2011_Zhuvenel_B_de_Vlast_Estestvennaya_ist

Глава XI. Власть и верования

Божественный закон

Неукоснительное выполнение подробнейших предписаний свойственно первобытным малым обществам. Понятно, что проблема усложняется, когда в результате завоевания — явления относительно позднего в истории человечества — несколько общностей с разными нравами подпадают под одно правление. Каждая из них, разумеется, сохраняет свои обычаи, но соприкосновение между ними все же в тенденции облегчает для индивидуума самостоятельное действие, высвобождает скованную инициативу. Впрочем, чтобы стать завоевателем, народ должен был отчасти избавиться от затаенного страха привести в движение присутствующие повсюду незримые силы.

Выведенный из тысячелетней спячки рабских подражаний, народ-новатор со всех сторон побуждается к самостоятельным действиям. И тут поднимает голос Закон, открывающий перед ним перспективные пути развития и одновременно всем авторитетом божественной воли преграждающий ему пути, которые привели бы его к самоуничтожению.

У каждого народа, находящегося на пути к цивилизации, была своя божественная книга, составлявшая для него условие прогресса. Книги великих исторических народов так великолепны, что сколько-нибудь религиозный ум охотно признáет здесь вмешательство Провидения. С другой стороны, вследствие их величайшей общественной значимости их принимают за памятники человеческой мудрости, которым, прибегнув к ловкому обману, приписали небесное происхождение. Это грубое заблуждение влечет за собой другое, а именно когда полагают, будто Власть творит Закон, тогда как она, наоборот, подчинена ему, как явствует из Второзакония, где сказано, что царь должен сделать себе со священной книги список Закона, читать его во все дни жизни своей и строго соблюдать все повеления Закона сего, не уклоняясь от них ни вправо, ни влево2.

Законодательствует не Власть, но Бог устами вдохновенных или глубоко убежденных людей. Поэтому преступившие закон посягнули не на авторитет общества, а того страшнее, на божественный авторитет. То, что под запретом, воспре-

2Второзаконие, 17, 16—20.

271

Книга IV. Государство как постоянная революция

щено сверхъестественными силами. Это им нанесено оскорбление, это они разгневаны и будут вершить возмездие3 — до того ужасное, что образумившийся преступник искупит свою вину, наказав себя сам и таким образом «поладив» с Богом, который преследует его.

Самнер Мейн отметил4, что древнейшие священные книги Индии не предусматривают никакого наказания, налагаемого государством, а советуют виновному наказать себя самолично, например, трижды бросившись в огонь или выйдя безоружным к нападающим врагам, затем чтобы Бог не поступил с ним еще хуже.

Но вследствие связи между людьми, живо ощущаемой молодыми народами, нечестие индивидуума ставит под угрозу союз всего народа с ниспославшей Закон сверхъестественной силой. Преступника уже нельзя считать членом общности, иначе его прегрешение может быть вменено сообществу в целом. «Если соблазняет тебя рука твоя...»*

Люди карают нарушителя Закона из страха, как бы высшее возмездие не обрушилось и на них самих, если они будут терпимы к тому, кого преследует божественное мщение; они не наказывают, а изгоняют из своей среды осужденного, соседство с которым грозит им бедствиями. Преступивший Закон ответствен перед Богом, и общество не может, не смеет его простить. Это прекрасно выражает миф об Эдипе. Эдип — хороший царь, и ради общественной пользы следовало бы утаить преступления, совершенные им по неведению. Словно желая, чтобы читатели прочувствовали ценность Эдипа для общества, Софокл яркими красками рисует нам государство после его падения, раздираемое войной между Этеоклом и Полиником, а позднее угнетаемое тираном Креонтом. Конечно же, лучше было бы оставить Эдипа. Но никто не мог решиться на это. Божества прогневались, узрев на троне человека, повинного в отцеубийстве и кровосмесительстве, и поразили Фивы моро-

3Поскольку преступление причиняет ущерб частным лицам, постольку мстит за него частное лицо или небольшая группа связанных с ним людей. Может быть так, что одновременно с семейной местью совершается божественное отмщение. Бывает, что, нарушая Закон, не обижают людей, а причиняя вред людям, не на-

рушают Закона.

