Сугубо доверительно

Шульц еще ничего не знал о советской официальной версии и не имел еще других достоверных сведений на этот счет. Но обычно осторож­ный и флегматичный, Шульц на этот раз проявил сверхоперативность. Проведенная им эмоциональная пресс-конференция сразу же задала тон всем откликам в США.

Для меня до сих пор остается загадкой подобная торопливость госсек­ретаря. Судя по всему, он был введен в заблуждение директором ЦРУ Кейси, сразу же утверждавшим с подачи своих служб, что речь идет о предна­меренном уничтожении пассажирского самолета над советской территорией, хотя другие разведслужбы США высказывали сомнения на этот счет. Но чтобы не прослыть, видимо, „мягкотелым" (каким считал его кое-кто из ближнего окружения президента) Шульц сразу же взял на вооружение вер­сию ЦРУ. Ее тут же подхватил в еще более резких выражениях сам Рейган, который, оказавшись на своем любимом коньке, развернул небывало агрес­сивную антисоветскую кампанию, как бы показывая, что от „империи зла" всего можно ожидать. Помимо прочего, это помогло прикрыть и неблаго­видную роль ЦРУ, которое систематически проводило небезопасные „игры" с разведывательными операциями вдоль советских границ.

Весьма непродуманно и недальновидно повело себя советское руковод­ство. Надо сказать, что в первый момент наши военные на месте проис­шествия действительно были уверены, что был сбит американский разведы­вательный самолет, а не пассажирский авиалайнер (дело происходило ночью, и пилоту советского истребителя не удалось отличить самолет-нарушитель, так как силуэты этих двух типов самолетов были похожи). Но ошибка эта была быстро обнаружена. И тут в Москве возник непростой вопрос, как нам публично реагировать? У советских руководителей явно не хватало мужества и решимости сразу признать эту ошибку, заявить что самолет был сбит, над нашей территорией, и выразить свое глубокое сожаление по поводу этой трагедии.

Как свидетельствует Корниенко (который был в это время заместителем министра и с самого начала принимал участие в разборе обстоятельств дела), министр обороны Устинов категорически возражал против каких-либо наших публичных признаний, утверждая, что „никто ничего не докажет". Он убедил в этом Громыко, а затем и Андропова, хотя последний внача­ле сомневался на этот счет. Других членов Политбюро не пришлось дол­го убеждать, ибо многие из них вообще верили в „антисоветские козни Рейгана".

В результате через полтора дня после катастрофы было опубликовано „камуфляжное" сообщение ТАСС, говорившее о нарушении нашей границы иностранным самолетом, но обходившее полным молчанием вопрос о судьбе самолета. При этом мы высказали Вашингтону по дипломатическим каналам свое возмущение по поводу „клеветнической кампании против СССР, которая поднята в США в этой связи с участием официальных лиц". Однако удержаться на позициях умолчания правды официальные советские власти долго не смогли.

В новом заявлении ТАСС от 6 сентября признавалось, что самолет был сбит советским истребителем. Но к тому моменту уже был нанесен большой ущерб репутации и долгосрочным интересам Советского Союза. Антисовет­ская кампания на Западе быстро разгоралась.

Президент Рейган без всяких доказательств продолжал утверждать, что советский пилот знал, что это был пассажирский самолет, и все же сбил его.

президент

РОНАЛЬД РЕЙГАН

Шульц вторил утверждениям президента. Начался публичный обмен взаим­ными обвинениями, в который оказались вовлечены Рейган, а затем и Андропов.

Короче, разгорелся крупный кризис в советско-американских отноше­ниях. Этот кризис мог бы выглядеть с первого взгляда непропорционально большим по сравнению с самим инцидентом, если бы только он не оказался катализатором давно развивавшихся негативных тенденций в этих отноше­ниях, и особенно в политике администрации.

Меня вызывает Андропов. Схватка Шульца с Громыко

В это время я находился в отпуске в Крыму. Андропов срочно вызвал меня в Москву.

Когда я пришел к нему, он выглядел усталым (он только вернулся из госпиталя) и крайне обеспокоенным. Сказал, что мой отпуск придется прервать ввиду серьезного обострения отношений с США. „Поезжай без промедления обратно в Вашингтон и постарайся сделать все возможное, чтобы потихоньку приглушить этот совершенно ненужный нам конфликт. Наши военные допустили колоссальную глупость, когда сбили этот самолет. Теперь нам, видимо, долго придется расхлебывать эту оплошность".

