечестве вообще очень невелико. По вычислениям Гальтона³⁰⁸ в 1868 г. в Англии на все население было 1250 хорошо известных людей, 520 — выдающихся и знаменитых (eminent). По «Nouvelle Biographie General» Didot со времен Перикла до 1850— 70 г. из 45.000.000.000 людей, живших на земле за это время, лиц, оставивших после себя историческую память, было всего около 1О0.000, что дает в среднем одного elite на 450 000 или одного великого человека на полмиллиона лиц, «проходящих над миром без шума и следа» ™.

Таково понятие elites, великих лиц, и их относительная редкость. Явления циркуляции elites я коснусь кратко ниже.

Заключительные замечания

Таковы важнейшие элементарные социальные группи­ровки, на которые расслаивается население нашего вре­мени. Таковы социальные координаты, определяющие об­щественное положение индивида в этой среде. Наблюдая

¹⁰⁸ См.: Gallon. Hereditary Genius. London, 1892.

³⁰⁹ См. также: Giddings. The Elements, 115—116. Учитывая эту редкость elites, нельзя не присоединиться к следующим словам Гиддингса: «Что мы должны сказать о тех правительствах, которые в прошлом (в прошлом ли только? — П. С.) свободно уничтожали такие редкие элементы населения казнью, тюрьмой и другими путями преследо­вали их из-за различия в религиозных или политических верованиях! Ни одна нация в мире так не уничтожала свои наиболее драгоценные богатства, как Испания, длительная инквизиция которой (уничтожи­вшая массу elites) свела ее к интеллектуальной и моральной бед­ности, небывалой в челов. истории». Ibid., 115—116.

Увы! В истреблении elites повинны все правительства и прошло­го, и настоящего, и консервативные, и революционные (напр., ис­требление Лавуазье, Шенье, Кондорсе, Гебера, Дантона и др. elites во время диктатуры якобинцев, убийство Марата, Робеспьера и др. elites консерваторами и т. д.). Правительства в той или иной степени верны себе. Если бы солнце было в их власти, то оно давно уже было бы отправлено на эшафот: одними за то, что слишком «революцион­но», другими за то, что «контрреволюционно». Слава Богу! что солнце недосягаемо для правительств! От души хотел бы, чтобы столь же недоступны, как солнце, были и elites. С грехом пополам правительства начинают ценить музейные редкости. Не плохо бы было издать закон, ставящий elites в положение равное с музейными редкостями. Если каждого человека мы не научились еще ценить, как музейную редкость, то elites на это имеют бесспорное право. «Если они не нравятся Вам,— позволю я заметить власть имущим,— то

290

10*

291

за своим и чужим поведением в течение ряда дней, мы можем убедиться в правильности сказанного. Это наблю­дение показывает нам, что наша жизнь и деятельность Г сводится к постоянной циркуляции от одного элементар­ного единства к другим. То мы живем и действуем, как члены семьи, в лоне которой мы просыпаемся утром и оказываемся в ее же лоне вечером. В эти моменты мы являемся абонентами семейной группы и действуем как отец или мать, сын или дочь, супруг или брат, родствен­ник или свойственник. Но в лоне семьи мы не проводим весь день, а тем более все дни. Почти каждый день «дела» отрывают нас на ряд часов от семьи. В эти часы мы «разъединяемся» с семьей и входим в «контакт» со мно­жеством других коллективных единств, то мы соединяем­ся с государством, выполняя свои гражданские права и обязанности; по призыву военных властей идем на учет или отбываем воинскую повинность, по призыву судеб­ных органов государства фигурируем в роли истца, от­ветчика, свидетеля, присяжного, по праву гражданина участвуем в выборах, платим налоги, вступаем в тысячи отношений с административными органами государства и т.д. То мы выступаем как члены религии: идем в цер­ковь, на религиозное собрание и соединяемся с религиоз­ной группой. Каждый день мы «идем на службу» или посвящаем ряд часов своей профессиональной деятельно­сти, дающей нам средства существования. В эти часы мы действуем как члены профессионального коллектива. На­ша партийная принадлежность если не каждый день, то весьма часто, заставляет нас «соединяться» с партией: итти на партийное собрание, партийный митинг и т.д. Принадлежность к группе богатых или бедных, в свою очередь, постоянно сталкивает нас с соответственными группами лиц и заставляет нас выполнять ряд поступков, диктуемых этой принадлежностью (напр., делать визиты, бывать в обществе, вести «богатый» и «светский» образ жизни для бог 1того, делать соответствующие поступки для бедного), hjui пол и возраст обусловливают наше половое и возрастное «общество». Ребенок ряд часов про­водит с детьми, взрослый — с взрослыми, мужчина из­вестное время проводит в компании друзей-мужчин, жен-