4 Sumner Maine. Dissertations on early Law and Custom. London, 1887, p. 36—37.

272

Глава XI. Власть и верования

вой язвой. Эдипа, выколовшего себе глаза, пришлось отправить в изгнание. Зачем? Чтобы удовлетворить людей? Нет, чтобы умилостивить богов.

Если греческий кормчий отказывается принять на судно убийцу, то не из отвращения к нему, а из боязни, что божественное возмездие настигнет вместе с виновным и несущий его корабль.

Преступление состоит в ведении Бога. На сравнительно невысоких уровнях развития цивилизации ему и предоставляется суд. Полинезийцы усаживают осужденного на смерть

впирогу; если так пожелает Бог, изгнанный благополучно пристанет к берегу. Ордалии*, явление почти повсеместное, основаны на том же принципе. Во времена не столь далекие

внашем западном обществе можно было доказать свою невиновность, по окончании мессы схватившись за раскаленный крест, пробывший в огне всю предыдущую ночь. Если через три дня ожог заживал, значит, Бог вынес оправдательный приговор.

Бог — законодатель, судья, исполнитель Закона.

Величественность Закона

Люди взяли на себя лишь последнюю роль, подвергая казни — т.е. буквально принося в жертву Богу5 — того, на чью виновность указывал верный знак. Потом они отважились выносить приговоры. Однако примечательно, что эта роль чаще отводилась народному собранию, нежели человеку, облеченному властью, о чем свидетельствуют палаты пэров

вСредние века или обращение к народу в главнейших делах

вДревнем Риме.

Не существовало только законодательной Власти.

То, что представляется нам высочайшим выражением власти — диктовать, что подобает и чего не подобает делать, различать дозволенное от недозволенного, — не было прерогативой политической Власти до самой поздней стадии ее развития.

5Слово supplicium («смертная казнь») этимологически восходит к идее умилостивления богов (subplacare, supplex), как заметил Иеринг (Ihering. L’Esprit du Droit romain, éd. fr., t. I, p. 278)**.

273

Книга IV. Государство как постоянная революция

Это истина первостепенной важности. Ибо Власть, которая определяет Благое и Справедливое, является, независимо от ее формы, гораздо более абсолютной, чем Власть, для которой Благое и Справедливое определены свыше. Власть, регулирующая человеческое поведение исходя из соображений общественной пользы, гораздо более абсолютна, чем Власть, управляющая людьми, чье поведение предписано Богом. И понятно, что отрицание божественного законодательства и установление законодательства человеческого — величайший шаг общества на пути к подлинному абсолютизму Власти6.

Этот шаг был невозможен, пока признавали сверхъестественное происхождение закона.

Если творец закона — Бог, кто осмелился бы его исправить? Нужен новый закон. Поэтому христиане называют Новым законом тот, носителем которого был Христос, а Ветхим законом — закон Моисеев в тех его положениях, которых Христос не затронул. Так изъясняется св. Фома.

Тут мусульмане согласны с христианами. Но они признают и третье откровение — данное Магомету. Больше нас приверженные религиозным традициям, они и сегодня рассматривают его как единственное основание права. Читая описания путешествий Ибн Баттуты, поражаешься тому, что он, пришелец из Танжера, отправлял правосудие на берегах Инда! Можем ли мы вообразить абиссинца, по прибытии во Францию приглашенного возглавить у нас Верховный суд? Как он мог бы судить, не зная законов? Но Ибн Баттута знал Закон — единственный, который действует на земле ислама. Из единства веры следует единство законодательства, потому что нет законодателя, кроме Бога.

Все великие цивилизации сформировались в правовой среде воспринятого обществом Божественного закона, который самая могучая воля — воля стоящих у власти — бессильна была поколебать или заменить другим.

