1markov_l_a_otv_red_granitsy_nauki

С другой стороны, научное и философское мышление оказываются возможными только благодаря софийности мира. Наука делает м¸ртвый механический мир природы своим, включа- ет его в живой организм человечества, но осуществиться это может лишь в силу того, что мир софиен по своей природе, жизнь, духовность заложены в н¸м изначально, наука только обнажает то, что в мире уже есть. Возможность познания мира заложена в н¸м Богом. То же относится, по Булгакову, и к философии. Философия принадлежит этому имманентному миру и сама обнаруживает свои пределы, когда не может, например, ответить на вопрос, как возник мир явлений. Таким образом, если трансцендентный мир Бога оказывается доступным человеку только через его преломление в рациональном мышлении, то и научное мышление, а вместе с ним и хозяйственная деятельность возможны благодаря софийности мира, благодаря тому, что открываемое наукой и философией уже пребывает в мире от века, заложенное там Богом. Подобно тому, как Иисус Христос, с одной стороны, есть человек, принадлежит этому земному, имманентному миру, а с другой — Он есть Бог и трансцендентен человеческому восприятию, так и мир, в котором человек жив¸т, мыслит, трудится, верит в Бога, постигает Его через откровение представляет собой, с одной стороны, имманентный мир природной необходимости, а с другой — софийный мир божественной трансцендентности. Подчеркиваемый Булгаковым факт присутствия в земной человеческой жизни постигаемого через откровение божественного мира в рациональных формах текста, догмата, рисунка, здания церкви, поступка, социально организованной общины верующих и т.д. свидетельствует о вклю- ченности религии в культуру и социальную структуру общества определ¸нного периода. Такая включенность влеч¸т за собой очень серь¸зные последствия для религии и теологии, которые оказываются нагруженными всеми проблемами, столь трудно решаемыми в рамках той же научной рациональности. Если меняется тип культуры, если сама рациональность классической науки Нового времени становится проблемой и е¸ основания расшатываются, если возникает угроза релятивизации знания, если появляются сомнения в объективности научной истины, то как же быть с религиозным знанием и религиозной истиной? Выраженные в рамках принципиально иной культуры, средствами другого типа мышления, в иных социальных структурах могут ли они не меняться сами, религиозное знание

271

и религиозная истина? Ведь религия, как это видно на примере Булгакова, является составляющей определ¸нной культуры, образует с ней некоторую целостность.

Булгаков ещ¸ не задумывается над проблемой кризиса культуры и науки Нового времени (в отличие от Н.Бердяева, например). Поэтому и сам факт достаточно ж¸сткой связи религии и культуры Нового времени не вызывает у него беспокойства. Он пытается выявить схематизм взаимодействия религии и науки, науки и хозяйства, религии и философии. Этот схематизм, как мы уже упоминали выше, списан с Логики, если можно так выразиться, личности Христа: мир материален, необходим и мир софиен, божественен. Трансцендентность божественного мира доступна человеку или через личный опыт откровения, или, гораздо чаще, через знакомство с чужим опытом, зафиксированным вполне рациональным способом в мифах, догматах, священных текстах, которые могут толковаться по-разному. В этом случае Булгаков напрямую связывает религиозный опыт с науч- ным: как в науке человеку необязательно воспроизводить все открытия, сделанные на протяжении истории, так и в религии человек осваивает чужой опыт откровения через знакомство с мифами, догматами и т.д. В какой мере можно говорить о единственно верном, истинном толковании? Вопрос, аналогичный тому, который возникает и в науке, особенно в науке XX в., — верно ли утверждение, что при решении научных проблем возможно лишь одно-единственное истинное решение? Или же при ответе на этот философский вопрос надо исходить из того факта, что решение проблем в рамках механики Ньютона, например, и в рамках квантовой механики имеют равное право на существование? Если религия образует с наукой и культурой определ¸нного периода некоторую целостность, то меняется ли толкование священных текстов и догматов при переходе от одной культуры к другой, от науки одного типа к науке иного типа? Если меняется, то обладают ли оба толкования правом на существование как истинные, или новое толкование опровергает прежнее как ложное?

Мы старались показать, что мышление самого Булгакова вполне соответствует нормам познавательного мышления нового времени, в том числе и когда он говорит о религии. Прич¸м это мышление выступает для него достаточно беспроблемным, он ещ¸ не видит кризиса научной рациональности классического периода. Поэтому и вопросы, которые мы перечислили выше,

272

для него не существуют как насущные и реальные. Они возникают с полной остротой в голове читателя книг Булгакова в конце XX в. Именно сейчас, когда развитие науки и философии свидетельствуют со всей очевидностью о радикальных преобразованиях в культуре и мышлении, вста¸т вопрос и о месте идей Булгакова относительно религии, науки, хозяйства. И теология, и философия конца века разрабатывают дальше положение о включенности религии (наряду с наукой, философией, искусством, производством) в культуру, доводя этот тезис до утверждения о контекстуальности любых толкований религиозных догматов, об их зависимости от условий места и времени, об их одинаковом праве на истинность42 . Ситуация

âтеологии в значительной степени воспроизводит положение дел

âфилософских, социологических и исторических исследованиях науки. Прич¸м и там, и тут выводы о равном праве на существование разных толкований (религия) или разных теорий-парадигм (наука) вызывают особенно большое неприятие: ведь и наука, и религия всегда были цитаделью монологизма, идеи плюрализма приживаются здесь особенно трудно, в отличие, например, от искусства.

Возвращаясь к Булгакову, отметим ещ¸ раз, что в дальнейшем развитии теологии и философии максимальное значение приобретают идеи, которые лежат в основе его рассуждений о способе существования религиозного откровения в рациональных формах имманентного мира. Путь к Богу через откровение достаточно пройти самому хотя бы один раз, вс¸ остальное знание, полученное человечеством о трансцендентном божественном мире, можно усвоить через тексты, ритуалы, догматы. Лич- ный опыт откровения сродни интуитивному прозрению в науке, которое само по себе не вписывается в познавательную рационалистическую логику классической науки и может быть включено в структуру научного знания лишь постфактум, как результат интуиции, а не как процесс.

Таким образом, у Булгакова речь ид¸т прежде всего не об отношении науки и религии или рациональности и чуда, а о возможности для чуда явиться перед человеком как вполне умопостигаемый текст, который можно научно изучать, или для эмпирических фактов истории предстать как чудо, как откровение. Но религиозная вера или научное мышление не переходят друг в друга, между ними нет соединительного звена. Как бы ни развивалось научное мышление, оно не может вывести субъект этой научной деятельности в мир религии, для такого перехода необходима искра откровения, которая всегда останется для

273