1kurochkina_l_ya_filosofskie_problemy_sotsiogumanitarnykh_nau

объективность интерпретации, свое видение которых предложил Хирш. Значение методологических принципов возрастает, если обратиться к более узкой сфере - научному или научно-философскому тексту, подлежащему интерпретации историком.

Достаточно свободная деятельность субъектаинтерпретатора в гуманитарном знании и сфере искусства, где интерпретация широко используется, вызывает к ней критическое отношение. Наиболее ярко оно представлено современной американской писательницей и исследователем культуры С. Зонтаг в эссе «Против интерпретации» (1966). Она отрицательно оценивает роль интерпретации в искусстве и культуре, утверждая, что произведение искусства должно быть показано таким, каково оно есть, без объяснения, что оно значит. Необходимо стремиться к «дотеоретическому простодушию», когда искусство не нуждается в оправдании интерпретатора.

По мнению Зонтаг, одна из причин появления интерпретации - необходимость примирить древние тексты с «современными» требованиями. Так, грубые черты Гомерова Зевса и его буйного клана перевели в план аллегории; исторические сказания Библии были истолкованы как «духовные парадигмы»; сорокалетние скитания евреев в пустыне - как аллегория освобождения, страданий и спасения. Были осуществлены талмудистские и христианские «духовные» толкования эротической «Песни песней». Интерпретация предстает как стратегия сохранения старого ценного текста, стремления надстроить над буквальным текстом почтительный аллегорический. Зонтаг полагает, что современный стиль интерпретации - раскопать то, что за текстом, найти истинный подтекст. Знаменитые и влиятельные доктрины - марксистская и фрейдистская - это развитые системы герменевтики, агрессивные теории интерпретации. Наблюдаемые феномены берутся в скобки, и найти под ними

133

истинное содержание, скрытый смысл - значит истолковать, переформулировать явление, найти ему эквивалент.

Оценка интерпретации должна быть исторической: в одних культурных контекстах она освободительный акт, в других - это деятельность реакционная, трусливая и удушающая. Именно последняя, по Зонтаг, господствует сегодня, «интерпретаторские испарения вокруг искусства отравляют наше восприятие», интерпретация «укрощает» произведение, делает искусство «ручным, уютным», подлаживает под вкусы обывателя.

«Трудные» авторы, такие, как Кафка, Беккет, Пруст, Джойс и другие, «облеплены интерпретаторами как пиявками», «покрыты толстой штукатуркой интерпретаций». В современной культуре, подорванной гипертрофией интеллекта, интерпретация - это месть интеллекта искусству, миру, потому что истолковывать - значить иссушать и обеднять мир, превращать его в «призрачный мир смыслов». Желание «спастись» от интерпретаций породило неприязнь к содержанию в его традиционном понимании, отсюда абстрактное искусство, символизм и формализм. Выход Зонтаг видит в чистоте, непосредственности, прозрачности произведений искусства. «Прозрачность означает - испытать свет самой вещи, вещи такой, какова она есть». Достойное уважения, но наивное и утопическое стремление Зонтаг «искоренить» интерпретацию, как представляется, сродни вере наивно-реалистической философии в возможность познать вещь «как она есть на самом деле», вне контекста и культурноисторических особенностей. Но в отличие от познания, где невозможно освободиться от «тени» познающего человека, в искусстве спасение есть всегда - обращение к самому произведению без посредников-интерпретаторов... для того, чтобы интерпретировать его самому.

Проблему интерпретации, а также соотношения интерпретации и ценностей рассматривал М. Вебер, следуя идее «теоретического отнесения к ценностям», - в отличие от

134

их практической оценки. Он опирается на понятия истолкования, интерпретирующего понимания, интеллектуальной интерпретации, вчувствования и существенно углубляет понимание проблемы в связи с введением понятия целерациональности как деятельности, рационально ориентированной на достижение целей. Им также разработана концепция «понимающей социологии» с особым типом интерпретации - интерпретации поведения и действий человека. Для Вебера толкование языкового «смысла» текста и его «ценностного» смысла - логически различные акты. При этом вынесение «ценностного суждения» о конкретном объекте не может быть приравнено к логической операции подведения под родовое понятие. Оно лишь означает, что интерпретирующий занимает определенную конкретную позицию и осознает или доводит до сознания других неповторимость и индивидуальность данного текста с этой своей позиции. Интерпретация, или толкование, по Веберу, может идти в двух направлениях: ценностной интерпретации и исторического, причинного толкования.

