§ 2. Сделочная теория

Второй по расположению в настоящей работе, но не по степени распространенности в зарубежной литературе является сделочная теория решения органа юридического лица. Несмотря на то, что нормативная теория оказала определенное воздействие на германскую доктрину⁴⁵¹, господствующим мнением за решением был признан сделочный характер⁴⁵². В российской доктрине по причине господства конструкции «локального нормативного акта» сделочная теория распространена крайне не значительно. Среди ее немногочисленных сторонников можно назвать, в частности, Б.П.Архипова⁴⁵³, Н.В.Козлову⁴⁵⁴, Е.А.Суханова⁴⁵⁵.

Сделочная теория решения органа юридического лица представляет собой прямое следствие классического подхода к автономии субъектов частного права. Последняя в данном случае, как указывалось выше⁴⁵⁶, выступает в качестве предоставляемой государством субъектам частного права возможности создавать, изменять или прекращать посредством сделок правоотношения в рамках, установленных объективным правом, имеющим свой источник в государственной власти. «Именно сделки – то правовое средство, при помощи которого социально и экономически равноправные и самостоятельные субъекты устанавливают свои права и обязанности, определяя тем самым юридические границы своих взаимоотношений»⁴⁵⁷. Как писал А.Манигк, под сделкой нужно понимать юридическое действие, служащее реализации частной автономии субъекта права⁴⁵⁸. Согласно точке зрения Ф.Быдлински, частная автономия является юридическим признанием возможности посредством выражений воли достигать правовые последствия или препятствовать их наступлению⁴⁵⁹. Скорее такую автономию, а не средневековую, как полагал У.Мейер-Кординг⁴⁶⁰, можно в настоящее время считать «подлинной».

То обстоятельство, что решение является способом самоопределения юридического лица и средством самостоятельного регулирования тех отношений, в которых это юридическое лицо принимает участие, безусловно, значительным образом предопределяет его сделочный характер. Вместе с тем для того, чтобы сделать окончательный вывод о сделочной природе решения, одного такого обстоятельства, видимо, еще не достаточно: требуется помимо этого установить наличие у решения тех признаков, которые характеризуют сделку как юридический факт. Для этого нам необходимо обратиться к понятию сделки, выработанному цивилистикой.

Здесь нужно сделать определенное предварительное замечание. Теоретическая конструкция сделки, как и многие другие категории отечественного гражданского права, во многом была заимствована из немецкой юридической мысли. Как пишет Е.А.Суханов, «российская гражданско-правовая наука использовала последнее [римское частное право – С.В.] не в традиционной для ряда западноевропейских правопорядков форме «рецепции», а путем произошедшего в XIX в. восприятия пандектного учения, широкого переноса германских цивилистических теорий в учебную и научную литературу и использования в законотворческой практике определенных достижений германской кодификации гражданского права…»⁴⁶¹. Несмотря на это восприятие, категория сделки в российской цивилистике получила определенное самостоятельное развитие, что препятствует ее рассмотрению с позиций германской доктрины и германского законодательства без каких бы то ни было оговорок⁴⁶². Поскольку в настоящей работе при анализе юридической природы решения во многом будет использоваться германский опыт построения данной конструкции, то это должно осуществляться с соответствующим учетом различий, имеющихся в содержании российских и германских юридических категорий.

В германском праве под сделкой обычно понимается фактический состав, который содержит одно или несколько волеизъявлений и признается правопорядком как основание для наступления того правового последствия, на которое направлена воля лиц, совершающих волеизъявление⁴⁶³. Волеизъявление в свою очередь, согласно господствующему мнению, представляет собой определенный вид юридического действия: выражение воли, направленной на правовое последствие⁴⁶⁴. Термины «сделка» и «волеизъявление» тем самым обычно не считаются синонимичными. Их различие состоит, в частности, в том, что наступление желаемого правового результата закон связывает со сделкой, но не с волеизъявлением как таковым. Последнее является только элементом фактического состава сделки и самостоятельно (за исключением, разумеется, тех случаев, когда сделка состоит только из одного волеизъявления, т.е. является односторонней) может породить только те правовые последствия, которые наступают на основании закона и независимо от того, составляют ли они содержание воли лица, совершившего волеизъявление. Как пишет Р.Хенле, волеизъявление является становлением (Werden), в то время как сделка – совершением (Gewordene)⁴⁶⁵. Классическим примером такого соотношения сделки и волеизъявления является соотношение договора и оферты (акцепта). Оферта, будучи, согласно господствующему мнению, волеизъявлением, направлена на возникновение договорного правоотношения. Тем не менее, данное правовое последствие способен создать только договор, двусторонняя сделка, как фактический состав, включающий в себя два волеизъявления, оферту и акцепт. Оферта в свою очередь также порождает правовое последствие, а именно, правовую связанность оферента, однако эта связанность наступает независимо от желания данного лица. Говоря словами А.Манигка, вместо сделочного действия здесь имеет место «сделочное преддействие» (rechtsgeschäftliche Vorwirkung)⁴⁶⁶.

В германской доктрине встречается также понимание сделки и волеизъявления, которое отличается от господствующего. Оно заключается в берущем свое начало от Ф.К.ф.Савиньи отождествлении двух указанных категорий⁴⁶⁷. Однако такой подход, сторонниками которого являются, в частности, К.Давид, К.Корманн, Ф.Леонгард, Ф.Хек⁴⁶⁸, как видно, не получил общего признания.

В российской доктрине под сделкой обычно понимается действие субъектов частного права, направленное на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей (правоотношений)⁴⁶⁹. Это понятие сделки было воспринято российским гражданским законодательством (ст.153 ГК РФ). Видно, что так же, как и в германском праве, основным признаком сделки, который позволяет отличить ее от других юридических действий, является направленность воли лиц, совершающих сделку, на определенное правовое последствие. Между тем также видно, что приведенное понятие сделки определенным образом отличается от того понятия, которое обычно используется в германской доктрине. Во-первых, следует указать на то, что российское понятие сделки не увязывает с ней непосредственно те правовые последствия, наступление которых желают лица, совершающие сделку. Будучи юридическим фактом, сделка, безусловно, должна порождать определенные правовые последствия, но требование, чтобы это были именно те последствия, которые желают субъекты сделки, в самом определении сделки отсутствует. Включение юридических последствий в фактический состав сделки некоторыми учеными было признано «принципиально неправильным»⁴⁷⁰. Отсюда можно сделать вывод, что сделкой является, скажем, не только договор, но и составляющие его части, оферта и акцепт, как действия, направленные на определенный правовой результат (возникновение договорного правоотношения), но не способные в одиночку его породить. Видимо, следствием этого стало прямое объявление некоторыми учеными оферты и акцепта односторонними сделками⁴⁷¹.

Другим отличием российского понятия сделки от германского, представляющим собой оборотную сторону первого и находящим свое отражение уже в системе юридических фактов в целом, является отсутствие указания на волеизъявление как на отдельный вид юридического действия⁴⁷². Термин «волеизъявление» в российской цивилистике не имеет специального технического значения и используется в отношении явления фактического характера. Когда говорят, что сущность сделки заключается в волеизъявлении, то подчеркивают лишь тот факт, что сделка является выражением воли, действием, чем-то внешним по отношению к воле как психическому процессу⁴⁷³. Слова Л.Эннекцеруса о том, что «выражение воли, направленной только на фактические последствия, не называется на юридическом языке волеизъявлением»⁴⁷⁴, нельзя употребить в отношении отечественной доктрины. Российская система юридических фактов не знает такого вида юридического действия, как волеизъявление. Это обстоятельство также подталкивает к тому, чтобы признать оферту и акцепт односторонними сделками.

Между тем сделанные в отношении российского понятия сделки выводы не могут быть столь однозначными. Как представляется, существуют определенные предпосылки для сближения российского и германского понятий. Прежде всего, стоит отметить, что далеко не все российские авторы признают оферту и акцепт односторонними сделками. Господствующей, напротив, является противоположная точка зрения: так, отказывают оферте и акцепту в качестве сделок М.М.Агарков⁴⁷⁵, М.И.Брагинский⁴⁷⁶, Ю.С.Гамбаров⁴⁷⁷, О.А.Красавчиков⁴⁷⁸, А.Н.Кучер⁴⁷⁹, Б.Б.Черепахин⁴⁸⁰. Причину такого подхода разъясняют, однако, не все ученые. Наиболее четко свою позицию выразили А.Н.Кучер и Б.Б.Черепахин: по мнению авторов, оферта и акцепт не являются сделками потому, что не порождают по отдельности тот правовой результат, на который направлены. Тем самым ученые привносят в понятие сделки признак, который характеризует сделку в германской доктрине (достижение желаемых субъектом сделки правовых последствий), и суживают содержание этого понятия по сравнению с тем, как оно обычно дается. М.М.Агарков, отказывая оферте и акцепту в качестве сделки, специально указал на тот факт, что легальное определение сделки таково, что для такого отказа, в общем, столько же законных оснований, сколько и для противоположного вывода об их сделочной природе. Свой выбор ученый объяснил лишь тем, что он представляется ему «более правильным»⁴⁸¹.

Одновременно названные ученые оставляют открытым вопрос о юридической природе оферты и акцепта, о том, к какой группе юридических фактов они относятся. Указывается лишь, что перед нами либо волеизъявления, направленные на правовые последствия (М.М.Агарков, М.И.Брагинский, А.Н.Кучер, Б.Б.Черепахин), либо просто волеизъявления (Ю.С.Гамбаров, который, по-видимому, склонен к тому, чтобы вообще лишить оферту и акцепт по отдельности всякого юридического значения, что, разумеется, неверно). Место таких волеизъявлений в системе юридических фактов, таким образом, остается неопределенным.