Так было даже у наименее религиозных народов: у греков и римлян7. Без сомнения, римские нормы права очень рано

6Стадия, наступающая раньше или позже в зависимости от специфики народов и цивилизаций. Известно, что в Риме секуляри-

зация права была особенно ранней.

7Ihering. L’Esprit du Droit romain, éd. fr., t. I, p. 266*.

274

Глава XI. Власть и верования

оказались свободными от всякой религиозной коннотации. Но эти гражданские предписания, эти гражданские установления, как показал Иеринг, скопированы с древних священных предписаний и установлений8.

Современный человек, убежденный, что законы — это всего только человеческие постановления, принятые ради общественной пользы, с удивлением увидит, что Цицерон, живущий в более позднюю эпоху, в начале трактата «О законах» еще излагает подробные соображения о том, как надлежит поклоняться богам. Однако все логично: соблюдение законов есть лишь форма почитания богов.

Цицерон высказывается о характере закона с предельной ясностью: «...Мудрейшие люди, вижу я, полагали, что закон и не был придуман человеком, и не представляет собой какого-то постановления народов, но он — нечто извечное, правящее всем миром благодаря мудрости своих повелений и запретов. И вот, — говорили они, — этот первый и последний закон есть мысль божества, разумом своим ведающего всеми делами, принуждая или запрещая. Ввиду этого, закон, данный богами человеческому роду, был справедливо прославлен: ведь это — разум и мысль мудреца, способные и приказывать, и удерживать»9.

Конечно, божественные предписания и запреты не охватывают всей сферы потребностей общества. На разные случаи нужны правовые нормы, о которых наш автор упоминает с пренебрежением, называя их «постановлениями народов». Но как различны Божественный закон и эти человеческие законы!

Высший закон пребывает и в божественном разуме, от которого он исходит, и в разуме мудреца, или совершенного человека. Что касается писаных законов, разнящихся в отношении одних и тех же вещей и действующих в течение ограниченного времени, то они именуются законами скорее по милости народа, чем потому, что такова их истинная суть10.

8Op. cit., t. I, p. 305*.

275

Книга IV. Государство как постоянная революция

Закон и законы

Итак, есть два рода законов. Во-первых, то, что можно назвать законом-повелением; этот закон ниспослан свыше, верит ли глубоко религиозный народ, что он был открыт пророку, или же народ, больше полагающийся на человеческий разум, считает своих мудрецов способными познать его. В любом случае его творец — Бог. Нарушить этот закон — значит оскорбить Бога. Виновного постигнет кара, независимо от того, будет ли участвовать в наказании земная власть.

Во-вторых,естьзаконы-постановления,принимаемыелюдь- ми, чтобы упорядочивать поведение, которое вследствие возрастающей сложности общества становится все более многообразным.

Этот дуализм тем понятнее, чем больше внимания обращают на процесс эволюции общества. Человек, мало-помалу меняющий привычки, остается верен определенной поведенческой практике, соблюдает определенные запреты. Строгий императив поддерживает эти социальные константы. Это область абсолютного.

С другой стороны, новые виды деятельности и новые формы общения порождают новые проблемы, требуя новых моделей поведения. Нужны предписания, относящиеся к различным ситуациям.

Как будут выработаны эти предписания? У народа подлинно религиозного нет никаких сомнений. Божественный закон — единственное основание морали, единственный базис права; по мере возникновения вопросов «доктора» религии вырабатывают ответы, исходя из принципов священной книги. Таким образом, нация может обойтись без всякой законодательной власти, поскольку ее заменяет церковная юриспруденция. Благодаря последней рассеянный территориально еврейский народ улаживал даже самые запутанные споры. Этот пример практического законодательства, выработанного при отсутствии сложившегося государства, кажется, не привлек должного внимания политических мыслителей. В исламском мире кораническая юриспруденция сыграла аналогичную роль11.

11Показательно, что один из самых известных мусульманских трактатов по юриспруденции назван Aт-Танкриб («Прибли-

276

Глава XI. Власть и верования

Законы, таким образом, не создают. Через толкование Закона получают ответы во всех частных случаях. Законодательство сводится к юриспруденции, а юриспруденция — к казуистике.

