19. Комедия а. Н. Островского «Свои люди - сочтемся». Мотив «обманутого обманщика» и правда быта

Одна из первых комедий А.Н.Островского «Банкрут», или «Свои люди — сочтемся!», была написана в 1849 году. Она сразу же была замечена читающей публикой и прине­сла заслуженную славу автору.

Сюжет ее взят из самой гущи жизни, из хорошо знакомых драматургу юридической практики и купеческо­го быта. Обман здесь начинается с малого — с умения приказчика материю потуже затянуть или «шмыгнуть» через руку аршин ситца перед носом зазевавшегося поку­пателя; продолжается крупной и рискованной аферой купца Самсона Силыча Большова, а завершается тем, что более молодой и ловкий подлец приказчик Лазарь Елиза­рович Подхалюзин обводит вокруг пальца своего хозяи­на — старого плута и пройдоху. Вся эта жизнь основана на механизмах обмана, и если не обманешь ты, обманут тебя — вот что сумел показать Островский.

Купец Большое объявляет о том, что он стал банкро­том. В действительности это один из ходов в коммерческой игре, с помощью которого он намерен «закрыть» расчеты с кредиторами, уклониться от уплаты долгов. Все свое состояние Большое переводит на имя «верного челове­ка» — приказчика Подхалюзина. Этот оборотистый слуга под стать своему хозяину: руководствуясь не одними ро­мантическими чувствами, женится на дочери Самсона Си­лыча Липочке, а затем присваивает имущество тестя. Большов отправляется в долговую тюрьму. Его можно было спасти. Для этого достаточно вернуть кредиторам хотя бы небольшую часть долгов. Но Подхалюзин и Липочка еще во время помолвки решили, что старики «почудили на своем веку, теперь нам пора». И долги Самсона Силыча остаются неоплаченными...

Разгадка этого сюжета — в привычной психологии самодурства. Большое вообще-то признает моральные за­коны и правила, но только не для себя; его мораль дейст­вует лишь в одну сторону. Для всех — мораль, а для него — выгода. Большое принадлежит к старой породе московско­го купечества: он груб, прямолинеен и простоват. Все в доме — от жены Аграфены Кондратьевны и до мальчика Тишки — дрожат при его появлении, и ощущение этой беспредельной власти над домашними согревает душу Сам­сона Силыча. Он не имеет повода усомниться в том, что безгласная родня и челядь слепо покорны ему. Большов думает, что весь мир делится на чужих, которых грешно не обманывать, и своих, которым самой природой определено подчиняться его воле и пребывать в домашнем рабстве. Он не может допустить и мысли, чтобы свои люди что-либо замышляли против него или оказались непослушными. Большов готов обмануть всех кругом, но проявляет неожи­данную доверчивость к Подхалюзину — и на этом проиг­рывает все. Но еще более подводит Самсона Силыча то, что, казалось бы, является источником его силы, — его самодурная спесь, тупая уверенность в авторитете силы и страха для «своих», к числу которых он вправе отнести воспитанного с малолетства в доме Подхалюзина. Но Под­халюзин обманывает своего благодетеля нагло, цинично, проявляя беззастенчивость дельца, нарождающегося ново­го предпринимателя, перед которым сам Большов может показаться наивным простаком.

Островский как бы разворачивает тему самодурства во времени, следя за диковинными изменениями. Самодурст­во показано не только как плод дикости, невежества, но и как вымещаемое подневольным человеком прежнее его ничтожество. То, что когда-то Самсон Силыч на Балчуге голицами торговал, то, что добрые люди его Самсонкою звали и подзатыльниками кормили, он никогда не забудет и не простит. Теперь он измывается над домашними как бы в счет своих прежних унижений. А едва только власть в доме переходит к Подхалюзину, как этот тишайший приказчик, твердивший только «не могу знать-с» и «как вам угодно», становится холоден, самовластен и нагл.

Сатиру Островского неизменно привлекала среда полуобразованности, отечественные «мещане во дворянст­ве». За вершками внешней просвещенности, заемными словечками и манерами, часто еще карикатурно искажен­ными (все эти «антриган», «антересен», «проминаж», «уму непостижимо»), таилась та же грубость понятий, душевная неразвитость. Автор открыл комический эффект мещан­ской полукультуры: снов и примет, эстетики «жестокого романса», особых обрядов знакомства и ухаживания — со своими обиняками, подходцами, любимыми разговорами о том, «что вам лучше нравится — зима или лето» или «что лучше — мужчина или женщина».

И каждый раз читатель убеждается в том, насколько бедна действительность такой жизни.

20. «Бедность не порок» и её скрытое обрядовое начало

Образец в этом отношении – славянофильская пьеса «Бедность не порок», в которой автор создал свою модель русского патриархального мира, вступающего в конфликт с миром современной цивилизации. Основа сюжета – воспроизведение ритуального святочного веселья в духе символичного народно-карнавального праздника. Пьеса насыщена фольклором, в ней звучат народные песни, как бы комментируя действие. Объясняя явление карнавализации, М.М. Бахтин указывает на то, что это мир, вывернутый наизнанку, в котором шут на время становится королём и наоборот. Автор, раздавая свои героям разные маски, опять использует приём говорящих имён и характеристик. Гордей Торцов – это гордец и тиран, втянутый в атмосферу святочного действа. Его брат Любим Торцов – пьяница, безобразник, позор семьи, но именно он становится скрытым хозяином положения, поскольку его кажущаяся глупость оборачивается мудростью, простота – проницательностью, болтливость – добрым балагурством. Островский защищает идею нравственного превосходства человека с независимыми взглядами над самодуром. Тема самодурства становится любимой темой Островского. В непомерной гордости богачей (Гордея Торцова и хищника Коршунова) и их презрении к бедным – залог их неизбежного поражения.  Комедийное и драматическое начала тесно переплетены в пьесе «Бедность не порок». Счастливый финал не противоречит тому, что уже здесь видны зачатки конфликта «Грозы». Подобно Некрасову, Островский мечтал о том, чтобы создать драматургию о народе и для народа как залог развития национальной культуры. С этим связана относительная простота и прозрачность организации пьес славянофильского периода, ясное деление героев на добрых и злых, наказание порока в развязках. Народная культура проявляется в осмыслении обрядов ритуалов, фольклора и противопоставляется европейской моде. Тема народного просвещения противопоставляется Островским буржуазному и купеческому варварству. Островский вовсе не призывает механически возрождать старину; с исконными обычаями и представлениями он связывает исконную же народную нравственность. Своей целью Островский считает изображение быта. Перенос идей русской гуманистической демократической литературы в сферу драматургии.