5. Завершение пути.

Как только Мамонтов был судом оправдан, он уехал в Париж. Там в это время была открыта Всемирная выставка. В огромном русском отделе экспонировались майоликовые изделия абрамцевской мастерской. Великолепны были на выставке декоративно-прикладные панно Коровина, работы Врубеля, Головина. Мамонтов оказался в числе награжденных золотой медалью за майолики завода «Абрамцево».

Возвратившись в Москву, Савва Иванович поселился в конце 1900 года в доме при гончарной мастерской в Бутырках, а если точнее, если формально, по-почтовому, то так - "в доме Иванова 2-го участка Сущевской части за Бутырской заставой, по Бутырскому проезду".

Эта мастерская, основанная в Абрамцеве в 1889 году, была переведена сюда, в Бутырки, в 1896 году. И здесь, в доме при мастерской, Мамонтов проживет последние 20 лет своей жизни.

Как прежде в дом на Садовую, к нему будут приходить как художники старшего поколения - М. А. Врубель, В. А. Серов и другие, там и творческая молодежь — А. Т. Матвеев, П. С. Уткин, П. И. Бромиуский, М. С. Сарьян, П. В. Кузнецов. Там же Мамонтова будет иногда навещать С. П. Дягилев.

А семья Саввы Ивановича будет жить в Абрамцеве, которое было собственностью Елизаветы Григорьевны и потому конфискации не подлежало. Что же касается прочей недвижимости, принадлежащей лично Мамонтову, то она была продана. Формальной же владелицей мастерских художественных изделий "Абрамцево" в Москве была дочь Саввы Ивановича - Александра.

Что касается материальной стороны жизни Мамонтова, она была в эти годы зачастую жесткой и, быть может, пришлось бы действительно прибегнуть к «акридам и дикому меду», если бы не гончарный завод, а главное — друзья.

*

После суда жизнь Саввы уже не была такой блестящей, как прежде. От него отшатнулись чиновные люди, ранее искавшие с ним встречи, мало кто решался теперь упоминать его имя.

Но многие коллеги, люди искусства его помнят. Немало получает в эти годы Савва Иванович и деловых приглашений и предложений.

И дело не только в субъективной оценке трудов Мамонтова. Он смог уловить «нерв времени», стал делать то, что оно, это время, требовало, и он мог видеть признание своих трудов в работе других людей. Они фактически стали продолжать его дело.

Так, дело художественной промышленности, начатое друзьями дома на Садовой в конце XIX века, было подхвачено Строгановским училищем в начале ХХ века. И в начале 900-х годов Савва Иванович избирается членом художественного совета этого училища.

Так, продолжают свою работу Талашкинские художественными мастерскими, созданные в прямое подражание Абрамцевским мастерским.

Так, Савва Иванович избирается почетным членом Московского литературно-художественного кружка.

Но сам же Мамонтов хочет вернуться прежде всего к своей профессиональной – железнодорожной деятельности, нарушенной арестом, и таким путем удовлетворить, как он писал, свое «самолюбие, что будет актом строгой справедливости».

Предпринимая ряд попыток восстановить свой деловой авторитет, сталкиваясь с огромным количеством чиновников различных департаментов, наблюдая жизнь со стороны, в различных сферах, он делал важные выводы.

И Мамонтов борется. Он пишет вполне бетховенские строки: «Я не уступил еще и не сдался... Я должен выдержать… решительную атаку испытующей меня судьбы».

Мамонтов пробивает свой новый железнодорожный проект - дорогу Томск–Ташкент. Он едет в Берлин в поисках деловых партнеров - "я здесь верчусь среди финансистов и веду переговоры об осуществлении железной дороги".

Мамонтов хлопочет о развитии Северной дороги, и рождаются даже настойчивые слухи о том, что «Савве вернут Ярославскую дорогу». Многие его бывшие служащие даже просят его вспомнить тогда и о них, преданных ему людях, "ради давнего уважения".

Еще в 1907 и 1908 годах Савва Иванович продолжает хлопотать о железнодорожных делах, хотя чутье художника ему подсказывает, что старая Россия кончается, наступает новое время.

Мамонтов борется. Он даже пытается на последние деньги что-то поставить на оперной сцене. Но можно ли было надеяться на успех с "бездарным итальянским композитором и певичкой с тощим голосом"?

А в прессе не было ни восторгов, ни даже ругани.

Мамонтов борется, но делать это ему было очень нелегко.