К такому решению склонен восточный гений — но не западный. Запад стремится ограничить Божественный закон особой областью — областью безусловно обязательных или безусловно воспрещенных действий — и постулировать безразличие Бога к действиям, не определенным Законом. В этом свободном пространстве могут проявляться личная инициатива и энергия индивидуума, не сдерживаемые ничем, кроме сопротивления со стороны других индивидуумов, которое на практике выражается в конфликте или в судебном процессе.

Чем больше отдаляется поведение людей от первобытного конформизма, тем больше возникает между ними столкновений, что наглядно отражает эволюцию общества. Количество споров возрастает, когда ускоряется ход преобразований. Взаимное согласие уже не является естественным, как в неподвижном обществе, а должно непрерывно устанавливаться вновь. Отсюда — необходимость частных (судебных) или общих (законодательных) решений, которые, быстро умножаясь в числе, добавляются к Закону. Это будет человеческое, а не божественное право.

Возьмем Древний Рим, где противоположность этих двух областей особенно явственна. Римлянин вступает в любовную связь с весталкой — он оскорбил божество, царь карает такое оскорбление, действуя как орудие небесного гнева. Римлянин убил своего согражданина — он обидел только семейство жертвы, на которое и возлагается мщение. Но семья убийцы встает на его защиту, эта стычка между двумя группами угрожает целостности сообщества; царь вмешивается как посредник, действуя сообразно с общественной пользой.

Подчеркиваю, причины вмешательства царя различны: в первом случае он руководствуется моральным, или религиозным, принципом, во втором — общественным, или утилитарным.

И надо учитывать, что второй принцип значим лишь по недостатку религиозности, потому что западный человек

жение», или «К Богу»), а комментарий к нему — Фатих альКариб — «Откровение Вездесущего».

277

Книга IV. Государство как постоянная революция

мыслит своих богов имеющими ограниченный круг интересов. Римляне, быть может, наименее склонны к мистике из всех существовавших на земле народов. Поэтому они так рано разделили fas (то, чего требуют боги) и jus* (то, что приводят в порядок люди).

Два источника права

Итак, у права можно признать два источника. С одной стороны, существуют императивные правила поведения, составляющие объективное право религиозного характера. С другой стороны, индивидуумы, вступающие в конфликт, противопоставляют свою волю воле других и в конце концов, в своих общих интересах, признают друг за другом субъективные права, совокупность которых, рассматриваемая объективно, составляет объективное право утилитарного характера.

Области действия этих двух видов права разграничиваются по-разному в зависимости от того, представляет ли общество почитаемые им высшие силы эгоистичными и требующими одних только церемоний или же воздающими справедливость и желающими, чтобы люди поступали согласно нравственным законам. Первое наблюдается в чистом виде у ряда африканских народов, чья религия, как сообщают нам исследователи, «состоит единственно в церемониальном культе, и только небрежное исполнение или забвение какого-то ритуала может прогневать богов...»12. Но если отбросить такую крайность, боги бывают более или менее «нравственными». Чем они снисходительнее к провинностям, тем больше остается места для чисто человеческого права.

Эти две области, впрочем, не разделены раз и навсегда. Человеческое право поддерживается всем течением жизни, силой интересов и страстей. По словам Иеринга, субъективное право — не что иное, как защищенный интерес. Очевидно, что интерес утверждается и получает юридическое выражение, если громко заявляет о себе. В известном смысле человеческое право есть нынешнее состояние мирного договора, периодически пересматриваемого под давлением обстоятельств. Развиваясь через необходимые изменения, это право естест-

12См.: A. B. Ellis. The Yoruba speaking peoples of the slave coast of West Africa. London, 1894.

278

Глава XI. Власть и верования

венно стремится вторгнуться в область божественного права; без живой и действенной веры оно встречает здесь лишь пассивное сопротивление.

Более того, сами идеи бывают затронуты столкновением интересов и страстей. Они не вырабатываются в templa serena*, а претерпевают определенное влияние среды. Накал общественной борьбы может изменить даже понятие о том, чего хотят высшие силы, и тогда моральное правило оказывается потесненным извне, а не только ослабленным внутренне.