Далее нужно отметить, что проблема достижения сделкой тех правовых последствий, на которые направлена воля лиц, ее совершающих, в российской доктрине была поставлена еще и в другой плоскости, а именно, при рассмотрении вопроса недействительности сделок. В частности, получило общее признание утверждение, что сделка, вызывающая те правовые последствия, которые не соответствуют воле сторон, является недействительной⁴⁸², т.е., по господствующему мнению, вообще не является сделкой⁴⁸³. Данное понимание недействительности обостряет проблему юридической природы оферты и акцепта: если нормальная сделка порождает те правовые последствия, на которые направлена, а отсутствие желаемого правового эффекта при наличии признака юридической воли дает основание говорить о недействительной сделке или даже о правонарушении, то такие явления, как оферта и акцепт повисают в воздухе, поскольку, с одной стороны, не достигают по отдельности желаемого правового результата и не могут поэтому характеризоваться как сделки, а с другой стороны, очевидно, не могут считаться недействительными юридическими актами.

Все вышесказанное позволяет ставить в российской доктрине вопрос либо об уточнении понятия сделки (прежде всего, однозначное признание признака направленности воли на правовое последствие в качестве единственно конституирующего понятие) и действительности сделки таким образом, чтобы акты, составляющие дву- и многосторонние сделки (например, оферта и акцепт), признавались односторонними сделками, либо о сужении содержания понятия сделки, с одной стороны, и о выделении в системе юридических фактов таких юридических действий, которые, как и сделки, основаны на воле, направленной на правовое последствие, однако в отличие от сделок не характеризуются необходимо признаком достижения желаемого правового результата, не превращаясь при этом в недействительные юридические акты, с другой стороны. С теоретической точки зрения, разумеется, более последовательным представляется второй подход. Прежде всего, он позволяет внести большую ясность в систему юридических фактов и отличить нетождественные юридические явления: действие, выражающее волю, направленную на правовое последствие, и фактический состав, включающий в себя одно или несколько таких действий, с которым закон связывает наступление желаемых субъектами правовых последствий. В первом случае речь должна идти о волеизъявлении (содержание термина, таким образом, также должно быть сужено⁴⁸⁴), во втором случае – о сделке, состоящей из одного (односторонняя сделка) или нескольких (дву- или многосторонняя сделка) волеизъявлений. Одновременно этот подход соответствует господствующему в российской цивилистике мнению относительно юридической природы оферты и акцепта, однозначно отказывающему им в качестве сделки или не позволяющему признать за ними такое качество по причине понимания под (действительной) сделкой только такого юридического факта, который достигает желаемого субъектами правового последствия.

Вместе с тем практическую необходимость выделения специального вида юридических фактов назвать достаточно сложно. Ведь, как представляется, одно из главных практических значений признака направленности воли на правовое последствие у сделки заключается в возможности оспорить такую сделку по причине порочности содержащейся в ней воли или несоответствия этой воли сделанному волеизъявлению для того, чтобы не допустить наступления нежелательных правовых последствий либо устранить их. По-видимому, такая возможность оспаривания должна существовать и у того лица, которое совершает волеизъявление, еще не отвечающее признакам сделки. Например, кто-либо делает предложение заключить договор, однако еще до акцепта со стороны лица, до которого дошла оферта, понимает, что сделал предложение под влиянием заблуждения или обмана. Такому лицу должна быть предоставлена возможность оспорить сделанное волеизъявление еще до того, как собственно сделка (договор) будет заключена и наступят вытекающие из нее правовые последствия. Это влечет за собой необходимость применения к таким волеизъявлениям правил ГК РФ о недействительности сделок и соответственно ставит под сомнение необходимость специального вида юридического факта. С этой точки зрения, оферта и акцепт от сделок ничем не отличаются.

Тем не менее, в настоящем исследовании я буду исходить из того, что сделкой является только такой фактический состав, который влечет за собой правовые последствия, на которые направлена воля лиц, участвующих в его совершении. Действие, содержащее волю, направленную на правовое последствие, как и в германской доктрине, я предлагаю именовать волеизъявлением.

Из сделанных выше замечаний относительно понятий сделки и волеизъявления следует, что для того, чтобы определить, является ли решение органа юридического лица сделкой, требуется соответственно установить, порождает ли решение правовое последствие (т.е., является ли оно в принципе юридическим фактом) и содержит ли оно волю, направленную на это последствие.

Проблема правовых последствий, наступление которых влечет за собой решение органа юридического лица, является достаточно сложной. Причина тому – многообразие решений, обусловленное в свою очередь необходимостью регулирования крайне разносторонней деятельности юридического лица. Безусловно, возможность выделения определенных типичных решений и соответственно типичных правовых последствий, ими порождаемых, существует. Но вместе с тем часто наличие или отсутствие правового последствия можно определить только исходя из анализа содержания данного конкретного решения и соответствующих правовых норм. Так, например, орган юридического лица вполне может совершить действие, которое формально будет соответствовать решению (в том числе приниматься голосованием членами органа по поводу представленного предложения), однако никаких правовых последствий за собой не повлечет. Речь идет о так называемом «необязательном выражении мнения» (опрос, пробное голосование и т.п.)⁴⁸⁵. Возможность такого действия не позволяет говорить о том, что все решения органа юридического лица (решения в широком смысле слова, включая решения, не являющиеся юридическими фактами) неизбежно влекут за собой какое-то правовое последствие. Так, например, М.Бон⁴⁸⁶, признавая возможность «необязательного выражения мнения», пытается тем не менее доказать, что все решения, независимо от своего материального содержания, как бы априори имеют некое общее свойственное им всем правовое действие, которое предлагает именовать «формальным» („formelle Rechtswirkung“), в отличие от «содержательного правового действия» („inhaltliche Rechtswirkung“), определяемого соответственно по содержанию конкретного решения. Поскольку такое «формальное правовое действие» имеется у всех решений, то, по мнению М.Бона, «решающий для индивидуального права»⁴⁸⁷ вопрос о направленности решения на правовое последствие является «беспредметным», «так как оно всегда направлено на правовое последствие»⁴⁸⁸. Суть «формального правового действия», по мысли ученого, состоит в том, что каждое решение создает новую «правовую связанность» общества, всех его членов и органов. Однако понять, в чем именно заключается эта «правовая связанность», достаточно сложно. С одной стороны, М.Бон говорит, что похожая ситуация имеется при секундарных правах в «индивидуальном праве»: здесь также возникает не являющаяся обязанностью связанность лица, противостоящего уполномоченному⁴⁸⁹. Действительно, секундарному праву уполномоченного лица противостоит связанность лица подчиненного. Но проблема в том, что в ситуации с секундарными правами не сделка влечет возникновение связанности, как пишет М.Бон в отношении решения, но, наоборот, наличие этой связанности позволяет осуществлять сделку, порождающую в свою очередь определенные «содержательные» правовые последствия. Решение есть следствие связанности, но не связанность − следствие решения. С другой стороны, ученый пишет, что «формальное правовое действие» решения (а значит, и «связанность») заключается в «преобразовании» (Ausgestaltung), модифицировании правоотношения, субъектом которого соответственно являются союз и его члены⁴⁹⁰. Не говоря о том, что данное понимание «связанности» противоречит связанности, корреспондирующей секундарному праву, в чем конкретно такое «расширение» заключается, М.Бон не поясняет (упрекая, однако, в этом других авторов). Содержание этого «преобразования» остается туманным. Наконец, «формальное правовое действие» решения усматривается М.Боном в том, что всякое решение является юридически обязательным для каждого члена и общества в целом, иначе принятие решения не имело бы смысла⁴⁹¹. Причем эта обязательность такова, что каждый член не только обязан соблюдать решение, но и имеет притязание по отношению к союзу по исполнению или соблюдению решения в соответствии с его содержанием (соответствующие права и обязанности в отношении члена должен иметь и союз)⁴⁹². Здесь аргументация ученого не вполне ясна. Если имеется в виду обязательность решения по отношению к члену настолько, насколько оно касается его прав и обязанностей, то такое «формальное правовое действие» ничем не отличается от действия «содержательного», определяемого исключительно содержанием конкретного решения. Если же ученый говорит (что больше сообразуется со смыслом предлагаемой конструкции) об обязательности решения и о притязании по его исполнению для каждого члена независимо от содержания решения, то, очевидно, что это просто не соответствует действительности. Если, скажем, общим собранием принято решение о выплате дивидендов по привилегированным акциям, но соответствующие выплаты по каким-то причинам не производятся, то акционер, владеющий обыкновенными акциями, не может обратиться к акционерному обществу с требованием исполнить данное решение общего собрания. Решение является юридически обязательным для члена, как и для любого другого лица, только в том случае, если оно по своему содержанию затрагивает его правовую сферу, на что (в противоречие собственному положению о «формальном правовом действии») указывает и сам М.Бон⁴⁹³. Об абстрактной юридической обязательности решения независимо от его содержания если и можно говорить, то только в том же смысле, что и о юридической обязательности любого юридического акта для всех третьих лиц (а не только для юридического лица, его членов и органов), о которой, в частности, писал А.Манигк⁴⁹⁴. Однако даже такая юридическая обязательность, о которой М.Бон в данном случае речь не ведет⁴⁹⁵, не является априорной, но только косвенно вытекающей из основного правового последствия.

Исходя из вышесказанного, следует сделать вывод, что априорного, свойственного всем решениям правового действия не существует. Правовое последствие, его наличие или отсутствие, должно определяться исключительно содержанием данного конкретного решения и соответствующих правовых норм.

По указанной причине необходимости разрешения крайне разнородных вопросов деятельности юридического лица и соответствующего ей многообразия решений органов юридического лица дать исчерпывающий перечень решений и вытекающих из них правовых последствий представляется достаточно затруднительным. Поэтому в настоящей работе будут указаны только основные их разновидности.

