Верхний земский суд
судебное учреждение для дворян, введенное Екатериной II (по одному на губернию) в ходе общей губернской реформы 1775 г. ; в состав его входили 2 председателя (назначаемые с утверждения Высочайшей власти Сенатом) и 10 заседателей по выбору местного дворянства (на 3 года); при В. з. с. состояли прокурор и два стряпчих. Суд подразделялся на департамент уголовный и гражданский и служил губернской апелляционной инстанцией для низших судебных установлении: уездного суда, дворянских опек и нижнего земского суда; дела по искам не выше 100 руб. решались В. з. с. окончательно; высшими инстанциями по отношению к В. з. с. являлись гражданская и уголовная палата. В. з. с. был упразднен Павлом I в 1796 г.
Городовые магистраты
сословные выборные органы гор. управления и суда в России в 1721-1728 гг. и 1743-1864'гг. Находились в ведении Главного магистрата, но их независимость от местной администрации часто была номинальной. Состояли из бургомистров и ратманов (советников), которые избирались на посадских сходах из зажиточных посадских людей. Члены Г. м. утверждались Гл. магистратом и считались на гос. службе. После губернской реформы 1775 г. у Г. м. остались только судебные функции.
После реформы местного управления 1775 года появились в уездах суды первой инстанции — уездный суд (для дворян), городской магистрат (для горожан), нижняя расправа (для не помещичьих крестьян); в губерниях суды второй инстанции — палаты уголовного и гражданского суда (общесословные), верхний земский суд (для дворян), губернский магистрат (для горожан), верхняя расправа (для не помещичьих крестьян). Кроме того, совестные суды, общесословные, рассматривали дела с целью примирения сторон (тяжбы между родственниками), а также всякие запутанные истории: преступления безумных, несовершеннолетних, несчастные случаи, «колдовские дела». В Москве и Петербурге верхние и нижние надворные суды обслуживали столичных чиновников и разночинцев. Военнослужащих судили военно-судные комиссии (создавались по мере надобности при частях из командных чинов и аудиторов). Особые ведомственные суды были для духовенства. Наконец, большинство дел крепостных крестьян разрешались непосредственно помещиком, по-домашнему.
Павел I, как только взошел на престол, решительно сократил число этих учреждений. Губернские сословные суды ликвидировались, уездный суд превращался в общесословный, палаты гражданского и уголовного суда объединялись в палаты суда и расправы. Через несколько лет Александр I часть упраздненных органов вернул (сословные уездные суды для дворян и крестьян и др.).
Примерно наказать
Итак, царствование Александра I. Этот добродушный и либеральный монарх, упразднив Тайную экспедицию и пытки, не позаботился создать что-нибудь им на смену.
Не было ли отсутствие в стране тайной полиции одним из факторов, обусловивших расцвет декабристских тайных обществ? (Заметим кстати, в истории нашего отечества больше не было столь длительного промежутка времени, когда ведомство политического сыска отсутствовало.)
Запрещение пыток поставило в тупик полицейских и судебных чиновников— и не потому, что они были как-то по-особенному кровожадны. Просто они не представляли себе, как же в создавшихся новых условиях вести следствие, преступников изобличать? Не только обучены не были, но и методов работы покамест не существовало. Криминалистика делала первые шаги, довольно наивные на современный наш взгляд. Возникла неожиданная парадоксальная пауза между гуманными требованиями времени и возможностями технологий дознания. (Ане потому ли именно в ту эпоху в Европе начала активно развиваться научная криминалистика, что пытать стало нельзя?)
Дело тех же декабристов позволяет судить о возможностях тогдашнего следствия. Например, выясняли, кто убил генерала Милорадовича, что оказалось непросто, хотя, казалось бы, убийство произошло посреди заполненной народом и войсками площади. Но свидетелей происшедшему не нашлось! Единственное, что было очевидно: Милорадовича ранила пуля из офицерского пистолета, а не из солдатского ружья. Подозрение падало на Оболенского, кто-то показал, что видел его в тот момент с пистолетом, но Оболенский заявил, что 14 декабря унего пистолета не было, и другие декабристы это подтвердили. В конце концов вину возложили на Каховского, но из имеющихся показаний его вина не кажется несомненной. Никому не пришло в голову приобщить к делу пистолет Каховского, тем более — попытаться приложить к нему пулю (а ведь тогда оружие было нестандартное!). Речи не было ни о каких баллистических экспертизах — их не только не умели делать, но даже не задумывались о такой возможности.
Декабристское следствие было во многом архаично и подчинено традициям предшествовавшего века. Любопытно, что оно не знало подразделения на обвиняемых и свидетелей. Практически все, кого привлекали к делу, были арестованы как подозреваемые. Часть их впоследствии была осуждена, часть оправдана. Но во всем огромном следствии, тянувшемся полгода и затронувшем более трехсот человек, можно найти буквально два-три случая, когда на допрос вызывали не причастных к делу свидетелей. Чтобы их допросить, Следственному комитету потребовалась специальная санкция императора.
Декабристов, конечно, и без криминалистики осудили. Но для Николая I все это послужило поводом к серьезным выводам. Не о качестве следствия, здесь он ничего поделать не мог. Он учредил орган политического сыска — III Отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии; распорядился приступить к составлению Свода законов (работа велась во II Отделении собственной Е.И. В. канцелярии под руководством Михаила Михайловича Сперанского).
Законы были кодифицированы, снабжены великолепными предметными указателями. Устаревшие законы в Свод не включили, тем самым отменив. Это было некоторое упорядочение, но никак не переход в «правовое пространство». Шефу III Отделения Бенкендорфу приписывают чеканную формулу: «Законы пишутся для подчиненных, а не для начальства». И, похоже, большинству населения Российской империи такое положение дел казалось нормальным. Напротив, когда завелись всякие прокуроры-адвокаты, сложные процессуальные нормы, это расценивалось не столько как система охраны гражданских прав, сколько как бюрократическая казуистика, пустопорожние формальности. Потому что сознание, ориентированное на нормы обычного права, мыслит категориями не Закона, а Справедливости, понимаемой на уровне простого здравого смысла. В сущности, именно на нем (в идеале) и было основано традиционное дознание.