Андропов резко осудил „тупоголовых генералов, совсем не думающих о большой политике" и „поставивших наши отношения с США, столь трудно налаживаемые, на грань полного разрыва". Он считал, что это была провокация со стороны американских спецслужб, чтобы проверить нашу радиолокационную систему защиты в этом районе. Однако это нисколько не умаляло вины командования ВВС, не сумевших посадить этот самолет на один из аэродромов, после чего они сбили его, сказал Андропов.

При мне он позвонил Устинову и дал указание быстро устроить для меня брифинг и сообщить обстоятельства гибели южнокорейского самолета.

Когда я приехал в министерство обороны к Устинову, то министр в этот момент распекал высокопоставленных генералов, вызванных с Дальнего Востока. Причиной гнева было, помимо прочего, то обстоятельство, что на Камчатке и на Сахалине возводился секретный комплекс сложных локато­ров по обнаружению иностранных самолетов. Однако это строительство затянулось, несмотря на приказы Устинова, и так случилось, что южно­корейский самолет (умышленно или нет, трудно сказать) прошел точно над этими бездействовавшими локаторами, он почти час шел „в глухой зоне", которая тогда еще не „просматривалась" нашей радиолокационной сетью. Поэтому дальневосточное авиационное командование нервничало, ибо само­лет должен был вскоре уйти в нейтральное пространство, и дало команду „задержать его", когда он прошел уже над особо запретной зоной. Пилот нашего истребителя в своих докладах командованию по-прежнему утверж­дал, что в условиях глубокой ночи он не видел, что это был гражданский самолет, а принял его за американский разведывательный самолет.

В целом от встречи у Устинова у меня, признаюсь, осталось невысокое мнение об организации работы нашего высшего генералитета.

На следующий же день я вернулся в Вашингтон.

8 сентября и. о. госсекретаря Иглбергер сообщил мне о вводимых Вашингтоном санкциях против СССР в связи с уничтожением южноко-

СУГУБО

ДОВЕРИТЕЛЬНО

рейского самолета. Правительство США решило закрыть отделения Аэрофлота в США (в Вашингтоне и Нью-Йорке).

Затем Иглбергер в личном плане поинтересовался, на каком уровне у нас принималось решение сбить самолет. Докладывалось ли Генеральному секретарю? Я ответил, что предотвращение нарушений советских границ, по нашим правилам, должно решать командование ПВО соответствующих военных округов, без предварительного согласования с Центром, тем более когда времени для принятия решения остается очень мало. Генеральному секретарю такие вопросы поэтому заранее не докладываются.

Позже советские подводники подняли „черный ящик" сбитого самолета (где автоматически фиксировались данные полета самолета), но этот факт держался в строгой тайне. Лишь в 1993 году правительство России передало содержимое этого ящика в распоряжение Международной организации гражданской авиации (ИКАО) для проведения общего подробного расследо­вания и выяснения всех обстоятельств гибели самолета. Расследование проводилось при содействии правительств СССР, США, Японии и Южной Кореи.

В августе 1993 года, т. е. ровно через десять лет после этого трагического инцидента, были опубликованы выводы этой международной организации. Они сводились в основном к следующему:

— Не удалось окончательно установить, почему пассажирский самолет южнокорейской компании, имея самое современное навигационное оборудо­вание и отличных пилотов, вылетев из Анкориджа (Аляска) в Сеул, по непонятным причинам сразу резко отклонился от курса в сторону СССР и долгое время шел в советском воздушном пространстве.

- Нет доказательств, что пилот советского истребителя знал, что это был пассажирский самолет, когда он его атаковал над своей территорией. Пилот исходил из убеждения, что вторгся военный самолет-разведчик.

А ведь именно на тезисе о преднамеренном советском нападении на гражданский пассажирский самолет строили свои основные публичные обвинения Рейган и Шульц.

Нельзя не упомянуть об одной интересной детали. Выяснилось, что ИКАО при своем расследовании получила от России все запрошенные ею материалы. Однако американская сторона отказалась предоставить часть своих материалов, заявив, что они все еще затрагивают интересы безопас­ности США.

В любом случае, этот печальный эпизод оставил плохой след в наших отношениях с США. Осложнения, связанные с гибелью южнокорейского самолета, давали о себе знать и позже.