Прежде всего, необходимо вновь обратить внимание на тот факт⁴⁹⁶, что решение органа используется правопорядком в качестве формы воли юридического лица: в результате принятия решения образуется воля искусственного субъекта права. Вместе с тем воля юридического лица, что также было установлено выше⁴⁹⁷, необходимо имеет юридический характер, являясь правилом поведения, устанавливаемым физическими лицами, наделенными полномочиями органа юридического лица, которое относится к правовой сфере последнего с помощью определенной юридической техники. Отсюда следует, что решение органа юридического лица, выполняя в процессе волеобразования функцию формы воли искусственного субъекта права, необходимо влечет за собой возникновение определенного правового последствия. Именно этот факт (что решением органа юридического лица осуществляется юридически обязательное волеобразование) используется многими авторами в качестве аргумента для доказательства сделочной природы решения⁴⁹⁸. В данном случае можно говорить о волеобразующих решениях^{499 500}.

Выполняя функцию воли юридического лица и выступая в качестве основания и содержания его действия, решение органа, как и воля физического лица, одновременно определяет средство достижения той цели, ради которой юридическое лицо было создано. Решение – это средство конкретизации цели деятельности юридического лица, имеющей изначально абстрактный характер⁵⁰¹. Поскольку осуществление деятельности искусственного субъекта обеспечивается установленной учредительными документами системой правоотношений (прежде всего, компетенцией волеобразующих и волеизъявляющих органов), то выбор членами органа юридического лица средства достижения цели его деятельности является конкретизацией содержания соответствующих правоотношений⁵⁰². Поэтому важнейшим правовым последствием решения органа юридического лица следует считать конкретизацию правоотношений между юридическим лицом, его членами и органами. Здесь, по всей видимости, речь идет о правовом явлении, сходном с теми, которые Э.Бёттихер назвал «наполняющими секундарными (преобразовательными) правами» („ausfüllende Gestaltungsrechte“), или «регулирующими правами» (Regelungsrechte), суть которых заключается в обеспечении продолжающегося регулирования деятельности посредством возможности неоднократного совершения сделок (преобразовательных изъявлений, „Gestaltungserklärungen“)⁵⁰³. Примеров таких «конкретизирующих» решений множество. Среди них можно назвать решение общего собрания о распределении прибыли (выплате дивидендов)⁵⁰⁴; решение о внесении дополнительных вкладов в уставный капитал или в имущество юридического лица⁵⁰⁵; решение об определении формы оплаты дополнительных акций⁵⁰⁶; решение об определении порядка конвертации ценных бумаг в акции⁵⁰⁷ и т.д. Сюда можно отнести все решения, которые создают у другого (обычно исполнительного) органа юридического лица обязанность по их исполнению⁵⁰⁸. Обычно приводимый в литературе⁵⁰⁹ пример – решение общего собрания акционерного общества о реорганизации, на основании которого у исполнительного органа возникает обязанность совершить соответствующие действия по реорганизации. По всей видимости, вместе с Г.Бартоломейчиком можно утверждать, что любое решение органа юридического лица, порождающее правовое последствие, так или иначе преобразует (конкретизирует) правоотношения между юридическим лицом, его членами и органами.

Решение далее может иметь в качестве правового последствия изменение организационного устройства юридического лица, определяемого его учредительными документами⁵¹⁰. Речь в данном случае идет об изменении системы или содержания правоотношений между юридическим лицом, его членами и органами, а также положений, определяющих правовое положение юридического лица и его внешнюю обособленность (предмет и цель деятельности, наименование, местонахождение). Непосредственное влияние на правовое положение юридического лица оказывают и другие решения, не связанные с внесением изменений в его учредительные документы. Это решения о реорганизации или ликвидации юридического лица, влекущие за собой прекращение субъекта права с последующим правопреемством или без такового.

Некоторые авторы особо выделяют те решения, с помощью которых создаются или прекращаются отношения членства или отношения с лицами, осуществляющими функции контрольных и исполнительных органов⁵¹¹. В качестве примера можно привести решения об освобождении лица от должности генерального директора, об исключении члена из кооператива⁵¹² и т.п. М.Бон относит к этой же группе решения, создающие соответствующее правовое положение, например, решения о назначении на должность или о приемы в члены организации⁵¹³. Вместе с тем, как представляется, данные решения не могут самостоятельно породить желаемый правовой результат и требуют для этого дополнительно согласие соответствующего лица (например, заявление о принятии в члены). Поэтому вряд ли здесь можно говорить, в особенности с позиции германской доктрины, о сделке.

Решение органа юридического лица может быть направлено на возникновение прав требования и корреспондирующих им обязанностей. Так, в российской литературе⁵¹⁴ и судебной практике⁵¹⁵ является общепризнанным тот факт, что обязательственное право требования члена на получение части прибыли (дивиденда) возникает на основании решения общего собрания юридического лица. В эту же группу решений следует отнести, например, уже упоминаемое решение о дополнительных взносах в уставный капитал или в имущество юридического лица, создающее у последнего право требования по отношению к участникам⁵¹⁶; решение об уменьшении уставного капитала акционерного общества путем уменьшения номинальной стоимости акций, в котором предусматривается выплата всем акционерам денежных средств⁵¹⁷ и т.п. Похожим образом решение общего собрания об одобрении действий участников, связанных с учреждением общества, влечет за собой обязанность общества отвечать по обязательствам, возникшим в результате таких действий⁵¹⁸.

В отдельную группу можно выделить те решения, которые не содержат предписания другому органу об их исполнении, но имеют санкционирующий характер. Данные решения создают у другого органа не обязанность, а право действовать определенным образом. В качестве примера можно привести решение об одобрении крупной сделки⁵¹⁹, в соответствии с которым исполнительному органу предоставляется полномочие на совершение данной сделки.

Решение органа юридического лица может регулировать вопросы процедурного характера (т.н., «процессуальные решения», Verfahrens-(Ordnungs-)beschlüsse, которые соответственно должны отличаться от «материальных решений» (Sachbeschlüsse)⁵²⁰). Сюда относятся, в частности, решения, принимаемые членами органа для определения порядка проведения собрания по принятию решений уже материального характера: например, решения, определяющие порядок обсуждения предложения, выступления, голосования и т.п.⁵²¹ Некоторые авторы⁵²² отказывают «процессуальным решениям» в характере сделки, поскольку, по их мнению, такие решения направлены только на фактический результат. Вместе с тем, правильной представляется противоположная точка зрения, согласно которой «процессуальные решения» имеют обязывающий характер для лиц, их принявших⁵²³. Как пишет М.Бон, если собранием членов был установлен порядок выступления, то каждый член вправе требовать его соблюдения⁵²⁴.

В литературе также особенно выделяются решения, которые направлены на подтверждение (исцеление), изменение или отмену уже принятых решений⁵²⁵. Подтверждающие (bestätigende) решения служат исцелению тех решений, которые, как было установлено или предполагается самими членами органа, были приняты с теми или иными нарушениями и потому являются потенциально оспоримыми. Возможность подобного рода решений признается судебной практикой. Так, суд указал, что решение общего собрания участников ООО может быть изменено или отменено путем созыва и проведения нового собрания; закон не содержит положения о допустимости пересмотра принятых на собрании решений только в судебном порядке⁵²⁶.

Из вышесказанного можно сделать вывод, что решения органа юридического лица способны порождать правовые последствия. Для определения сделочного характера решения требуется ответить на второй вопрос: содержится ли при этом в указанных решениях направленная на правовые последствия воля? Ответ на этот вопрос следует из приведенного во главе 2 настоящей работы анализа процесса принятия решения. Как было установлено, решение представляет собой результат осуществления физическими лицами, составляющими орган юридического лица, принадлежащих им полномочий. В коллективном органе формой такого осуществления является подача голоса: выражение отдельным членом органа своего мнения относительно представленного предложения, т.е. положительная или отрицательная оценка предварительно сформулированного правила поведения. Подача голоса, таким образом, есть не что иное, как выраженная вовне воля голосующего, направленная на то, чтобы определенное правило поведения получило или не получило свое воплощение в решении органа.

Очевидно, что ситуация с положительным, позитивным голосом является достаточно простой. Поскольку содержание решения должно воплощаться в каком-то определенном правовом последствии, постольку можно говорить о направленной на правовое последствие воле лиц, голосующих «за» принятие представленного предложения. Соответственно позитивное решение, включающее такие «да»-голоса и достигающее желаемого правового результата, можно квалифицировать как сделку.

Гораздо сложнее дело обстоит в том случае, когда вследствие соответствующего соотношения положительных и отрицательных голосов принимается негативное решение, отклоняющее предложение. Возникает вопрос о том, на какое правовое последствие направлена воля лиц, голосующих «против», и порождает ли такое решение вообще какой-либо правовой результат, т.е. является ли оно юридическим действием? Отрицательный ответ на этот вопрос дал Р.Виннефельд. Ученый заявил, что негативные голоса не направлены ни на какие правовые последствия, а само негативное решение вообще не способно к их созданию⁵²⁷. Вместе с тем, как уже было отмечено выше⁵²⁸, господствующее мнение считает негативные решения полноценными решениями, имеющими сделочный характер. Объяснения этому факту, однако, не всегда являются одинаковыми.

Для того, чтобы определить юридическую природу негативного решения, следует снова ответить на поставленные выше вопросы: какое правовое последствие порождает негативное решение и на какое правовое последствие направлена воля лиц, подающих негативные голоса и принимающих тем самым негативное решение? Первое, на что следует обратить внимание, анализируя природу негативного решения, это на то, что негативные голоса уже сами по себе в отдельности, как, впрочем, и позитивные голоса, влекут за собой некоторые правовые последствия. Последствия эти заключаются в связанности лица, подающего голос, а также в прекращении (потреблении) права голоса при его осуществлении. На эти моменты было указано в литературе⁵²⁹. Утверждение о прекращении права голоса осуществлением не противоречит вышесказанному о возможности неоднократной конкретизации правоотношения. Прекращению подлежит только конкретное право голоса при принятии конкретного решения. Однако «материнское»⁵³⁰ право голоса при этом сохраняется. Так, если я проголосовал против одобрения определенной крупной сделки, то возможность повторно проголосовать «за» ее совершение у меня уже отсутствует: мое конкретное право голоса было исчерпано подачей негативного голоса. Однако это не означает, что я вообще лишаюсь права голоса как членского права, которое может быть мной неоднократно осуществлено при рассмотрении других вопросов.

