Заключение

Свобода – одна из древнейших тем философско‑правового мышления, и исчерпать ее пока никому не удалось. Возможно лишь двигаться по пути понятийно‑концептуального уточнения ее смысла и многообразия ее наблюдаемых форм.

Одна из неизбежных особенностей познания в эпоху постмодерна состоит в том, что на месте явления, казавшегося ранее целостным и неделимым, все чаще приходится видеть множественность, набор различных явлений, которые лишь иллюзорно предстают в качестве чего‑то единого. Так происходит и со свободой – анализируя ее проявления в сфере права, мы обнаруживаем, что под именем «свобода» могут фигурировать феномены, если и не различающиеся радикально, то все же не совпадающие по своим важным свойствам.

Во‑первых, свобода может пониматься как определенная уже существующая и достигнутая, освоенная и используемая человеком сфера самореализации, жизненное пространство, совокупность доступных ему благ, возможностей поведения. Ее можно называть «свобода реальная» (свобода как данность). Она представляет собой неустранимое, присущее каждому человеку свойство, которое он сохраняет даже перед лицом объективной закономерности и необходимости. Факт существования такой свободы неоспорим, однако ее объем у разных людей, в зависимости от социального положения и исторических условий, безусловно, изменчив.

В этом смысле выражение «несвобода» является парадоксальным, поскольку полного отсутствия свободы человек не знает. Вероятно, под несвободой имеются в виду случаи, когда ощущается непреодолимое препятствие на пути достижения какой‑либо жизненной цели, что порождает иллюзию, будто бы жизненного пространства нет вовсе.

Во‑вторых, свобода – это предмет человеческого устремления, усилий и борьбы («свобода желаемая», свобода как ценность). Она возникает там, где начинает чувствоваться нехватка свободы реальной. В сознании появляется образ будущего, в котором нет тех препятствий, что мешают человеку в действительности. Часто свобода мыслится вовсе без всяких ограничений, что придает ей несбыточный (утопический) характер, поскольку жизнь человека невозможна вне коллектива, сообщества, где неизбежно приходится считаться со свободой окружающих.

В‑третьих, свобода существует как определенное требование или правило («свобода должная», свобода как нормативность). Она выступает как способ согласования свободы реальной и свободы желаемой, как своеобразное вторжение фантазии в действительность. Именно к этому типу относится свобода в юридическом значении (например, в словосочетании «права и свободы человека»). Она представляет собой социально признанные и с относительной точностью зафиксированные представления не о той свободе, которой люди обладают фактически, а о той, которая считается допустимой и приемлемой. Именно в этой связи возникает проблемы языка свободы – таких способов словесного описания границ дозволенного, которые были бы не только понятны, но и убедительны для человеческого сознания.

Состояние свободы в конкретном обществе можно представить как постоянные конфликты и временные примирения между этими вариантами свободы. Именно этим можно объяснить, в частности, вполне привычную для российского права, хотя и по‑своему удивительную концепцию «лишения свободы». В данном случае налицо очевидный пример экспансии «свободы должной» в область свободы реальной. Язык уголовного законодательства, отражающий в данном случае не эмоциональную нейтральность, а наоборот, высокую эмоциональную вовлеченность автора, самим названием этого вида наказания декларирует, что лицо, преступившее основы правопорядка, вообще недостойно быть свободным. Однако фактически эту идею осуществить невозможно, поэтому в описании наказания появляется уже более сдержанная формулировка «изоляция от общества». Разумеется, реальная свобода у лица, подвергнутого этому наказанию, сохраняется: меняются путем сужения лишь ее границы, однако свобода мысли и чувства остается незатронутой, и даже полной изоляции от общества, как правило, не происходит. Язык права как «свободы должной» не способен в данном случае отразить фактической свободы.

Натиск «свободы желаемой» порождает феномены революций и войн. Революция происходит там, где рамки должного, в первую очередь юридически заданные, не способны ни вместить, ни сдержать потребность в свободе. Однако слом этих рамок всегда оказывается кратковременным, поскольку революционная власть всегда вынуждена искать новые формы для практического воплощения новых идеалов свободы и неизбежно выстраивает взамен старых другие нормативные конструкции, которые могут отличаться от прежних во всем, кроме одного: они не предполагают безудержной свободы. Именно этим вызвано столь распространенное разочарование народа итогами революции.

Война, будь то внешняя или внутренняя, – это эффект столкновения двух и более желаемых свобод. Когда сила явно преобладает на одной из сторон, такое столкновение может остаться незамеченным, поскольку сразу уступает место подавлению и порабощению. Но если силы сопоставимы, к тому же от борьбы вырабатывается агрессивная энергия взаимного отрицания, то начинается саморазрушительный процесс, в котором свобода реализуется в форме агрессивного порыва.

При всем своем архаизме, война как способ проявления свободы не вполне отрицается современным правопорядком, а занимает в нем двусмысленное место между «свободой должной» и «свободой реальной»: с одной стороны, война запрещены принципами международного права; с другой стороны, существует «право вооруженных конфликтов» как своего рода уступка фактической социальной реальности.

Развитие права – это всегда процесс поиска и закрепления должной меры свободы как баланса между желаемым и действительным, с учетом множества других социальных факторов – требований нормативной определенности, социального признания (легитимности) и реализации других базовых ценностей, к которым относятся, помимо свободы, мир и солидарность, справедливость и равенство.