В сентябре 1983 года состоялась первая встреча Громыко и Шульца. Она прошла на заключительном этапе мадридской встречи представителей государств - участников Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе на уровне министров иностранных дел.

Эта встреча мне запомнилась надолго. Обстановка оставалась накален­ной в связи с инцидентом с самолетом. Шульц выступил на общем заседании с резкими выпадами в адрес СССР. Громыко, как было принято тогда говорить в советских кругах, „дал отпор" государственному секретарю. После выступлений министров США и СССР напряжение на мадридском совещании достигло, пожалуй, высшей точки.

На следующий день после публичных выступлений Шульца и Громыко они, как было условлено за несколько недель до этого, впервые встретились

ПРЕЗИДЕНТ РОНАЛЬД РЕЙГАН

для беседы. Шульц демонстративно не подал руку советскому министру, как бы фиксируя свой жесткий подход перед многочисленными фотокор­респондентами. При встрече сначала в узком составе Шульц сразу начал развивать тему о правах человека в СССР. Громыко в ответ сказал, что обсуждать ее нет смысла, так как речь идет о наших чисто внутренних делах. Шульц опять повторил почти дословно сказанное. Для убедительности он добавил, что президент лично поручил ему высказать эти мысли в начале встречи. Громыко вновь отказался вести разговор на эту тему. Пришлось перейти в другую комнату, где беседа продолжалась уже в присутствии всех членов обеих делегаций.

Шульц не успел еще сесть за стол, как сразу же заговорил об инциденте с самолетом. Не реагируя на предложение Громыко условиться, как всегда, вначале относительно порядка их беседы, он стал в повышенных тонах излагать американскую версию этого инцидента, сославшись опять на указание президента. Резкая перепалка министров сопровождалась взаим­ными обвинениями. Громыко на какой-то миг даже изменила его известная выдержка: в сердцах он бросил свои очки на стол, да так, что чуть не разбил их.

В своих мемуарах Громыко писал, что эта беседа с Шульцем была, пожалуй, наиболее острой из всех тех, что за многие годы ему довелось вести с четырнадцатью государственными секретарями США.

В узком кругу Громыко тогда высказал даже необычную мысль, что Шульц „стремится его спровоцировать в угоду Рейгану". Не берусь под­тверждать или опровергать это мнение. Могу только засвидетельствовать, что эмоциональное поведение госсекретаря в тот раз действительно выходило за обычные рамки, принятые в беседах двух министров. Надо полагать, что оно было рассчитано на одобрение в Белом доме.

Осложнения продолжались. 18 сентября в Москве было опубликовано сообщение о том, что „в нарушение международных норм власти США не дают гарантий, что будет обеспечена безопасность главы делегации СССР на сессии Генеральной Ассамблеи ООН и созданы нормальные^ в этом отношении условия" (речь шла о том, что губернаторы Нью-Йорка и Нью-Джерси в знак протеста отказывались принимать на аэродромах этих штатов специальный самолет Громыко, ссылаясь на то, что он может прилететь на рейсовом самолете). Министр не поехал в Нью-Йорк. Сам он, хотя и был рассержен, в душе был доволен таким решением, ибо его поездка в той обстановке не обещала ему ничего хорошего.

У Громыко были затем еще встречи с Шульцем после Мадрида. Они проходили, конечно, в иной тональности и были иного содержания. Отношения в личном плане стали постепенно выравниваться. Однако до конца они так и не стали достаточно дружественными.

Андропов: иллюзии в отношении администрации Рейгана окончательно рассеялись

29 сентября газета „Правда" опубликовала важное политическое заявление Андропова, в котором содержалась весьма критическая оценка курса, проводимого в международных делах администрацией Рейгана, а также предложений на переговорах об ограничении ядерных вооружений в Европе, выдвинутых Рейганом 26 сентября в речи на Генеральной Ассамблее

СУГУБО

доверительно

ООН. Резко критиковал Андропов и общее антисоветское поведение админист­рации США в связи с инцидентом с южнокорейским самолетом.

Ключевой фразой в его заявлении были слова: „Если даже кто-то имел иллюзии относительно возможной эволюции к лучшему в политике нынешней администрации США, то сейчас они окончательно рассеялись". Упор был сделан на слове „окончательно".

Заявление Андропова было одобрено на заседании Политбюро и факти­чески означало коллективный пессимистический вывод советского руко­водства о том, что договориться с Рейганом невозможно.