Потребление права голоса его осуществлением и связанность голосующего своим голосом не позволяют квалифицировать негативный голос как явление фактического характера. Между тем этого достигаемого подачей голоса правового последствия еще недостаточно для ее характеристики в качестве волеизъявления, которое может быть положено в основу сделки, поскольку указанный правовой результат наступает независимо от желания подающего голос лица. Он не является содержанием сделочной воли⁵³¹.

Говоря далее о квалификации негативного решения, нужно признать, что оно влечет за собой правовые последствия, сходные с теми, которые порождают отдельные голоса. Речь должна идти об осуществлении компетенции органа юридического лица. Независимо от того, принимается ли позитивное или негативное решение, компетенция органа, которая, как указывалось выше⁵³², представляет собой совокупность субъективных прав и обязанностей, является осуществленной. Наверное, в этом смысле можно также говорить о преобразовании и конкретизации правоотношений между юридическим лицом, его органами и членами, о которых писал Г.Бартоломейчик, когда доказывал, что негативное решение, как и любое другое решение, является сделкой⁵³³. Косвенным последствием такого осуществления является «потребление» представленного на голосование предложения, на которое указывают некоторые авторы, в том числе и для доказательства сделочной природы негативного решения⁵³⁴. Представление предложения предоставляет членам органа возможность принять решение по конкретному вопросу. Если в результате было принято негативное решение и предложение было отклонено, то члены органа уже не могут принять новое, скажем, одобряющее решение по тому же самому вопросу. Для этого требуется преставление нового предложения с аналогичным содержанием. Предыдущее, отклоненное негативным решением предложение «потребляется». Именно это «потребление» предложения и конкретизацию компетенции органа И.Бальтцер, используя терминологию М.Бона и вкладывая в нее, как видно, другое содержание, называет формальным действием решения, которое он отличает от материального⁵³⁵. Данную классификацию правовых последствий решения можно принять, если только признать, что такое формальное действие является косвенным следствием из основного правового последствия, на которое направлена воля лиц, совершающих решение. В качестве такового нельзя считать указанное осуществление компетенции. Осуществление компетенции, как и осуществление любого субъективного права, не является самоцелью, но совершается для достижения какого-то другого, в том числе правового, результата. Следует признать, что осуществление (израсходование) компетенции так же, как и потребление права голоса, наступает независимо от воли лиц, совершающих решение. Поэтому наличие у решения такого формального действия, безусловно, опровергает тезис Р.Виннефельда о том, что негативное решение вообще лишено юридического характера и не порождает никаких правовых последствий, однако, как представляется, еще не позволяет, как это делают вышеуказанные авторы, квалифицировать негативное решение в качестве сделки.

Критикуя далее утверждение Р.Виннефельда, следует отметить, что некоторые негативные решения способны порождать иные, свойственные только им правовые последствия. Так, например, отказ наблюдательного совета в созыве общего собрания акционеров влечет за собой возникновение у лиц, требующих такого созыва, комплекса прав, необходимых для созыва и проведения общего собрания (п.8 ст.55 Закона об АО). Возникновение таких прав, безусловно, является правовым последствием, однако вряд ли и его можно признать желаемым.

Проблема сделочной природы негативного решения в результате упирается в понятие правового последствия. Традиционно, в том числе при описании юридических фактов, под правовым последствием понимается возникновение, изменение или прекращение прав и обязанностей (правоотношений)⁵³⁶. Более широкое понимание правовых последствий дал А.Манигк: правовым последствием, по мнению ученого, является любое изменение в мире права⁵³⁷. Однако даже если использовать такое широкое понятие, негативное решение еще не может рассматриваться как сделка. Воля лиц, подающих негативные голоса и принимающих негативное решение, направлена, напротив, на то, чтобы было сохранено то правовое состояние, которое имеется на настоящий момент, чтобы правило поведение, сформулированное в предложении, не было возведено в волю юридического лица, чтобы никаких новых правовых последствий не наступило. Негативное решение направлено на то, чтобы воспрепятствовать наступлению правовых последствий. Если, таким образом, под сделкой понимать действие, содержащее волю, направленную на правовое последствие, то негативное решение сделкой не является.

Между тем, как представляется, такой вывод в общем был бы преждевременным. Цивилистикой была разработана особая группа субъективных гражданских прав, которые предоставляют уполномоченному лицу возможность создавать своими действиями желаемые правовые последствия или препятствовать наступлению не желаемых. Речь идет о секундарных правах. Так, Э.Цительманн, с именем которого связывается «заслуга в выработке синтетической конструкции секундарного права», полагал, что при секундарном праве уполномоченное «лицо обладает особой юридической возможностью породить для себя или для третьего лица с помощью своего волеизъявления определенные юридические последствия или воспрепятствовать наступлению невыгодных юридических последствий»⁵³⁸. Таким образом, в одном случае волеизъявление создает правовое последствие, которое без него не наступит, а в другом случае – препятствует наступлению правового последствия, которое без него, наоборот, наступит. Такой правовой эффект, в частности, по всей видимости, могут создавать так называемые «секундарные (преобразовательные) встречные права» („Gestaltungsgegenrechte“), предназначение которых заключается в возможности противостоять действию другого секундарного права^{539 540}. Если, однако, одним из признаков секундарного права является его осуществление односторонней сделкой⁵⁴¹, то получается, что сделка может быть направлена не только на наступление правового последствия, но и на воспрепятствование такому наступлению. Здесь также уместно вспомнить уже приводимое понятие частной автономии как юридического признания возможности посредством выражений воли достигать правовые последствия или препятствовать их наступлению⁵⁴².

Именно на такое воспрепятствование, как было указано, направлена воля лиц, подающих «нет»-голоса и принимающих негативное решение. Нельзя при этом сказать, что подача негативного голоса ничем не отличается от его отсутствия. В первом случае правовое последствие, к которому призывает представленное на голосование предложение, не наступит, во втором случае при наличии соответствующего количества положительных голосов, направленных на принятие предложения, наступит. Воля голосующего лица, таким образом, оказывает решающее воздействие на мир права.

Говоря о сделочном характере негативного решения необходимо, наконец, обратить внимание на тот факт, что указанное воспрепятствование наступлению правового последствия можно рассматривать в качестве юридического эффекта еще и потому, что посредством такого решения, как было указано выше⁵⁴³, также формируется воля юридического лица. Правило поведения, которым должно руководствоваться в своей деятельности юридическое лицо имеет в данном случае «отрицательное» содержание и направлено на воздержание от действия. Повторяя слова В.Цёлльнера, можно сказать, что здесь имеет место «негативное материальное регулирование»⁵⁴⁴. С этой точки зрения представляется более обоснованным говорить о конкретизации цели, ради достижения которой юридическое лицо было создано, и о преобразовании корпоративного правоотношения как желаемом правовом последствии негативного решения, о котором писал Г.Бартоломейчик.

Исходя из вышесказанного, установив, что позитивное решение может порождать правовые последствия и содержит направленную на эти правовые последствия волю, что юридическим эффектом негативного решения, на который направлена воля лиц, его принимающих, является воспрепятствование наступлению правового последствия и что, наконец, позитивное и негативное решения образуют волю юридического лица и направлены на это правовое последствие, решение органа юридического лица можно квалифицировать как сделку.

Как уже было указано выше⁵⁴⁵ главное практическое значение признания за негативным решением сделочного характера состоит в возможности признания такого решения недействительным, в том числе в порядке оспаривания.

В связи с тем, что подача голоса содержит сделочную волю, т.е. волю, направленную на достижение определенного правового последствия или на воспрепятствование его наступлению, а также, в обоих случаях − на формирование воли юридического лица, однако не достигает в одиночку желаемого правового результата и порождает только те правовые последствия, которые предусмотрены законом, подачу голоса с оговорками, сделанными ранее в отношении уточнения российской системы юридических фактов, можно квалифицировать как волеизъявление. Данная квалификация подачи голоса является господствующей в германской литературе⁵⁴⁶.

Вывод относительно сделочной природы решения, безусловно, касается и того случая, когда решение принимается единоличным органом, т.е. когда потребность в представлении предложения, а значит, и в голосовании отсутствует.

Установив, что решение органа юридического лица является сделкой, следует определить, к какой из существующих групп сделок оно относится. Одной из основных классификаций сделок в российской доктрине⁵⁴⁷ и в российском законодательстве⁵⁴⁸ является деление сделок на односторонние сделки и договоры, представляющие собой в свою очередь двусторонние или многосторонние сделки. Основанием такой классификации является количество сторон, участвующих в сделке (выражающих свою волю).

Некоторые авторы предлагают квалифицировать решение как одностороннюю сделку, использую, однако, для этого различную аргументацию.

Так, по мнению Г.Бартоломейчика, ошибки в квалификации решений допускаются, прежде всего, по причине неверного понимания конструкции односторонней сделки⁵⁴⁹. Под односторонней сделкой следует понимать не такую сделку, для которой достаточно одного волеизъявления, но сделку, при которой изъявления подаются по отношению к лицу, не являющемуся ее субъектом, независимо от того, подает ли изъявление одно или несколько лиц. В этом состоит отличие односторонней сделки от договора, при котором изъявления подаются субъектами сделки по отношению друг к другу. Поскольку, по мнению ученого, голоса членов подаются по отношению к корпорации, которая не является субъектом сделки, то решение следует квалифицировать как одностороннюю сделку. В том случае, когда голосующих несколько, такую сделку можно обозначить как одностороннюю сделку нескольких лиц или как совместную одностороннюю сделку⁵⁵⁰.