щина — в обществе женщин. Привилегированность или об-деленность в правах, в свою очередь, накладывают на нас свои права и обязанности и заставляют нас «соединять­ся» с соответственными коллективами. Участие в том или ином научном, художественном, спортсменском обще­стве заставляют нас ходить на соответственные заседа­ния, спортсменские состязания и т.д. Словом, в течение' дня мы циркулируем от одного коллективного единства к другому, то на мгновение, то на ряд часов «соединяем­ся» с одним, потом разъединяемся с ним и входим в кон­такт с другим, за ним с третьим, с четвертым ^{и т}- о. Волны социального моря бросают нас каждый день то к берегу семьи, то к берегу религии, то к берегу одноязы-ковых, то к берегу однопартийных и т.д. Мы подобны человеку, все время (кроме часов сна), проводящему в «телефонных разговорах», то с группой А, то с группой В, то с группой С. С одними группами мы «говорим» (общаемся) каждый день и подолгу, с другими лишь изредка и короткое время. В течение дня, иными словами, мы испытываем ряд «перевоплощений»: «отец» сменяется «военнообязанным», «военнообязанный» — «коммунис­том», «коммунист» — чиновником по профессии, чинов­ник—членом теннисного клуба. Наше «я» ежедневно дает десятки различных аккордов в зависимости от того, в качестве члена какой коллективности это «я» фигуриру­ет. Это явление может наблюдать каждый. Оно лишний раз говорит о множественности элементарных социаль­ных групп.

Границы каждой из этих группировок не совпадают. В существующих атласах, где даны карты государствен­ной, религиозной, языковой (национальной) и расовой группировки, можно наглядно убедиться в несовпадении этих границ, сличив, напр., карту распределения людей по государствам, с картой распределения их по религиям, или национальностям, или расам³¹⁰. Пограничные линии группировок в каждом из этих случаев будут разными. Часть из этих групп, напр., семейные группы, располо­жатся внутри других, более обширных групп. ДрУ^{гие же}

поставьте их под стеклянный колпак, помешайте им развивать „вредную деятельность", но не разбивайте эти редчайшие музейные ценности всего человечества. Они ему нужнее, чем большинство из вас!»

292

См., например атлас Петри. С этой точки зрения весьма ва#^но было бы составление социолого-географического атласа, дающего нагляд­ные карты социальных группировок. Автор лишен возможности сейчас это сделать по технически-типографским условиям. Суррога­том такого атласа может служить сопоставление ряда карт в том же атласе Петри.

293

группировки будут пересекать друг друга. Временами линии их могут совпадать, но в общем и целом каждая из них вычерчивает свою собственную траекторию и идет по своим путям.

Из сказанного следует, что население как всего зем­ного шара, так и любой его части,— любой определенной территории, в силу тех или иных оснований выхваченной исследователем, не представляет однородно-серой массы, все члены которой с одинаковой силой тяготеют друг к другу, обладают одинаковой силой сцепления, а эта масса расслаивается на ряд слоев, распадается на ряд групп, члены которых сильнее связаны друг с другом, чем с остальными людьми.