1 октября на одном из приемов Киссинджер рассказал мне, что его приглашали в Белый дом для консультаций по поводу последнего выступле­ния Андропова, в котором впервые прозвучали конфронтационные тона. Особое внимание в Белом доме обратили на фразу Андропова о развеянных окончательно иллюзиях в отношении администрации.

Киссинджер сказал, что он посоветовал, чтобы Рейган в своих публич­ных заявлениях проявлял максимум сдержанности в отношении выступления советского руководителя и вообще понизил антисоветскую тональность своих частых выступлений, если президент не хочет дальнейшего серьезного ухудшения отношений с Москвой. Я сказал в Белом доме, основываясь на своем опыте, заметил Киссинджер, что СССР, подобно тяжелому маховику, обычно медленно раскручивается, но если раскрутится, то его трудно остановить.

12 октября состоялся еще один неофициальный разговор с Инглбергером один на один. Он сказал, что в Белом доме довольно бурно обсуждали заявление Андропова. Оно вызвало определенные эмоции, но, как всегда, без какого-либо критического осмысления действий самой американской стороны. Основной вывод, к которому пришли в администрации, включая самого президента: малообещающие перспективы в области советско-американских отношений, которые обрекаются на длительное похолодание без особых надежд на договоренности.

В целом сложилась парадоксальная ситуация в наших отношениях: столько нерешенных и спорных вопросов, и в то же время Москве и Вашингтону вроде практически было не о чем разговаривать, настолько очевидны противоположные позиции сторон.

Москва прекращает переговоры по ядерным средствам

в Европе

Продолжавшийся глухой тупик на переговорах с США по ограничению ядерных вооружений в Европе и практические шаги Вашингтона по размещению своих ядерных ракет на Европейском континенте поставили перед Москвой серьезный вопрос: что делать дальше? Продолжать переговоры, которые могли создать у общественности ложное впечатление, будто договоренность достижима, или прекратить их, обвинив Вашингтон в нежелании договариваться и в стремлении обязательно ввезти в Европу свое новое ядерное оружие?

Короче, осенью 1983 года советское руководство и лично Андропов оказались перед нелегким выбором, поскольку расчет Советского Сою­за путем переговоров и политического нажима заблокировать размеще­ние американских ядерных ракет в Европе оказался несостоятельным.

ПРЕЗИДЕНТ РОНАЛЬД РЕЙГАН

Размещение ядерных ракет становилось реальностью, оно прямо отвечало стратегическим интересам США в ущерб СССР.

Нечего и говорить, какие чувства Рейган вызывал в Москве.

Интервенция США в Гренаде в октябре лишь укрепила в Кремле убеждение „в авантюрном подходе" Рейгана к вопросам внешней политики. Советское руководство пришло к принципиальному заключению: с президентом Рейганом нельзя договориться. Поэтому при принятии важного решения о прекращении переговоров сыграли немалую роль именно антирейгановские эмоции, а не трезвый расчет.

После острых дискуссий Политбюро решило осуществить угрозу, с которой давно выступала советская сторона: прекратить переговоры. Одновременно развернуть крупную пропагандистскую кампанию в Европе в поддержку тезиса о том, что размещение американских ракет увеличивает угрозу ядерной войны для всей Европы.

В заявлении Андропова, опубликованном 24 ноября, говорилось, что Советский Союз не может закрывать глаза на то, что Вашингтоном объявлен „крестовый поход" против социализма как общественной системы. Похоже, что, размещая в Европе „Першинг-2" и крылатые ракеты, правительства ряда стран НАТО хотели бы подвести под эту авантюрную политику конкретную ракетно-ядерную базу. Андропов объявил, что советское руководство приняло следующие решения: „Первое. Поскольку США своими действиями сорвали возможность достижения взаимоприе­млемой договоренности, Советский Союз считает невозможным свое дальнейшее участие в этих переговорах. Второе. Отменяется мораторий на развертывание советских ядерных средств средней дальности в европейской части СССР. В-третьих, ускоряются подготовительные работы на территори ГДР и ЧССР, с согласия их правительств, по размещению там оперативно-тактических ракет повышенной дальности. Четвертое. Поскольку путем размещения своих ракет в Европе США повышают ядерную угрозу для СССР, соответствующие советские средства будут развертываться с учетом этого обстоятельства в океанских районах и морях".

В заявлении подчеркивалось, что все это будет делаться для того, чтобы военное равновесие не нарушалось. Если США и другие страны НАТО проявят готовность вернуться к положению, существовавшему до начала размещения в Европе американских ракет средней дальности, Советский Союз будет готов также сделать это.