Существуют различные возможности ценностного определения объекта, при этом отношение к соотнесенному с ценностью объекту не обязательно должно быть положительным. Как полагает Вебер, если в качестве объектов интерпретации будут, например, «Капитал» Маркса, «Фауст» Гёте, Сикстинская капелла, «Исповедь» Руссо, то общий смысл такой интерпретации будет состоять в том, чтобы открыть нам возможные точки зрения и направленность оценок. Вебер ставит проблему соотношения интерпретации, норм мышления и оценок. Если интерпретация следует нормам мышления, принятым в какой-либо доктрине, то это вынуждает принимать определенную оценку в качестве единственно научной в подобной интерпретации, как, например, в «Капитале» Маркса, где речь идет о нормах мышления. Однако в этом случае объективизированная «оценка» марксовых норм мышления совсем не обязательно

135

является целью интерпретации, а уж там, где речь идет не о «нормах», но о «культурных ценностях», это, безусловно, было бы задачей, выходящей за пределы интерпретации.

Только у Вебера встречается мысль о том, что интерпретация оказывает влияние на самого интерпретатора, даже несмотря на возможное отрицательное суждение об объекте. Она содержит и познавательную ценность, расширяет «духовный горизонт», повышает его интеллектуальный, эстетический и этический уровни, делает его «душу» как бы более открытой к «восприятию ценностей». Интерпретация произведения оказывает такое же воздействие, как оно само; именно в этом смысле «история» предстает как «искусство», а науки о духе - как субъективные науки, и в логическом смысле речь здесь уже идет не об «историческом исследовании», но о «мыслительной обработке эмпирических данных».

Интересным для теории интерпретации в целом и выявления специфики ценностной интерпретации в частности является осуществленное Вебером тонкое различение разных видов и форм интерпретации. Он различал толкования лингвистического смысла текста и толкования его духовного содержания; историческое толкование и толкование как ценностный анализ.

Вебер поясняет последние различия в видах толкования на примерах писем И. Гёте Шарлотте фон Штейн и «Капитала» Маркса. Оба эти объекта могут быть предметом не только лингвистической, но и ценностной интерпретации. Письма, скорее всего, будут интерпретированы «психологически», а что касается Маркса, то будет исследовано и соответственно интерпретировано идейное содержание «Капитала» и идейное - не историческое - отношение этого труда к другим системам идей, посвященным тем же проблемам. Ценностный анализ, рассматривая объекты, относит их к «ценности», независимой от какого бы то ни было чисто исторического, каузального значения. Это различие предстает как различие ценностной и каузальной

136

интерпретации, причем ценностный подход требует помнить, что объект этой идеальной ценности исторически обусловлен, что множество нюансов и выражений мысли окажутся непонятными, если нам не известны общие условия: общественная среда, исторический период, состояние проблемы - все то, что имеет каузальное значение для писем или научного труда.

Вебер рассматривал также соотношение «проблемы ценностей» с противоположной ей проблемой «свободы от оценочных суждений», в частности в эмпирических науках. В отличие от Г. Риккерта, полагающего самостоятельное «царство ценностей», Вебер считал, что выражение «отнесение к ценностям» в науке является не чем иным, как философским истолкованием того специфического научного «интереса», который господствует при отборе и формировании объекта эмпирического исследования. Если объект рассматривается в рамках ценностного анализа, т. е. интерпретируется в его своеобразии и при этом имеют место предоценки, то подобная интерпретация, будучи необходимой формой исторического «интереса» к объекту, еще не составляет работу историка. Вебер иллюстрирует эти положения примером изучения античной, в частности греческой, культуры, столь значимой для формирования духовной жизни европейцев. Возможны различные подходы и интерпретации, он рассматривает три. Первая интерпретация - in mum scholarum (для школьного обучения) - представление об античной культуре как абсолютно ценностно значимой, например в гуманизме, у Винкельмана, в разновидностях «классицизма». Такая интерпретация служит «для воспитания нации, превращения ее в культурный народ». Она принципиально надысторична, обладает вневременной значимостью. Вторая интерпретация - античная культура бесконечно далека от современности, большинству людей недоступно понимание ее «истинной сущности», ее высокая художественная ценность доставляет «художественное наслаждение» только специалистам.