В настоящее время, ссылаясь на Г.Бартоломейчика, допускает квалификацию решений, принимаемых большинством голосов, в качестве совместных односторонних сделок П.Ульмер⁵⁵¹. Основание этого ученый, однако, усматривает не в направленности решения, а в природе тех полномочий, которые дают возможность большинству принимать обязательные решения. Поскольку данные полномочия рассматриваются как секундарные права, а последние осуществляются односторонними сделками, постольку решение должно мыслиться как совместная односторонняя сделка, совершаемая несколькими лицами⁵⁵².

Г.Вайк квалифицирует решение как составную одностороннюю сделку, правда, не приводя обоснование этому⁵⁵³.

Некоторые авторы признают характер односторонней сделки только за отдельными решениями, а именно, за теми решениями, которые принимаются одним лицом⁵⁵⁴.

В российской доктрине в пользу одностороннего характера сделки, принимаемой в форме решения органа юридического лица, высказался, в частности, Б.П.Архипов. По мнению автора, решение является односторонней сделкой, поскольку выражает волю акционерного общества⁵⁵⁵.

Ряд германских авторов предлагают квалифицировать решение в качестве договора или, по меньшей мере, в качестве подобного договору образования. Обоснование этой точки зрения также дается различное.

Одним из виднейших представителей договорной теории решения является Г.Краузе. По мнению ученого, решение имеет договорный характер, прежде всего, потому, что основывается на волеизъявлениях, выполняющих функцию оферты и акцепта. В качестве оферты Г.Краузе рассматривает представляемое на голосование предложение, а в качестве акцепта – соответственно поданные голоса⁵⁵⁶. Если, например, содержание отдельного голоса является дополнением или ограничением по сравнению с содержанием предложения, то в соответствии с § 150 II BGB такой голос, по мнению Г.Краузе, превращается в новую оферту, по отношению к которой остальные участники должны высказать свое одобрительное или отклоняющее мнение⁵⁵⁷. Решения, принимаемые большинством голосов, не препятствуют тому, чтобы усматривать в решении подлинное необходимое для договора соглашение, поскольку оно обеспечивается на основе закона большинством; голоса меньшинства оказываются при этом недействительными⁵⁵⁸.

Ряд авторов, среди которых М.Бон, называет, в частности, А.Манигка и Р.Хенле, рассматривали решение, принимаемое большинством голосов, как договор между теми голосующими, кто одобрил решение⁵⁵⁹. Одновременно А.Манигк указывал на то, что согласие меньшинства с решением, принимаемым против его воли, достигается при вступлении каждого конкретного члена в союз и добровольном подчинении предусмотренному уставом или законом принципу большинства⁵⁶⁰.

Некоторые авторы считают, что в качестве договора можно рассматривать некоторые отдельные виды решений. Так, Г.Бартоломейчик⁵⁶¹, А.ф.Тур⁵⁶² и Ф.Хек⁵⁶³ полагали, что договорный характер имеют единогласные решения по причине наличия в них требуемого для договора соглашения. Данную точку зрения разделяет У.Ноак⁵⁶⁴. В настоящее время П.Ульмер⁵⁶⁵ считает договорами определенные виды решений, которые принимаются в объединениях лиц. Речь, по мысли ученого, идет о решениях, касающихся основ деятельности общества („Grundlagenbeschlüsse“), которым противопоставляются волеобразующие решения. К первым он причисляет, прежде всего, решения об изменении товарищеского договора, а также, некоторые иные решения, в частности, решения об утверждении баланса и о распределении прибыли. О договорном характере таких решений свидетельствует не столько требуемое единогласие (хотя действие принципа большинства, по П.Ульмеру, исключает договорную природу решений), сколько их правовое последствие: они оказывают непосредственное действие на участников как на стороны товарищеского договора.

Господствующее в германской доктрине мнение не признает, однако, решение ни односторонней сделкой, ни договором, рассматривая его как самостоятельный вид многосторонних сделок⁵⁶⁶. Одним из первых данную точку зрения обосновал А.ф.Тур. В России такая квалификация решений органа юридического лица была предложена Н.В.Козловой⁵⁶⁷.

Основное внимание сторонники этой концепции уделяют тем чертам, которые отличают решения от договоров. Главной такой чертой, разумеется, является возможность принятия решений большинством голосов без достижения необходимого для договора соглашения⁵⁶⁸. Следствием этого признака является то, что решение, принимаемое большинством голосов, связывает тех, кто голосовал против его принятия или вообще не участвовал в голосовании⁵⁶⁹. Далее указывается, что в отличие от договора волеизъявления, подаваемые участниками сделки (решения), не обмениваются между ними, но подаются параллельно⁵⁷⁰. Также утверждается, что действительность решения не зависит от того, узнают ли участники содержание каждого отдельного голоса (например, при тайном голосовании) и решения в целом (например, когда некоторые участники удаляются перед самым объявлением результата голосования)⁵⁷¹, в то время как достижение согласия и, соответственно, заключение договора немыслимо без такого ознакомления. Некоторые авторы указывают на то, что при решении подаваемые волеизъявления являются содержательно тождественными, в то время как при договоре, хотя и содержательно совпадающими, но все же не одинаковыми (например, при договоре купли-продажи подаются волеизъявления с содержанием: «я намереваюсь продать»-«я намереваюсь купить»)⁵⁷². Наконец, ряд авторов, доказывая самостоятельность решений, называют среди их признаков не только структурные, но и функциональные отличия: в противоположность договору решение способно регулировать правоотношения третьих лиц⁵⁷³; создавать обязанности для третьих лиц⁵⁷⁴; служить процессу волеобразования⁵⁷⁵; осуществлять несвойственное договорам отношение подчинения⁵⁷⁶.

Что касается квалификации решения в качестве односторонней сделки, то этому должен препятствовать тот факт, что решение обычно содержит несколько волеизъявлений.

Сделав краткое описание трех направлений в доктрине относительно квалификации решения органа юридического лица как сделки, следует подвергнуть их анализу и обосновать собственную позицию по данному вопросу.

Первое, с чего, как представляется, необходимо начать при отнесении решения органа юридического лица к той или иной группе сделок, это определить его фактический состав, т.е. ответить на вопрос, какие волеизъявления (голоса) образуют сделку (решение). Как было установлено выше⁵⁷⁷, содержание решения органа юридического лица определяется результатом голосования или, говоря словами В.Цёлльнера, является его «правовым следствием»⁵⁷⁸. Результат голосования в свою очередь представляет собой количественное отношение голосов двух групп («да»-голосов и «нет»-голосов), полученное путем их подсчета и оценки с точки зрения действительности. Отсюда следует, что решение основывается на количественном отношении позитивных и негативных голосов. Его содержание в конченом итоге соответствует содержанию голосов только одной группы, однако определить, каково это содержание, можно лишь при условии учета всех поданных голосов. Нельзя, например, сказать, что для позитивного решения значение имеют только позитивные голоса, поскольку тот факт, что эти голоса образуют содержание данного конкретного решения, определяется не просто наличием этих голосов, но их количественным отношением к негативным голосам и действующим в данном случае принципом голосования. То что, скажем, крупная сделка получила санкцию со стороны общего собрания, состоящего из девяти членов, объясняется не тем, что за это проголосовали четверо членов из семи голосовавших, а тем, что они в данном случае составили большинство по отношению к трем, проголосовавшим «против», и тем, что в отношении данного решения законом или уставом установлен принцип простого, а не абсолютного большинства (в последнем случае для принятия решения требовалось бы более половины от всех голосов, т.е., по меньшей мере, пять голосов). Это означает, что фактический состав решения образуют все поданные голоса (точнее – их отношение), а не только одна из их групп (позитивные голоса при позитивном решении, негативные голоса при негативном решении).

Иное мнение представляется неверным и может привести к необходимости использования искусственных построений. Так, например, Г.Бартоломейчик⁵⁷⁹, критикуя представленную точку зрения, доказывает, что фактический состав решения образуют исключительно голоса тех, кто голосовал за решение⁵⁸⁰. Однако, понимая, что отклоняющие голоса не учитывать нельзя, ученый объявляет их наличие условием действительности решения, наподобие того, как условием действительности распоряжения вещью неуправомоченного лица является согласие правообладателя (§ 185 BGB)⁵⁸¹. Разумеется, эта конструкция неверна и искусственна. Отклоняющие предложение голоса в том случае, когда они являются «побежденными», в отличие от согласия собственника вещи, не образуют самостоятельной сделки с каким-то управомочивающим эффектом, что, в общем, признает и сам Г.Бартоломейчик, когда пишет, что сделочная воля таких волеизъявлений остается не реализованной⁵⁸². И, конечно, действительность позитивного решения зависит не от наличия или отсутствия негативных голосов, но только от того, имеется ли достаточное количество позитивных голосов, чтобы их отношение к негативным голосам в соответствии с действующим принципом голосования могло образовать содержание такого решения. Следуя логике Г.Бартоломейчика, единогласные позитивные решения, в том числе те, которые были приняты только частью членов органа, пришлось бы признать недействительными из-за отсутствия негативных голосов. Интересно, что похожий упрек ученый делает в отношении поддерживаемой в настоящей работе точки зрения: якобы она несостоятельна при единогласных решениях⁵⁸³. Но ведь понимание решения в качестве отношения голосов двух групп не предполагает их обязательное одновременное наличие, что, напротив, следует из схемы Г.Бартоломейчика. Разумеется, при принципе единогласия отношение голосов должно быть таким, чтобы в фактическом составе решения не было ни одного голоса «против».