Заявление Андропова было, по существу, признанием провала попыток советского руководства остановить размещение американских ядерных ракет в Европе в ответ на появление там советских ракет „СС-20".

Такой демонстративный шаг, хотя и давал какую-то разрядку эмоциям в Москве, не мог, конечно, остановить Рейгана. В ответ он заявил, что сожалеет о решении СССР уйти с нынешнего раунда переговоров в Женеве и надеется, что Советский Союз вернется за стол переговоров об ограниче­нии ядерных вооружений в Европе.

8 декабря в Женеве было объявлено еще об одном решении советской стороны: не назначать даты возобновления следующего раунда переговоров по ограничению и сокращению стратегических вооружений. Советские представители обвинили США в том, что Вашингтон добивается на этих переговорах „более чем двойного превосходства" над СССР по числу стратегических боезарядов и хочет, кроме того, сломать саму структуру советских стратегических сил.

сугубо

ДОВЕРИТЕЛЬНО

В целом, советские решения об уходе с переговоров были эмоцио­нальными акциями, которые нанесли нам немалый политический и пропагандистский ущерб. Этот просчет пришлось через год исправлять. Рейгану же мы невольно подыграли: его вполне устраивала возникшая ситуация, поскольку он добивался ядерного вооружения, а не разо­ружения. 9 декабря Рейган подписал законопроект о военных ассигно­ваниях на 1984 фин. год. Общий потолок военных расходов - 280 млрд. долларов. На 1985 фин. год он решил запросить от 305 до 320 млрд. долларов.

Политбюро дает наказ Громыко

В конце декабря я сообщил Иглбергеру о согласии Громыко на встречу с Шульцем в Стокгольме во время конференции по мерам укрепления доверия, безопасности и разоружению в Европе. Встреча была назначена на 18 января.

30 декабря состоялось заседание Политбюро, на котором после продолжительной дискуссии были утверждены директивы для Громыко в связи с предстоящей встречей с госсекретарем США. Они представляют определенный интерес с точки зрения понимания взглядов и оценок тогдашнего советского руководства в том, что касается отношений с администрацией Рейгана.

В директивах, в частности, указывалось:

1. При обсуждении общих вопросов советско-американских отношений охарактеризовать внешнеполитический курс администрации Рейгана как пронизанный духом милитаризма и агрессивности, стремлением к обладанию доминирующими позициями в мире, откровенным пренебрежением к законным интересам, строю и образу жизни других народов. Именно эта политика является источником растущей международной напряженности.

Из практических действий США, которые все больше сводятся к использованию грубой сильг и угроз, к попыткам решать сложные мировые проблемы на путях разжигания шовинизма, военной истерии, организации „крестового похода" против социализма, нельзя не сделать вывод, что американское руководство не хочет поддерживать нормальные отношения между нашими двумя странами. Это подтверждается и искусственно нагнетаемой в США враждебной в отношении СССР атмосферы, когда не только пресса, но и высокопоставленные деятели администрации не останавливаются перед оскорбительными выпадами в адрес советского народа, советской политики, советского руководства.

Результат такого курса налицо. Ухудшение наших отношений приближается к опасной черте. С началом размещения в Западной Европе новых американских ядерных ракет создается качественно новая ситуация. Этот шаг США и НАТО в целом сделал беспредметным и советско-американские переговоры о ядерных вооружениях, которые велись до сих пор. Они были взорваны Вашингтоном. Под вопрос поставлена сама возможность эффективного продолжения процесса ограничения таких вооружений, достижения договоренностей по реаль­ному снижению уровня ядерного противостояния. Весь мир знает, что ответ­ственность за такое развитие событий целиком несет нынешняя администрация США.

Ответные меры, о которых объявлено в заявлении Андропова от 24 ноября 1983 года, показывают, что СССР не допустит нарушения сложившегося военно-

ПРЕЗИДЕНТ

РОНАЛЬД РЕЙГАН

стратегического равновесия. Американской стороне не следует заблуждаться на этот счет. Дело обстоит так, что в погоне за военным превосходством США рискуют серьезным образом подорвать собственную безопасность.