137

Третья интерпретация - античная культура как объект научных интересов, этнографический материал, используемый для выявления общих закономерностей, понятий культуры вообще, как «средства познания при образовании общих типов». Это три чисто теоретические интерпретации, но все они, подчеркивает Вебер, «далеки от интересов историка, поскольку их основной целью является отнюдь не постижение истории».

Вебер разрабатывал проблемы интерпретации не только в культурологическом, но и в социологическом контексте и ввел, по существу, представление об интерпретации действия - феномена, отличного от работы с текстами, языковыми сущностями вообще. Как мы уже отмечали, он был основателем «понимающей социологии», которая включала не только определенную концепцию понимания, но и введенные им новые понятия «идеального типа» и «целерационального действия». Интерпретация с помощью этих понятий носит теоретический смысл, поскольку целерациональное действие - это идеальный, а не эмпирический тип действия, оно не встречается в «чистом виде», но представляет собой скорее умственную конструкцию. Целерациональность предстает как методическое средство анализа и интерпретации действительности, но не как трактовка самой действительности. Этот метод дополняется ценностнорациональным подходом, интерпретирующим поступки того, кто действует в соответствии со своими религиозными, этическими и эстетическими убеждениями, долгом, а также значимостью дела.

Вебер поставил проблему очевидности интерпретации, поскольку всякая интерпретация, как и наука вообще, стремится к очевидности. Очевидность понимания может быть по своему характеру либо рациональной (т. е. логической или математической), либо - в качестве результата сопереживания и чувствования - эмоциональной и художественной. Рациональная очевидность присуща тому действию, которое

138

может быть полностью доступно интеллектуальному пониманию в своих смысловых связях. Наибольшей очевидностью отличается целерациональная интерпретация, однако из этого не следует, что, например, социологическое объяснение ставит своей целью именно рациональное толкование.

Вебер принимает во внимание тот факт, что в поведении человека существенную роль играют иррациональные по своей цели аффекты и эмоциональные состояния, и, соответственно, целерационалъность служит для социологии «идеальным типом», моделью, которая дает возможность оценить степень иррациональности действия. Такова концепция интерпретации

вее ценностных аспектах, развиваемая Вебером как базовая в социальном познании. Он применял ее в трудах по культуре и понимающей социологии, социологии права, религии, политической и экономической социологии, что в целом оказало существенное влияние на развитие этих областей социального знания.

Известный американский антрополог и культуролог Л.А. Уайт различал в культуре два процесса, имеющих временной характер, - исторический и эволюционный, и соответственно два типа интерпретации, имеющей дело с временным рядом событий. Длительное неразличение этих темпоральных форм вызвано тем, что эволюционный и исторический процессы сходны, и именно в том, что оба включают временную последовательность, не сводясь к ней.

Отличие же их заключается в том, что исторический процесс имеет дело с событиями, обусловленными определенными пространственно-временными координатами,

вто время как эволюционный процесс имеет дело с классом событий, независимых от определенного времени и места. Эволюционный процесс предполагает временные изменения, которым он подчиняется, в то время как третий, существующий в культуре наряду с историческим и эволюционным, - формально-функциональный процесс - носит

139

вневременной характер. Указанным трем процессам в культуре, по Уайту, соответствуют три типа интерпретации: история изучает временной процесс, хронологическую последовательность единичных событий; эволюционизм занимается временным процессом, представляющим явления в виде временной закономерной последовательности изменений; формальный (функциональный) процесс представляет явления во временном, структурном и функциональном аспектах, что дает нам представления о структуре и функции культуры.

Итак, история, эволюционизм и функционализм представляют собой три различных четко отграниченных друг от друга способа интерпретации культуры, каждый из которых одинаково важен и должен быть учтен. Эти три процесса существуют не только в культуре, но на всех уровнях действительности, соответственно, интерпретации трех типов представлены в различных, в том числе естественных науках. Все это делает данные способы интерпретации и сам факт их существования значимыми не только для герменевтики, но и для философии науки. По-видимому, не только «временное отстояние» в той или иной степени влияет на характеристики интерпретации, но в ней проявляют себя также исторический и эволюционный процессы в культуре и социуме.