Сказанное дает основание и для другого вывода, от­теняющего сложность исторических событий. Если бы население расслаивалось только в одном направлении, напр., распадалось бы только на государственные или профессиональные группы, то ход исторических событий был бы относительно прост. Подобно многим «мони­стам» мы в этом случае сказали бы, что общественная жизнь есть результат взаимоотношения государственных или профессиональных групп или групп богатых и бед­ных, обделенных и привилегированных и т.д., что социа­льная борьба сводится к борьбе государств (или рас, как думал Гумплович и др., или классов, как думал Маркс и марксисты и т.д.). Но увы! Такая простота — неверна. Дело обстоит гораздо сложнее. В любой момент истории мы находим солидаризирование и антагонизацию не по одному фронту, а одновременно по многим фронтам. Бо­рьба происходит не только между государствами, или между религиозными группами, или между профессиями, или между богатыми и бедными, или между привилеги­рованными и обделенными и т.д., словом, она идет не по одному слою, а одновременно и между государствен­ными, и религиозными, и профессиональными, и привиле­гированно-обделенными и богато-бедными и т.д. груп­пами. Картина сражения получается весьма сложна. В бо­рьбу двух однородных групп; напр., богатых и бедных, вмешиваются ряд других, из которых одни вступают в союз с богатыми и помогают им, другие вместе с бед­ными атакуют богатых и их союзников. Третьи нападают на тех и других. В итоге получается картина, напомина­ющая положение анархической Украины, где существует множество воюющих групп и множество фронтов. Битва идет не только между «красными» и «белыми», но и меж-

294

ду «зелеными», «синими», «петлюровцами», «григорьев-цами», «махновцами», «шайками Ангела», и множеством других групп. Что ни деревня — то особое войско. Фрон­тов—множество. Одни из них, напр., «зеленые» сегодня помогают «красным», завтра переходят на сторону «бе­лых», «григорьевцы» сегодня дерутся с «зелеными», за­втра вместе с ними бьют «ангеловцев», «махновцы» се­годня нейтральны, завтра чуть ли не всем объявляют войну и т. д.

Таков же и «вечный фронт» истории. Он редко, вернее никогда, не бывает одним фронтом. На историческом 1 поле битвы редко борются только класс с классом, или ( богачи с бедняками . Борьба идет одновременно между ) слоями однородной группировки друг с другом и между \ слоями разнородных группировок. Сегодня церковь и госу- / дарство солидарно борются против общего врага, напр., против семьи или группы бедных, завтра религиозная группировка вступает в борьбу с государственной. Сегод­ня богачи совместно с бедняками атакуют привилегиро­ванных, завтра привилегированные, лишенные преиму­ществ, вместе с бедняками атакуют богачей и т.д. Сло­вом, картина «фронтов» здесь похожа на очерченное военное состояние Украины.

Правда, не все фронты имеют одинаково важное зна­чение во все исторические времена. Подобно тому, как в той же Украине бывали моменты, когда доминирующее значение приобретала борьба «скоропадчины» с петлю­ровцами, затем борьба петлюровцев с красными, потом григорьевцев с красными, сменившаяся борьбой «деники-нцев» с красными, так и в истории: в одни моменты на первый план выступает борьба государства с государ­ством и оттесняет на второй план другие виды социаль­ных антагонизмов, в другие моменты — борьба церкви с государством, в третьи — борьба классов, в четвер­тые— борьба языковых или расовых групп и т.д. Но это доминирование не означает ни прекращения борьбы меж­ду другими группировками, ни уничтожения других фро­нтов, ни тем паче — вечного существования только еди­ного фронта (напр., только борьбы классов, или только расовых антагонизмов и т. п.).

Все сказанное об антагонизмах элементарных групп применимо и к их солидаризации и к солидарным

³¹¹ См. правильные замечания Sensini об односторонности и однобоко­сти таких упрощенных представлений.

295

взаимоотношениям. Исторические события—равнодей­ствующая линия, представляющая итог, результат вза­имоотношений (солидарности и борьбы) ряда элемен­тарных групп за свою индивидуальность. Отсюда вывод: всякая попытка объяснить исторические процессы и вза­имоотношения различных слоев одной группировки (напр., только борьбой рас, или только борьбой классов и т.д.) — заранее обречена на неудачу. Это — попытка решить уравнение со многими неизвестными с помощью одной известной величины. Это — покушение с негод­ными средствами.

Очерченная сложность взаимоотношений социальных групп будет еще рельефнее, когда мы учтем строение и взаимоотношения кумулятивных групп. Ограничимся пока этими замечаниями. Ниже мы подробнее остано­вимся на них и извлечем из сказанного ряд других выво­дов, а пока перейдем к изучению кумулятивных групп.

Глава третья

УЧЕНИЕ О КУМУЛЯТИВНЫХ СОЦИАЛЬНЫХ ГРУППАХ