Хотелось бы, чтобы в Вашингтоне всерьез задумались над последствиями, с которыми был бы связан новый резкий рывок в гонке вооружений. Лучше, в том числе и для самих США, остановиться сейчас и искать взаимоприемлемые решения, которые позволили бы повернуть Нынешнее опасное развитие событий вспять. В этом СССР готов быть партнером США.

2. Если Шульц поставит вопрос о возобновлении переговоров об ограничении ядерных вооружений в Европе, то следует исходить из нашей уже заявленной позиции. Должно быть ясно одно: размещение американских ракет в Европе делает невозможным возобновление переговоров, которые велись в Женеве. Американская сторона допускает большую ошибку, если она думает иначе.

3. Если Шульц будет интересоваться нашими намерениями относительно возобновления переговоров по ОСВ, сказать, что США, приступив к размещению своих ракет средней дальности в Европе, осложнили еще больше и решение проблемы стратегических вооружений.

С появлением в Европе этих американских ракет, являющихся по отношению к СССР стратегическим оружием, изменилась общая стратегическая ситуация, которая вынуждает нас заново рассмотреть свой подход к переговорам и по этой проблеме. К каким выводам мы придем в результате такого рассмотрения, говорить сейчас преждевременно. Разумеется, если было бы восстановлено положение, существовавшее до начала размещения американских ракет, то тогда могли бы возобновиться и переговоры по ОСВ.

4. Относительно венских переговоров о сокращении вооруженных сил и вооружений в Центральной Европе предложить, чтобы очередной раунд этих переговоров начался 14 марта, если эта дата будет приемлема для остальных участников переговоров.

При этом мы рассчитываем, что западные участники венских переговоров займут наконец реалистическую позицию, которая позволила бы вывести из тупика эти переговоры, которые длятся уже десять лет.

5. Привлечь внимание Шульца к проблеме предотвращения милитаризации космоса.

6. При обсуждении региональных проблем решительно осудить курс админист­ рации Рейгана на нагнетание напряженности в разных районах мира. По существу, США превратились в источник подрыва сложившейся структуры межгосударст­ венных отношений, мирового порядка в целом.

Изложить нашу принципиальную оценку нынешней политики США на Ближнем Востоке, сделав особый акцент на критике американских действий в Ливане, прямой вовлеченности вооруженных сил США в события в этой стране. Ближневосточную проблему в целом и ливанскую ситуацию сознательно превращают в инструмент глобальной экспансионистской политики США.

Касаясь Центральной Америки, подтвердить нашу квалификацию бандитского нападения США на Гренаду как акта прямой агрессии против независимого государства. Предостеречь Шульца насчет того, что действия американской стороны, направленные на дальнейшее обострение обстановки вокруг Никарагуа и Кубы, могут создать острокризисную ситуацию и иметь самые тяжкие последствия.

Содержание этого документа свидетельствовало о том, что советское ру­ководство не питало никаких надежд на улучшение советско-американских отношений в наступавшем 1984 году.

СУГУБО ДОВЕРИТЕЛЬНО

4. НОВЫЙ ГОД, СТАРЫЕ ПРОБЛЕМЫ

1984 год был завершающим годом первого срока пребывания у власти администрации Рейгана. Опираясь на ряд благоприятных факторов (прежде всего оживление экономической конъюнктуры в стране), Рейган добился переизбрания на второй президентский срок и тем самым подтвердил дальнейшее усиление своих позиций в стране (Рейган победил Мондейла в 49 штатах).

На протяжении года администрация продолжала курс „на перевоору­жение Америки", на создание тем самым материальных предпосылок для достижения военного превосходства над СССР и обеспечения для США „позиции силы" на мировой арене.

Форсированными темпами осуществлялись заложенные администрацией в предыдущие годы программы наращивания ядерных и обычных воору­жений, полным ходом шло развертывание новых американских ракет средней дальности в Западной Европе. Новым шагом на пути гонки вооружений явилось начало научно-исследовательских работ по реализации объявленной Рейганом программы СОИ.

Во внешней политике Вашингтон продолжал делать ставку на силовые приемы, используя методы откровенного давления, в том числе прямого вооруженного вмешательства или „тайных" подрывных операций в различ­ных районах мира (в Ливане, Афганистане, Центральной Америке), хотя предвыборные соображения и вынуждали Белый дом. воздерживаться от крупных интервенций. Одновременно администрация продолжала сплачи­вать союзников по НАТО (особенно в условиях развертывания РСД в Западной Европе" и прекращения переговоров по ограничению ядерных вооружений), активизировала политическое и военное сотрудничество с Японией и Китаем (важной акцией в этом плане явился, в частности, визит Рейгана в.. Китай), а также укреплять позиции США в „периферийных" районах (страны АСЕАН, зона Индийского океана и др.).