Процедура интерпретации рассматривается как базовая в этнометодологии, предмет которой - выявление и истолкование скрытых, неосознаваемых механизмов коммуникации как процесса обмена значениями в повседневной речи. Коммуникация между людьми содержит больший объем значимой информации, чем ее словесное выражение, поскольку в ней необходимо присутствует также неявное, фоновое знание, скрытые смыслы и значения, подразумеваемые участниками общения, что и требует специального истолкования и интерпретации.

Эти особенности объекта этнографии принимаются во внимание, в частности, Г. Гарфинкелем в его «Исследованиях по этнометодологии» (1967), где он стремится обосновать

140

этнометодологию как общую методологию социальных наук, а интерпретацию рассматривает как ее универсальный метод. При этом социальная реальность становится продуктом интерпретационной деятельности, использующей схемы обыденного сознания и опыта. В поисках «интерпретативной теории культуры» К. Гиртц полагает, что анализировать культуру должна не экспериментальная наука, занятая выявлением законов, а интерпретативная теория, занятая поисками значений.

В работе этнографа главным является не столько наблюдение, сколько экспликация и даже «экспликация экспликаций», т. е. выявление неявного и его интерпретации. Этнограф сталкивается с множеством сложных структур, перемешанных и наложенных одна на другую, неупорядоченных и нечетких, значение которых он должен понять и адекватно интерпретировать. Суть антропологической интерпретации состоит в том, что она должна быть выполнена с тех же позиций, с которых люди сами интерпретируют свой опыт, исходить из того, что имеют в виду сами информанты или что они думают будто имеют в виду. Антропологическая и этнографическая работа предстает, таким образом, как интерпретация, причем интерпретация второго и третьего порядка, поскольку первую интерпретацию создает только человек, непосредственно принадлежащий к изучаемой культуре. Серьезной проблемой при этом становится верификация или оценка интерпретации, степень убедительности которой измеряется не объемом неинтерпретированного материала, а силой научного воображения, открывающего ученому жизнь чужого народа.

Известный английский философ XX века Б. Рассел в фундаментальном исследовании «Человеческое познание, его сфера и границы» (1948) подчеркивал, что к вопросу об интерпретации незаслуженно относились с пренебрежением. Все кажется определенным, бесспорно истинным, пока мы остаемся в области математических формул; но когда

141

становится необходимым интерпретировать их, то обнаруживается иллюзорность этой определенности, самой точности той или иной науки. Именно поэтому и требуется специальное исследование природы интерпретации.

Всовременных физико-математических дисциплинах интерпретация определяется как установление системы объектов, составляющих предметную область значений терминов исследуемой теории. Интерпретация предстает как логическая процедура выявления денотатов абстрактных терминов, их «физического смысла». Один из распространенных случаев интерпретации - представление исходной абстрактной теории через предметную область другой, более конкретной, эмпирические смыслы которой установлены. Интерпретация занимает центральное место в дедуктивных науках, теории которых строятся с помощью аксиоматического, генетического или гипотетикодедуктивного методов.

Вкогнитивных науках, исследующих знания в аспектах их получения, хранения, переработки, выяснения вопросов о том, какими типами знания и в какой форме обладает человек, как знание репрезентировано и используется им, интерпретация понимается в качестве процесса, результата и установки в их единстве и одновременности. Она опирается на знания о свойствах речи, человеческом языке, на локальные знания контекста и ситуации, глобальные знания конвенций, правил общения и фактов, выходящих за пределы языка и общения. Для такой интерпретации существенны личностные

имежличностные аспекты: взаимодействие между автором и интерпретатором, различными интерпретаторами одного текста, а также между намерениями и гипотезами о намерениях автора и интерпретатора. Намерения интерпретатора регулируют ход интерпретации, в конечном счете сказываются на ее глубине и завершенности.

Интерпретация текстов и герменевтика как ее теория оказываются весьма плодотворными для исследования в

142