Слишком велика и жива была нанесенная ему рана.

Так, знаменитый театральный собиратель А. Бахрушин решил как-то устроить прием в честь Мамонтова. Болезненная рана до конца жизни не давала Савве спокойно являться на люди, но к Бахрушину он приехал. Осмотрел музей и долго в молчании стоял перед причудливой формы роялем, купленным на распродаже его имущества. Это был его рояль. И молодой Шаляпин учился играть на нем в доме Мамонтова.

Тем не менее, Мамонтов продолжает опекать бывших артистов своей бывшей Русской частной оперы, которые разбрелись в разные театры. Работы он им предложить не может, но пытается помогать советами.

Все новое, что ставили театры в годы вынужденной режиссерской бездеятельности Мамонтова, смотрелось им и слушалось, причем с вниманием, достойным самого серьезного и вдумчивого театрального критика. Соображений по поводу виденного Мамонтов не высказывал публично, но дома записывал своп впечатления по поводу отдельных спектаклей, иногда целого оперного московского сезона или сезона одного театра.

Например, ревниво следит Мамонтов за новыми постановками в Большом театре.

Так, опера «Анджело» Цезаря Кюи не производит на него впечатления. Он пишет об этой постановке так: «Роль Тизбы — хорошая. Пела Азерская хорошо, но играла слабо, не даровито, узко и мелочно. Хорош был Шаляпин — остальные слабы».

Внимание Саввы Ивановича привлекает поставленная в театре Солодовникова оперным ансамблем оперетта Ж. Оффенбаха «Орфей в аду».

В 1908 году Савва Иванович получил от дирекции Императорских театров приглашение занять место главного режиссера Большого театра. Он отказался, потому что, писал он, «при чиновничьем руководстве императорскими театрами я не буду располагать необходимой свободой в режиссерской деятельности, не смогу проявить в достаточной степени творческую инициативу».

*

В 1910 году художественная общественность Москвы решила отметить 25-летие мамонтовской Русской частной оперы. В газетах появились сообщения о предстоящем праздновании этой даты в оперном театре С. И. Зимина.

В «новое Абрамцево», в Бутырки, стали поступать приветственные телеграммы.

Но Мамонтов решительно уклоняется от официальных чествований. Он неохотно и ограниченно принимает у себя в Новом Абрамцеве корреспондентов газет, еще неохотнее отвечает на вопросы.

Только С. Н. Кругликов, с которым у Мамонтова сохранились хорошие отношения со времени совместной работы в Частной опере, печатая свои статьи к дате, сообщает соображения Мамонтова, заставляющие его уклоняться от чествований, от шума вокруг начатого им оперного дела в Москве.

*

В небольшом деревянном домике у Бутырской заставы прожил Мамонтов последние годы.

Сравнительно редко появлялся он на людях, жил замкнуто, общался с узким кругом родных и друзей. Потеряв многое, он сохранил до конца дней любовь к искусству, к людям этого мира. Старые и новые друзья его не забывали. Приходили В. А. Серов, В. М. Васнецов, В. Д. Поленов, В. И. Суриков. И. Э. Грабарь, С. П. Дягилев, Ф. И. Шаляпин и др.

Савва Иванович пережил многих своих друзей и близких.

В 1918 году его, старого и больного, навестил Коровин. Мамонтов уже забыл старые обиды, был умиротворен и спокоен: "Ну что ж, Костенька, пора! Вспоминаю теперь, как умирал отец. Последние слова его были: "Иван с печки упал". Это так! Мы ведь русские!".

Через неделю, 5 апреля 1918 года Савва Иванович скончался.

*

Мамонтова похоронили в любимом им Абрамцеве – рядом с умершей ранее «девочкой с персиками», его дочерью Верой. Он нашел свой покой в церкви, которую некогда строил он и члены его художественного сообщества.

На сороковинах памяти Мамонтова художник Виктор Васнецов сказал: «Нужны личности, не только творящие в самом искусстве, но и творящие ту атмосферу и среду, в которой может жить, процветать, развиваться и совершенствоваться Искусство. Таковы были Медичи во Флоренции, папа Юлий II в Риме и все, подобные им творцы художественной среды в своем народе. Таков был и наш почивший друг Савва Иванович Мамонтов. Мы все, любящие радость красоты, пока живы, никогда его не забудем. И те, кто после нас будут жить, пусть никогда не забывают Саввы Мамонтова».