Советско-американские отношения и при Черненко, сменившем умер­шего Андропова, продолжали оставаться напряженными. Переговоры по ограничению ядерных вооружений не проводились в течение года.

Вместе с тем реальная обстановка - внутренняя (выборы) и внешняя (реакция европейских союзников) - оказывала определенное сдерживающее влияние на администрацию. Свою роль сыграла также критика политики Рейгана со стороны демократов. В целом вопросы войны и мира и особенно советско-американских отношений превратились в довольно уязвимое звено во внутриполитических позициях Рейгана (другое дело, что демократы во главе с Мондейлом так и не сумели эффективно использовать это в своей кампании).

Это обстоятельство во многом обусловило то, что Белый дом по мере приближения выборов стал снижать привычную для него конфронтацион-ную тональность высказываний по адресу СССР и даже публично призна­вать (как это сделал президент в своей речи в ООН в сентябре) „отсутствие разумной альтернативы переговорам по контролю над вооружениями и по другим вопросам между нашими странами". Его заявления „о готовности к конструктивному диалогу с русскими", по сути дела, были восприняты

ПРЕЗИДЕНТ

РОНАЛЬД РЕЙГАН

американцами как важное предвыборное обещание на этот счет. Отраже­нием этой скорректированной линии стало приглашение Рейгана Громыко прибыть в Белый дом для беседы (первый шаг за четыре года).

В целом, в плане наших отношений обстановка в США после выборов несколько изменилась. Перспектива дальнейшей конфронтации с Рейганом еще в течение четырех лет явно беспокоила советское руководство. Нужно было искать выход из тупика, прежде всего в активизации переговорного процесса по вопросам ядерного разоружения. Позитивным фактором на бли­жайшую перспективу стала советская инициатива и достигнутая на ее основе в ноябре договоренность о вступлении СССР и США в новые переговоры по всему комплексу вопросов, касающихся ядерных и космических вооружений и о встрече Громыко и Шульца в Женеве. Приняв это предложение, адми­нистрация Рейгана фактически обязалась в глазах общественного мнения искать какие-то решения этих вопросов. В то же время сама советская инициатива была молчаливым признанием неудачи курса Москвы на бойкот переговоров по разоружению в расчете оказать воздействие на США.

При всем этом в администрации, как и в более широких-политических и военных кругах США, продолжалась острая, борьба между сторонника­ми прежней жесткой линии в отношении СССР и теми, кто выступал за более гибкий подход. Оставалось, однако, пока неясным, какая тенденция возьмет верх.

Шульц и Рейган о перспективах наших отношений

Новый, 1984 год начался со встречи с госсекретарем Шульцем. По пору­чению правительства я изложил ему (3 января) наш ответ на высказан­ные им ранее соображения относительно поддержания „конфиденциального диалога" между правительствами СССР и США. Хотя в Кремле весьма скеп­тически относились к возможности такого диалога при Рейгане, там все же сочли целесообразным испробовать все шансы.

Шульц поблагодарил за положительный в принципе ответ, сказал, что он сегодня же доложит о нем президенту, поскольку Рейган сам затрагивал этот вопрос в послании Андропову. Он отметил также, что намерен обсудить детали такого диалога с Громыко при их встрече в Стокгольме.

Про себя я подумал, что обоим министрам при встрече в Стокгольме предстоит весьма непростой разговор. Важно, чтобы они не разругались, как это было в Мадриде.

По ходу беседы я поинтересовался мнением госсекретаря насчет перспек­тив советско-американских отношений в 1984 году и возможностей некото­рого просветления в них.

Отметив, что эта часть беседы будет носить сугубо неофициальный характер, Шульц сказал, что готов высказать некоторые свои личные соображения на этот счет. Начал он с шутливого замечания, что наши отношения настолько испорчены, что имеется масса возможностей, чтобы, не прилагая больших усилий, обе стороны могли бы заявить о каких-то улучшениях в наших отношениях.

На прямой вопрос, значит ли это, что именно таким подходом будет определяться линия администрации в отношении СССР в новом году -„ставка на какие-то маленькие шаги без больших усилий, т. е. без попыток решать крупные вопросы", - Шульц прямо не ответил, высказавшись,