Продемонстрируем, насколько неодинаково могут быть разграничены две названные области, и покажем, что между ними нет непреодолимой преграды.

Такой «обмирщенный» народ, как римляне, вырабатывая свое право, довольствуется тем, что сохраняет право богов13. Достаточно не оскорблять их явственным образом. В обществе столь глубоко религиозном, как средневековое, наоборот, преобладает божественное право. Чем возвышеннее понятие о Боге, тем больше оно должно давать ответов на человеческие вопросы. Поэтому св. Фома утверждает, что божественное законодательство объемлет собою всё:

«И так как вечный закон составляет принцип правления у высшего правителя, необходимо, чтобы все принципы правления, какие есть у подчиненных [земных] правителей, вели свое начало от вечного закона. Но эти принципы подчиненных правителей суть любые другие законы, помимо вечного закона; отсюда следует, что все законы постольку, поскольку они причастны правому разуму, ведут свое начало от вечного закона. ...Человеческий закон имеет достоинство закона постольку, поскольку он соответствует правому разуму; ког-

13«Как вообще во всех римских нормативных актах, в законах есть постоянная статья, объявляющая незаконным все, что могло бы нарушить права богов. Эта категория включает нарушение сакральных норм; но она включает также и нарушение какого бы то ни было права, принадлежащего богам, что, вероятно, в первую очередь относится к неприкосновенности res sacræ**. Меры, которые подпадают под действие этой нормы, автоматически, по закону, утрачивают силу; следовательно, нет надобности их отменять, достаточно констатировать факты. Но даже и тогда, когда такая статья отсутствовала,должнобыть,рассматриваликакнедействительныеположения

закона, противоречащие религиозному праву» (Mommsen. Manuel des Institutions romaines, éd. fr., t. VI, Ire partie, p. 382—383).

279

Книга IV. Государство как постоянная революция

да же он отклоняется от разума, его называют несправедливым законом; и таким образом, он не имеет достоинства закона, но, скорее, является неким насилием»14.

Яснее не скажешь: человеческий (или положительный) закон должен согласоваться с Божественным (или естественным) законом. «Кроме того, — уточняет далее этот теолог, — естественный закон содержит некоторые общие предписания, всегда пребывающие неизменными; закон же, установленный человеком, содержит те или иные частные предписания, связанные с различными случаями»15.

Таким образом, возрастающая сложность общества может требовать все более и более многочисленных предписаний. Для св. Фомы важно только, чтобы они всегда вырабатывались на основе незыблемых принципов.

Нетрудно понять, какие гарантии дает такой порядок индивидууму. Следуя некоторым принципам, усвоенным чуть ли не с колыбели, он находится в полной безопасности, потому что у закона нет иного основания, кроме этих принципов, а у людей — иного правила поведения, даже у людей, осуществляющих Власть.

Общество, исповедующее Закон, конечно, не обеспечено от его нарушений. Увлеченные страстью или обольщенные могуществом, люди часто совершают серьезные прегрешения и более всех — государи. Св. Людовик не был бы знаменит, если бы все христианские государи вели себя по-христиански.

Тем не менее подданный, даже когда он подвергается угнетению, противоречащему Закону, все еще может видеть в Законе нечто вроде дамбы, на мгновение накрытой волной, но, однако, выдерживающей натиск воды.

Злоупотребление властью воспринимают как таковое и сами виновные в нем. К внешнему осуждению прибавляется внутреннее колебание, заставляющее правителя отступить. В Средние века короли довольно часто отрекались от своих прошлых деяний, и угрызения совести содействовали этому больше, чем полагает рационалистическая история.

Таким образом, Закон поощряет или порицает нравы, устанавливая рамки, в которые более или менее четко вписывает-

14Св. Фома. Сумма теологии, Ia IIæ, вопр. 93, разд. 3. Trad. de la «Revue des Jeunes».

15Там же, вопр. 97, разд. 1.

280