4. Синекдоха

Синекдоха в литературоведческих словарях и пособиях обычно рассматривается как вид метонимии и состоит в перенесении значения с одного предмета (явления) на другой по признаку количественных отношений: бóльшего вместо меньшего или наоборот; часть вместо целого, целое вместо части, а также разновидностей этих отношений. Наиболее распространенный вид синекдохи – часть вместо целого, или pars pro toto (лат.).

«Так, вместо «дом» можно сказать «крыша», вместо «корабль» – «парус», вместо «человек» – «лицо» или «душа», вместо «год» можно назвать известную часть года, например, «лето» или «зиму» («Сколько лет, сколько зим!») и т.д… Возьмем несколько примеров: «нас было пять душ», «Мертвые души», «Тысяча душ», «Белеет парус одинокий…», «счастлив путник, который… видит, наконец, знакомую крышу» (Гоголь), «беречь копейку», «на черный день», «зарабатывать свой хлеб», «на дворе мороз» и т.д.» [О.-К., 2, 114].

Казалось бы, все просто и ясно. Потебня тоже учитывает все эти семантические оттенки синекдохи, хотя и прибавляет к ним ряд других, более тонких. Но для него синекдоха все же не вид метонимии, а самостоятельный троп, хотя смежные и смешанные случаи он, безусловно, признает и специально показывает, как синекдоха может совмещаться или превращаться в метонимию (например, когда называется «орудие вместо действователя: «бысть же у поганых девять сот копий, а у Руси девяносто») или метафору («куча народу», «голова делу», «ногою твердой стать при море»).

Самое же главное заключается в том, что он пытается нащупать специфическое структурное строение синекдохи, как и других тропов, и на этой основе определить своеобразное значение и функции ее внутренней формы, т.е. образной сущности, ядра тропа.

Напомним, что с точки зрения сущности мыслительного, познавательного процесса для Потебни любой троп есть особый вид соотношения между вновь познаваемым (обозначаемым) – «х» и прежде познанным – «А». Этот вид соотношения образует особый тип их (т.е. х и А) структурной связи, на основе которой возникает специфический для данного вида тропа образный признак «а» (внутренняя форма).

Что касается синекдохи, то она представляет собой такое отношение А к х, т.е. прежде познанного к вновь обозначаемому, при котором «значение А вполне заключено в х, или, наоборот, х обнимает в себе все А без остатка, например, человек (А) и люди (х) [Т, 163]. Семантически это и есть, если отвлечься от оттенков, либо часть вместо целого, либо целое вместо части. А структурно, в отличие от мифического типа образности, это уже расхождение (осознание различий) между образом и значением (хотя бы еще только количественных), но, в отличие от других видов тропов (метонимии и метафоры), – расхождение еще самое минимальное.

В символах Потебни структуру синекдохи, вероятно, можно было бы обозначить как «хаА» или «х-а-А», имея в виду минимальное расстояние между х и А. Здесь функция внутренней формы «а» – одновременно и минимальное «раздвижение» х и А, и в то же время сближение х и А, но не до степени их отождествления, как в мифе. Графически это можно изобразить как одну окружность внутри другой, причем в случае части вместо целого окружность х будет внутри окружности А, в случае целого вместо части – наоборот.

В своем анализе тропов Потебня не ограничивается выяснением их семантических оттенков и их структуры. Структурный принцип тропа он рассматривает шире – как художественный прием – и проецирует строение более простого художественного явления (такого, как троп), на более сложные виды поэтических образов и приемов. Иначе говоря, он вводит в свою теоретическую концепцию понятие изоморфизма тропов, точнее, их структурных принципов, распространяя их на другие элементы художественного произведения, на художественное произведение или даже на литературу в целом.

Так, синекдоху он рассматривает как параллель к сложному поэтическому образу, т.е. считает, что сложное художественное явление может строиться по структурному принципу синекдохи. Для него литературный тип есть синекдоха по отношению к обобщенному в нем большому ряду однородных, похожих явлений. «Сложная синекдоха есть поэтическая типичность» [Т, 181], – пишет он. Поэтому, между прочим, и возникает явление «антономасии», которая представляет собой особый вид синекдохи – превращение собственного имени литературного героя или исторического лица в имя нарицательное для обозначения сходных явлений или признаков: («мы все глядим в Наполеоны»), Митрофанушка, Дон-Жуан, колупаевы и разуваевы и т.п. Как синекдоху можно рассматривать не только литературный тип, но и отдельное произведение по отношению к ряду жизненных явлений, которые находят в нем свое концентрированное выражение. Понятия «типичность», «художественное обобщение» в этом смысле соотносительны и даже синонимичны с понятием «синекдохичность».

Как и образность слова, синекдоха может утрачивать внутреннюю форму и перестает быть поэтической, становится самым прозаическим элементом речи (столько-то голов скота, штыков пехоты и т.д.); с другой стороны, она может и восстанавливать утраченное поэтическое значение, попадая в определенный контекст. По Потебне, это общий закон, касающийся и языка, и любого поэтического приема, от самого элементарного до самого сложного.