Похожую позицию, как представляется, занимают те авторы, которые утверждают, что решение основано на содержательно тождественных волеизъявлениях⁵⁸⁴. Поскольку позитивные и негативные голоса содержательно противоположны, то решение, согласно этой точке зрения, в качестве элементов фактического состава должно иметь только одну из групп голосов. Здесь надо отметить, что такой подход мало чем отличается от той точки зрения, согласно которой решение представляет собой договор между одобряющими его лицами. Ссылка на то, что при договоре волеизъявления с точки зрения содержания необходимо являются хотя и совпадающими, но не тождественными, неверна. Такой особенностью обладают только двусторонние (меновые) договоры, стороны которых имеют противоположные интересы («я намереваюсь продать»-«я намереваюсь купить»). Многосторонние договоры, напротив, заключаются для достижения общей цели, и поэтому о различии волеизъявлений здесь говорить не приходится⁵⁸⁵. Поэтому, если решение включает в себя только содержательно тождественные волеизъявления, то, принимая во внимание только этот признак, оно ничем не отличается от многосторонних договоров.

Из того, что фактический состав решения образуют поданные голоса двух групп, следует, что нельзя рассматривать в качестве субъектов решения тех лиц, которые вообще не принимали участие в голосовании. Это касается и воздержавшихся, поскольку, как было установлено выше⁵⁸⁶, воздержание не является видом голоса, но отказом от выражения своего мнения относительно представленного предложения и вообще не учитывается при установлении результата голосования. Иной подход справедливо критикуется в литературе⁵⁸⁷.

Итак, мы установили, что фактический состав решения представляет собой отношение голосов двух групп. Это означает, что в том случае, когда решение принимается большинством голосов, требуемое для наличия договора соглашение между лицами, участвующими в совершении сделки, отсутствует. Отсюда в свою очередь следует, что такое решение нельзя признать договором. Этот вывод основывается именно на анализе фактического состава решения, включающего в себя противоположные по содержанию волеизъявления. Поэтому, когда А.ф.Тур, рассматриваемый часто как один из основоположников разграничения договоров и решений, пишет, что решение общего собрания является взаимодействием нескольких содержательно совпадающих волеизъявлений, но не является договором, поскольку не имеет необходимого соглашения⁵⁸⁸, то такое его утверждение представляется внутренне противоречивым. Если решение – взаимодействие только совпадающих волеизъявлений, то почему же здесь отсутствует соглашение?

Из этого следует, что точка зрения А.Манигка и Р.Хенле, согласно которой решение – это договор одобривших его лиц, является неверной. Искусственным представляется и довод А.Манигка о том, что согласие меньшинства с решением, принимаемым против его воли, достигается при вступлении каждого конкретного члена в союз и добровольном подчинении предусмотренному учредительными документами или законом принципу большинства. Вступая в юридическое лицо, участник, разумеется, соглашается с принципом большинства при принятии решений. Однако было бы фикцией, распространять такое согласие на каждое конкретное противоречащее воли участника решение. Об этом справедливо писал М.Бон⁵⁸⁹.

Нельзя признать верной и точку зрения Г.Краузе о том, что фактический состав решения, как и в договоре, образует предложение (оферта) и голоса (акцепт) и что при решениях, принимаемых большинством голосов, соглашение обеспечивается большинством на основании закона. Что касается последнего замечания, то Г.Краузе, как представляется, пытается исключить из фактического состава решения голоса меньшинства и использовать фикцию соглашения, что, как указано выше, является неверным. Нельзя также рассматривать в качестве элемента фактического состава решения представляемое на голосование предложение, обращаясь тем самым к схеме заключения договора «оферта-акцепт»⁵⁹⁰. Хотя предложение и не лишено вообще юридического характера, что, как указывалось выше⁵⁹¹, пытался доказать М.Бон, оно, тем не менее, не может считаться договорной офертой. Во-первых, голосующие, очевидно, желают не вступить в договорные отношения с лицом, представившим предложение, но урегулировать определенным образом (хотя и предзаданным в предложении), деятельность юридического лица посредством решения, содержание которого часто вообще не касается прав и обязанностей того, от кого исходит предложение. Во-вторых, лицо, представляющее предложение, часто вообще не является членом органа, принимающего решение, т.е. не обладает компетенцией (полномочием) по урегулированию соответствующего вопроса. В-третьих, даже в том случае, когда предложение представляется членом органа, этот факт не освобождает его от необходимости выразить свою позицию по данному вопросу в форме голоса. При заключении договора ситуация совершенно иная: оферент не может акцептовать собственную оферту. Приводимый Г.Краузе пример в подтверждение своей точки зрения о том, что, если содержание отдельного голоса является дополнением или ограничением по сравнению с содержанием предложения, то он превращается в новую оферту, по отношению к которой остальные участники должны высказать свое одобрительное или отклоняющее мнение, просто не соответствует действительности: голос, содержательно выходящий за пределы предложения, будет в соответствующей части недействительным; никакой обязанности его одобрения или отклонения у членов органа не возникает. Возможно, c связи с указанными недостатками Г.Краузе старается характеризовать решение не просто как договор, а как подобное договору („vertragsähnlich“) образование или как модернизацию („Weiterentwicklung“) договора⁵⁹². Такая характеристика решения, однако, не только противоречит взглядам самой Г.Краузе⁵⁹³, но и представляется несколько туманной.

Не может, очевидно, характеризоваться в качестве договора решение, принимаемое одним лицом.

Если, таким образом, решения, принимаемые большинством голосов и одним лицом, не являются договором, то, может быть, обратное должно следовать для единогласных решений? Ведь здесь все входящие в фактический состав решения волеизъявления содержательно совпадают, а это позволяет ставить вопрос о наличии требуемого для договора соглашения.

Основание определенным сомнениям в квалификации единогласного решения в качестве договора дает указание некоторых авторов на то, что при заключении договора волеизъявления обмениваются, в то время как при принятии решения подаются параллельно. Речь, таким образом, идет не о содержании (различающемся, например, при двустороннем договоре и тождественном, например, при многостороннем договоре) волеизъявлений, но об их направленности. Такое, возможно, на первый взгляд, схоластическое различие имеет, как представляется, определенное практическое значение. Обмен волеизъявлений означает, что, во-первых, лицо, совершающее волеизъявление, направляет его, прежде всего, по отношению к тому лицу, с которым оно желает урегулировать правоотношение, и что, во-вторых, лицо, по отношению к которому совершается волеизъявление, должно ознакомиться с его содержанием. Этим достигается требуемое для договора соглашение. При параллельной подаче волеизъявлений ситуация иная: здесь отсутствует желание урегулирования правоотношений между участвующими в сделке, а конкретное содержание волеизъявлений одних лиц может быть неизвестно другим. В качестве примера можно привести одностороннюю сделку, совершаемую несколькими лицами, образующими единую сторону договора. Если такие лица независимо друг от друга подадут по отношению к контрагенту волеизъявления об отказе от договора, то, несмотря на то, что цель достижения соглашения между участвующими субъектами не ставилась, односторонняя сделка будет ими совершена. Налицо несколько содержательно тождественных, совпадающих волеизъявлений субъектов одной сделки, однако об осознанном соглашении здесь говорить, конечно, нельзя. Субъекты сделки, совершаемой путем параллельной подачи волеизъявлений, могут вообще не знать друг друга, что не оказывает влияние на ее действительность. Вряд ли такая ситуация мыслима, скажем, при многостороннем договоре простого товарищества, для заключения которого, как и любого другого договора, необходимо требуется достижение соглашения между контрагентами. При совершении решения, напротив, имеет место именно параллельная подача волеизъявлений, при которой, как представляется, знание личности и содержания волеизъявлений лиц, участвующих в голосовании, каждым конкретным субъектом сделки не обязательно. И именно это не позволяет отнести единогласные решения к договорам. Для решений, принимаемых большинством голосов, данное обстоятельство является дополнительным основанием признания за ними особой, отличной от договорной, природы.

Если, таким образом, решение органа юридического лица не имеет договорного характера, то остается определить, является ли оно односторонней или многосторонней сделкой. Основанием деления сделок на одно-, дву- и многосторонние служит, как указывалось, количество сторон, участвующих в сделке (выражающих свою волю). При использовании этого критерия, однако, обнаруживаются определенные трудности. Речь идет о тех ситуациях, когда выражений воли, направленных на правовые последствия (волеизъявлений), несколько, а сторона – одна. Примером может быть все то же расторжение договора несколькими лицами, образующими единую сторону. С точки зрения количества волеизъявлений – это многосторонняя сделка. С точки зрения количества сторон (но не лиц), в ней участвующих, − односторонняя. В российской доктрине такие сделки относятся к числу односторонних⁵⁹⁴. Эта точка зрения поддерживается и рядом германских авторов⁵⁹⁵.

Те ученые, которые характеризуют решение в качестве многосторонней сделки, отталкиваются, прежде всего, от количества волеизъявлений, входящих в ее состав. Действительно, с этой точки зрения решение следовало бы считать многосторонней сделкой (за исключением, разумеется, случая принятия решения одним лицом). Но при этом, как представляется, не учитывается тот факт, что решение принимается не просто несколькими физическими лицами, но физическими лицами, наделенными единой компетенцией органа юридического лица, т.е. общими правами и обязанностями. Специфика компетенции такова, что осуществить ее в каждом конкретном случае могут не обязательно все лица, составляющие орган, но только часть из них, что, однако, не оказывает влияния на ее единство. Но если здесь, таким образом, имеются общие субъективные права и обязанности, осуществляемые общим актом, исходящим от субъектов, образующих орган юридического лица, то не будет ли более правильным рассматривать такой акт в качестве односторонней, а не многосторонней сделки по примеру того случая, когда несколько лиц, составляющих единую сторону, отказываются от договора?

При критике такого подхода, как правило, указывается на то, что в совместных односторонних сделках волеизъявления содержательно совпадают, в то время как для совершения некоторых решений достаточно большинства голосов⁵⁹⁶. Однако данное возражение, как представляется, не вполне обоснованно. Прежде всего, не учитывается указанное имеющееся сходство решения с совместной односторонней сделкой: совершение несколькими лицами, наделенными общей компетенцией (правами и обязанностями) органа юридического лица, акта путем подачи параллельных волеизъявлений (наличие у решения этих признаков совместной односторонней сделки ученые не оспаривают; в том числе не указывается на то, что члены органа не образуют вместе одну сторону). Что касается возможности отсутствия содержательного совпадения всех составляющих решение волеизъявлений, то против этого аргумента можно использовать рассуждения одного из названных критиков поддерживаемой здесь точки зрения, а именно М.Бона. Опровергая мнение некоторых сторонников решения – многосторонней сделки о том, что за единогласным решением все же можно признать договорный характер, ученый замечает, что сомнительно, чтобы случайность могла определять юридическую природу явления⁵⁹⁷. Ведь получается, что если исходить из признака содержательной противоположности волеизъявлений, составляющих решение, то в том случае, когда решение, для принятия которого требуется большинство голосов, получит единогласную поддержку, его уже можно рассматривать не как многостороннюю, но как одностороннюю сделку. Кроме того, нужно вновь обратить внимание на то, что некоторые из названных ученых⁵⁹⁸ включают в фактический состав решения только содержательно тождественные волеизъявления. Если это так, то тогда оснований для противопоставления совместных односторонних сделок и решений большинства остается еще меньше.

Существует еще одно основание для квалификации решения в качестве односторонней сделки. Как было указано выше⁵⁹⁹, юридическое лицо, будучи искусственным образованием, не способно к совершению действий физиологического характера и в этом смысле лишено естественной дееспособности. Восстановление волеспособности и дееспособности юридического лица осуществляется физическими лицами, составляющими его органы, посредством особой юридической техники. В соответствии с этой техникой воля, сформированная физическими лицами, и совершенные ими действия относятся к правовой сфере юридического лица таким образом, что волеющим и действующим считается само юридическое лицо. Это означает, что решение, принимаемое членами органа при осуществлении ими функции волеобразования, должно рассматриваться одновременно и как сделка самого юридического лица. О том, что субъектом решения является сам союз, пишут некоторые германские⁶⁰⁰ и российские авторы⁶⁰¹. Но если это так, то тогда решение как акт, исходящий от одного субъекта, следует отнести к односторонним сделкам.

Б.С.Линдеманн, посвятившая свое исследование юридической природе решений, принимаемых в обществах одного лица, приходит, однако, к иному выводу. По мнению ученого, такие решения нельзя квалифицировать в качестве односторонних сделок, поскольку при совершении односторонней сделки закон исходит из того, что в данном случае волеизъявление и сделка совпадают. В случае же с решением эти два явления отделяются друг от друга, поскольку волеизъявление совершает одно лицо (единственный участник общества), а сделка приписывается другому (самому обществу). Поэтому решение, принимаемое одним лицом, занимает особое положение и не может характеризоваться как односторонняя сделка⁶⁰².

Такой подход, однако, представляется неверным. Во-первых, надо отметить, что Б.С.Линдеманн в отношении обыкновенных решений, т.е. решений, принимаемых несколькими лицами, придерживается господствующей точки зрения, согласно которой решение представляет собой многостороннюю сделку. Но ведь при совершении таких решений, по Б.С.Линдеманн, должен иметь место тот же самый процесс, что и при решении одного лица: волеизъявления совершают члены органа, а сделка приписывается самому юридическому лицу. Почему же тогда такие сделки позволительно рассматривать в качестве многосторонних? Во-вторых, нужно помнить, что решение, будучи сделкой юридического лица, одновременно выполняет функцию необходимой формы воли искусственного субъекта права. Процесс образования воли и ее выражения вовне в юридическом лице всегда совпадают⁶⁰³. В связи с этим можно говорить о том, что в результате техники отнесения юридическое лицо само выражает волю и совершает то волеизъявление, которое ложится в основу сделки. В этом смысле разрыв между субъектами волеизъявления и сделки, на который ссылается Б.С.Линдеманн, отсутствует. Ну и наконец, как представляется, вряд ли обоснованно исключать физических лиц, составляющих орган юридического лица, из числа субъектов решения, причисляя к таковым только само юридическое лицо. Ведь, как указывалось ранее относительно воли юридического лица⁶⁰⁴, последнее рассматривается в качестве субъекта и воли, и действия только в результате специальной юридической оценки. Право не в силах разорвать естественно-обусловленную связь между физическим лицом как субъектом воли (действия) и самой волей (самим действием). В этом отношении решение является одновременно сделкой и физических лиц, составляющих орган юридического лица, и самого искусственного субъекта права. Поэтому более точной представляется формулировка К.Шмидта о том, что субъектом решения является орган и посредством него союз⁶⁰⁵. Это, в частности, оправдывает то, что орган рассматривается как часть юридического лица.

Слова о том, что субъектом решения является орган юридического лица, не должны, однако, пониматься превратно. Орган как таковой, как указывалось выше⁶⁰⁶, не является самостоятельным правосубъектным образованием, способным к совершению юридически значимых действий, но представляет собой исключительно совокупность физических лиц, наделенных общей компетенцией (правами и обязанностями). Поэтому утверждение некоторых авторов, в частности В.Шиллинга, о том, что субъектом решения являются не только члены, одобрившее предложение, но орган юридического лица в целом⁶⁰⁷, можно признать верным только с определенными оговорками: решение исходит от органа юридического лица в том смысле, что посредством него осуществляется компетенция органа; субъектами решения в свою очередь являются только лица, образующие орган юридического лица и голосующие в данном конкретном случае по поводу представленного предложения. Не являются субъектом решения ни орган как некоторое правосубъектное образование, ни те члены, которые вообще не принимали участие в голосовании, в том числе те, которые воздержались⁶⁰⁸.

Поскольку решение является сделкой самого юридического лица, то изложенная выше противоположная точка зрения Г.Бартоломейчика⁶⁰⁹, согласно которой корпорация является не субъектом, но объектом, по отношению к которому члены органа совершают решение, следует признать неверной.

Что касается довода П.Ульмера о том, что природа решения как односторонней сделки вытекает из секундарного характера полномочий, которыми наделены участники объединения лиц, то для его использования требуется дополнительное исследование указанных прав, для которого в настоящей работе отсутствует возможность. Так, некоторые авторы⁶¹⁰, рассматривающие решение в качестве многосторонней сделки, не отрицают того факта, что права членов органа являются секундарными. Однако, по их мнению, данные права должны одновременно отличаться от тех «классических» секундарных прав, которые Э.Зеккель назвал преобразовательными (Gestaltungsrechte). И одно из отличий состоит как раз в том, что они могут осуществляться многосторонней сделкой.

Подводя итог вышесказанному, можно утверждать, что фактический состав решения органа юридического лица образует отношение позитивных и негативных голосов. Решение органа юридического лица является односторонней сделкой физических лиц, составляющих орган юридического лица и принимающих участие в голосовании по конкретному предложению, и тем самым односторонней сделкой самого юридического лица. Односторонний характер решения как сделки объясняется двумя причинами: во-первых, фактический состав решения образуют волеизъявления, подаваемые параллельно физическими лицами, наделенными общей компетенцией (правами и обязанностями) органа юридического лица и образующими тем самым одну сторону; во-вторых, в силу техники отнесения субъектом сделки через орган становится само юридическое лицо.

Данный вывод об одностороннем характере решения органа юридического лица, разумеется, является несколько условным. Прежде всего, он основывается на анализе тех юридических конструкций, которые сами по себе до конца однозначно не определены. Так, процесс совместной подачи нескольких параллельно направленных волеизъявлений (тот же пример – расторжение договора несколькими лицами, составляющими одну сторону) далеко не всеми авторами оценивается как (совместная) односторонняя сделка. Например, В.Флуме⁶¹¹ полагает, что такой фактический состав является многосторонней сделкой (договором), и, следовательно, с этой точки зрения основание для квалификации решения в качестве односторонней сделки отсутствует. Помимо этого, существуют такие признаваемые в литературе⁶¹² пограничные случаи, когда отделить решение от иных видов сделок, в частности, от договора достаточно сложно. Так, например, решение об изменении учредительного договора полного товарищества, принимаемое единогласно двумя товарищами, владеющими равными долями в складочном капитале, вряд ли чем-то существенно отличается от обычного договора. Утверждение об одностороннем или о каком-то особом многостороннем характере такого решения в данном случае, как представляется, было бы искусственным.

В литературе часто указывается на то, что решение органа юридического лица является сделкой sui generis (eigener Art)⁶¹³. Некоторые авторы при этом подразумевают особое положение решения как многосторонней сделки среди односторонних сделок и договоров. Другие ученые не ограничиваются структурными отличиями решения и указывают на выполняемые им функции. Речь идет, во-первых, о функции волеобразования и, во-вторых, о функции подчинения, в соответствии с которой решение может оказывать воздействие на правовую сферу лиц независимо от их воли⁶¹⁴. Для особого выделения данных функций некоторые авторы при характеристике решения как сделки используют дополнительные определения. Так, например, М.Бон⁶¹⁵ называет решение социально-правовой или вслед за Ф.Хеком⁶¹⁶ «общественной» (“gesellschaftliches”) сделкой. В российской доктрине Н.В.Козлова⁶¹⁷ и Е.А.Суханов⁶¹⁸ говорят о «корпоративных сделках», а В.С.Ем⁶¹⁹ использует термин «волеобразующие сделки».

Такая дополнительная характеристика решения органа юридического лица как сделки, разумеется, должна быть принята. Вместе с тем представляется неправильным подход тех ученых, которые используют функциональные особенности решения для того, чтобы обосновать его отличие от договора или односторонней сделки. Так, в особенности М.Бон⁶²⁰ в пользу своей точки зрения на решение как многостороннюю сделку приводит, в частности, те доводы, что решение, в отличие от договора, способно порождать обязанности для третьих лиц, образовывать волю другого субъекта (юридического лица) и реализовывать отношение подчинения. Из этого же, как представляется, исходят те авторы⁶²¹, которые говорят о том, что решение в отличие от договора или совместной односторонней сделки способно оказывать связующее действие для лиц, голосовавших против решения или вообще не участвовавших в голосовании. Также П.Ульмер⁶²², как помним, разделяет решения на договоры, т.е. те решения, которые не выполняют функцию волеобразования и создают связанность для участников непосредственно, и на решения, не имеющие договорного характера, т.е. те, которые, напротив, служат волеобразованию и создают связанность для участников только косвенно.

Вместе с тем, как представляется, в данном случае речь должна идти только о том или ином правовом последствии, которое порождает сделка. Вряд ли, однако, обоснованно утверждать, что правовое последствие при этом необходимо обусловливается ее структурой (особым построением фактического состава). Почему, например, волю юридического лица или обязанности для третьих лиц может создавать только специфическая многосторонняя сделка, а односторонняя сделка или договор на это не способны? Ведь неверно было бы, например, исходить из того, что договор может регулировать только отношения лиц, его заключивших. Примером обратного может служить конструкция договора в пользу третьего лица, оказывающего правовое воздействие на правовую сферу субъекта, не являющегося участником сделки. М.Бон, тем не менее, замечает, что конструкция договора с возложением обязанности на третье лицо, в отличие от договора в пользу третьего лица, законодательству неизвестна и потому не имеет права на существование. Однако все же более правильной представляется та точка зрения (по указанию М.Бона⁶²³, преобладающая), согласно которой своеобразие договора заключается не в виде правового действия, а только в порядке совершения, в структуре фактического состава.

Функциональные особенности решения, его специфический правовой эффект, как представляется, обусловлен, прежде всего, не самой конструкцией решения, а теми правоотношениями, средством реализации которых решение является. То, что решение способно образовывать волю юридического лица и создавать права и обязанности для лиц независимо от их воли, является следствием особого содержания правоотношений, в которых состоят субъекты решения и лица, на правовую сферу которых решение воздействует, а не какого-то его априорного качества как юридической конструкции.

Одновременно, разумеется, нельзя не учитывать тот факт, что правоотношения, реализуемые с помощью решения, оказывают определяющее воздействие на его фактический состав. Ведь возможность принятия решения большинством голосов обусловливается исключительно спецификой данных правоотношений. Вне таких правоотношений решение большинства существовать не может, поскольку иначе это означало бы нарушение принципа юридического равенства субъектов, на котором основано частное право. Не случайно, поэтому, некоторые авторы характеризовали решение как «зависимую» или «несамостоятельную сделку»⁶²⁴. В этом смысле решение, которое может быть принято большинством голосов, действительно, занимает особое положение среди односторонних сделок именно с точки зрения фактического состава, но не выполняемых им функций.

Касательно терминов, используемых в российской доктрине в отношении решения органа юридического лица, в том числе, для характеристики его функциональных особенностей, нужно обратить внимание на их некоторую условность. Во-первых, сама терминология еще не является до конца устоявшейся. Так, например, Е.А.Суханов⁶²⁵ называет «корпоративными сделками» те акты, которые являются предметом настоящего исследования, а именно, решения органа юридического лица. Н.В.Козлова⁶²⁶ для тех же явлений использует другой термин – «корпоративный акт», в то время как понятие «корпоративная сделка», по мысли ученого, обладает более широким содержанием и охватывает все сделки, которые влекут за собой возникновение, изменение или прекращение корпоративных правоотношений. Корпоративной сделкой в этом смысле является также учредительный договор и устав, т.е. акты, хотя и создающие корпоративные правоотношения, однако не выполняющие при этом функцию волеобразования и являющиеся договорами, а не односторонними или специфическими многосторонними сделками. Далее нужно также заметить, что термин «корпоративная сделка» ориентирует на те акты, которые принимаются в юридических лицах, или точнее – в корпорациях. Для решений органа юридического лица, которые являются предметом настоящего исследования, эту характеристику в целом можно признать удачной (хотя не все юридические лица являются корпорациями). Вместе с тем нельзя не обратить внимания на то обстоятельство, выходящее, правда, за предметные рамки данной работы, что конструкция решения, сделки, принимаемой большинством голосов, может использоваться и в других институтах, например, в институте простого товарищества или общей долевой собственности. Сходство решений, принимаемых органами юридического лица, и решений, принимаемых участниками простого товарищества или общей долевой собственности касательно вопросов управления делами товарищества или общим имуществом, не вызывает сомнений. Однако здесь говорить о «корпоративности» таких сделок можно только условно в том смысле, что этот термин должен характеризовать не сферу их использования (корпорации), но особую черту: выполнение функции подчинения одних лиц воле других в том случае, когда в соответствии с достигнутым соглашением решения могут приниматься большинством голосов.

Термин «волеобразующая сделка», предложенный В.С.Емом, в этом отношении является более удачным, поскольку не заставляет ограничивать использование конструкции решения только юридическими лицами. Разумеется, что ни в простом товариществе, ни в рамках отношений общей долевой собственности никакой новой воли для нового субъекта права не создается. Вместе с тем здесь, пожалуй, также можно вести речь о процессе создания некой общей воли⁶²⁷, что, как и в случае с юридическим лицом, обусловлено необходимостью достижения общей цели, преследуемой товарищами, или цели управления общим имуществом. Именно эта необходимость обусловливает использование конструкции решения, принимаемого большинством голосов, поскольку принцип единогласия может стать препятствием для эффективного управления делами товарищества или общим имуществом⁶²⁸.

Вместе с тем для настоящего исследования, как было сказано, в целях характеристики специфики решения органа юридического лица с точки зрения выполняемых им функций приемлемым является термин «корпоративная сделка», используемый Н.В.Козловой и Е.А.Сухановым.

Подводя итог вышесказанному, решение органа юридического лица необходимо признать односторонней сделкой, фактический состав которой образует отношение параллельно подаваемых позитивных и негативных голосов (волеизъявлений), занимающей особое положение среди сделок наличием возможности ее совершения против воли части лиц, участвующих в принятии решения, и выполняющей функцию волеобразования и подчинения в смысле возможности оказывать воздействие на правовую сферу лиц независимо от их воли. С учетом функциональных особенностей решение органа юридического лица может характеризоваться как корпоративная сделка.

Признание решений органа юридического лица сделками означает, что к таким актам в принципе применимы положения гражданского законодательства о сделках, в частности, нормы ГК РФ о недействительности сделок. В каком объеме данные нормы должны находить применение с учетом существующей специфики корпоративной сделки, каково соотношение общих положений ГК РФ о сделках и специального корпоративного законодательства о решениях – эти важные вопросы должны стать предметом отдельного исследования. Вместе с тем уже здесь следует назвать возможные случаи применения общих положений ГК РФ. Так, как известно, одним из важнейших условий действительности сделки является отсутствие дефектов в воле лица, совершающего сделку. Нарушение данного правила в свою очередь может явиться основанием для признания сделки недействительной. Вместе с тем специальное корпоративное законодательство не знает оснований недействительности решения органа юридического лица, связанных с пороками в воле членов органа. Среди оснований недействительности решения, которые, по всей видимости, не вполне удачно были заимствованы из норм законодательства об основаниях недействительности ненормативных правовых актов (см., напр., ст.13 ГК РФ, ст.255 Гражданского процессуального кодекса РФ⁶²⁹, п.1 ст.198 Арбитражного процессуального кодекса РФ⁶³⁰ (далее – АПК РФ)) законом называются, во-первых, нарушение требований закона, иных правовых актов и устава общества, и, во-вторых, нарушение прав и законных интересов лица, оспаривающего решение, причем для признания решения недействительным данные основания должны иметься одновременно⁶³¹. Соответственно решение, в основе которого лежит порочная воля лиц, участвующих в голосовании, оспорить достаточно сложно, поскольку сложно доказать нарушение в данном случае какой бы то ни было нормы закона (положения устава) и соответствующего субъективного права. Можно, наверное, апеллировать к принципу диспозитивности и беспрепятственного осуществления прав, который закреплен в абз.1 п.2 ст.1 ГК РФ. Однако сомнительно, что такой способ будет эффективным, учитывая, в частности, то, что суды то и дело отказывают в удовлетворении исковых заявлений, ссылаясь на недоказанность факта нарушения прав и законных интересов даже тогда, когда это нарушение является очевидным и непосредственно вытекает из нормы специального корпоративного закона⁶³². Кроме того, необходимо принимать во внимание тот факт, что корпоративное законодательство не просто ограничивается закреплением названных оснований недействительности решения, но и вопреки здравому смыслу сужает субъектный состав лиц, имеющих право на оспаривание решения: таковым правом обладают только лица, либо не участвовавшие в принятии решения, либо проголосовавшие «против». Это означает, что акционер, пусть даже и «мажоритарный», которого, скажем, под влиянием насилия или угрозы вынудили принять невыгодное для него решение, не только не сумеет доказать факта нарушения закона и своего субъективного права, но и не сможет вообще обратиться в суд для признания такого решения недействительным, так как он голосовал «за». Выходом из этой абсурдной ситуации может быть только применение общих положений ГК РФ о недействительности сделок, основанием которого является установленная в настоящей работе сделочная природа решения органа юридического лица.

Несмотря на то, что суды, как правило, отказывают решению органа юридического лица в качестве сделки⁶³³ и часто прямо заявляют о неприменимости к решениям положений ГК РФ о недействительности сделок⁶³⁴, иногда все же встречаются и противоположные решения. Так, в удовлетворении кассационной жалобы заявителю, ссылавшемуся на ст.177 ГК РФ в обоснование недействительности его решения как единственного участника общества с ограниченной ответственностью об отчуждении принадлежащего обществу недвижимого имущества, поскольку в момент принятия такого решения он находился в состоянии, когда не был способен понимать значение своих действий или руководить ими, судом было отказано, в частности, на том основании, что в соответствии с проведенной судебно-психологической экспертизой за заявителем была признана способность сознавать значение своих действий, их правовые и имущественные последствия. О том, что ст.177 ГК РФ вообще не подлежит применению к спорным правоотношениям по причине отсутствия у решения участника ООО сделочного характера, в постановлении ничего не сказано⁶³⁵.