3) А. Воронихин и к. Росси, Монферран, о. Бове как ведущие представитель ампира в русской архитектуре нач. 19 века.

Андрей Никифорович Воронихин (1759-1814)

архитектор

О происхождении знаменитого зодчего Андрея Никифоровича Воронихина почти ничего не известно. В метрической книге Спасской церкви села Новое Усолье записано, что 17 (по новому стилю – 28) октября 1759 года у «домового Никифора Воронина родился сын Андрей». Некоторые же источники указывают на происхождение Воронихина от крепостной девицы Марфы Чероевой (жилицы в семье Никифора Воронихина) и от графа Александра Николаевича Строганова, находившегося в 1759 году при управлении строгановскими вотчинами и заводами в Перми, Усолье и Соликамске. И у этой версии, как видно из дальнейшего рассказа, есть право на жизнь.

А.Н.Воронихин. Автопортрет

Поначалу Андрей обучался в мастерской известного уральского иконописца Гаврилы Юшкова. Весной 1772 года по приказу графа Строганова Андрея Воронихина отправили учиться в Москву. Здесь у Баженова, в Московской школе архитектуры, Андрей Воронихин жадно впитывал в себя науку о зодчестве. Многое раскрылось перед его пытливым взором из того, что имела в то время Москва. Многое узнал он из книг, овладев латынью, многое услышал незнаемого им из уст Баженова. За четыре года учения и пребывания на строительных работах Андрей Воронихин приобрел не только понятие об архитектуре как о науке, но и опыт в составлении планов отдельных частей и целых зданий. В то же время Андрей не оставлял и живописи. В часы, свободные от занятий архитектурой, писал миниатюрные портреты на эмали, делал зарисовки архитектурных пейзажей и в целях заработка выполнял в Троице-Сергиевой лавре мелкие заказы по росписи и реставрации фресковой живописи.

После окончания обучения в школе архитектуры Воронихин отправился в столицу в распоряжение графа Строганова. Перед Воронихиным раскрывались новые, неведомые ему жизненные пути-дороги.

Из Москвы на попутных подводах две недели пробирался Андрей в Петербург. Граф Александр Сергеевич Строганов жил тогда в роскошном, богато обставленном дворце на углу Мойки и Невского проспекта.

Строганов еще тогда был не так стар, полон сил, облечен доверием императрицы и вниманием высшего петербургского света. Граф принял Андрея любезно, расспросил, чему он обучился в Москве, посмотрел чертежи и рисунки, остался весьма ими доволен.

Неожиданно для самого себя стал Андрей своим человеком, быть может, гласно и не признанным родственником, но не чужим в доме графа. Ему отвели комнату для жилья и комнату для работы над чертежами и рисунками.

Во время занятий его охотно посещал наследник графа, Павел, и с восхищением следил за ним ученый гувернер Ромм, сыгравший большую роль в становлению молодого таланта. Воронихин вскоре был допущен к графской галерее, к библиотеке и кабинету минералогии. Он приглашался даже на балы и званые обеды, которые устраивались в залах Строгановского дворца. Случалось ему бывать и на сборищах любителей искусств и литературы, нередко происходивших по желанию Александра Сергеевича. Обычно на такие собрания Воронихин приходил с Павлом и Роммом. Садились они поодаль от знаменитостей и учтиво слушали умные речи Гаврилы Романовича Державина, веселые басни Ивана Крылова, музыку Бортнянского и споры Федота Шубина с Гордеевым.

Строганов, по совету Ромма, отправил сына в путешествие по России, к этому времени граф дал Андрею «вольную», – Воронихин перестал быть крепостным.

Через несколько дней оба мальчика и Ромм выехали в Москву. Потом они побывали на Украине, посетили древний Киев, и отправились дальше на юг России, на берега Черного моря. Длинной, широкой лентой развертывалась перед Андреем панорама России. Вот подмосковные усадьбы дворян-богачей, куда хозяева приглашали знаменитых и русских, и иностранных архитекторов строить им дома-дворцы. Поскольку все строительные работы исполнялись руками крепостных крестьян, и здесь во всей красе сказалось русское народное искусство.

Кончились пятилетние разъезды по России. А вскоре начались сборы Павла Строганова в долгосрочную, на несколько лет, поездку за границу. После многократных наставлений граф снарядил всех троих в полном достатке и морским путем отправил во Францию. Вскоре оттуда они уехали в Швейцарию продолжать образование и поселились в пятикомнатных покоях на одной из лучших улиц Женевы.

Ромм советовал Воронихину и Павлу летние месяцы проводить порознь: Павлу – знакомиться с работой на рудниках, изучать минералогию, осматривать заводы, наследнику графа и крупного промышленника все это пригодится; Воронихину – на две недели поехать в Германию для изучения образцов готической архитектуры и перспективной живописи немецких художников. В конце лета они возвратились в Женеву и до наступления занятий у профессоров делились летними впечатлениями. Так незаметно пролетели два года в Женеве и в разъездах.

В Париже было чему поучиться. Целые дни и вечера Андрей проводил в библиотеке, тщательно выписывая из книг и запоминая мысли древних зодчих о том, как они соблюдали пропорции зданий, как мостили полы как сочетали архитектуру и ваяние в целях придания красоты строениям.

Иногда Павел и Ромм, отвлекаясь от бурно протекавших событий, просматривали из любопытства записи, чертежи и рисунки Воронихина и одобряли его настойчивость в учении.

В тревожные июльские дни 1789 года Ромм и его воспитанники находились в Париже. Революционные события захватили их. Они участвовали в захвате оружия из Дома Инвалидов и вместе с вооруженным народом были на площади во время взятия Бастилии. Ромм стал одним из ведущих деятелей революции и вошел в Конвент. Именно он предложил свой календарь, знаменитый календарь Франции – великой республики.

Однако в скором времени из Петербурга в Париж приехал посланный графом Строгановым двоюродный брат Павла – Николай Новосильцев. Во исполнение воли монаршей, по требованию старого графа был вызван из Оверни его сын Павел, а следовательно, вместе с ним и Воронихин.

Ромм сердечно распрощался со своими друзьями. Позднее он был казнен на гильотине 9 термидора, но до последних минут своей жизни тепло вспоминал их обоих.

По прибытии в Россию Воронихин почувствовал себя подготовленным к самостоятельной работе. Сгорел дворец Строганова, который по своему внешнему виду и внутреннему великолепию соперничал с дворцами русских царей. И Воронихину граф решил поручить перестройку у отделку дворца. «Этот справится: есть у него талант, есть трудолюбие, честность!»

Строганов заказал перестроить в своем доме картинную галерею, бильярдную, столовую и вестибюль. Несмотря на трудность задачи, – в доме, построенном Растрелли, поместить совершенно в другом стиле, в других пропорциях и с другими деталями свои художественные формы, – Воронихин создал прекрасные архитектурные отделки внутреннего убранства этих помещений. Тогда же он написал картину «Вид картинной галереи», за которую Академия художеств произвела его в «назначенные» профессора живописи. А когда Андрей Никифорович построил для Строганова дачу на берегу Невы и написал картину «Вид построенной дачи», ему было присуждено звание академика перспективной живописи.

У Воронихина было немало и других мелких работ на строительстве садовых павильонов и мостов в Павловском парке. Он часто отлучался туда к Камерону. Была тому и другая причина. На четвертом десятке лет пора всерьез подумать о женитьбе. В Павловске же на строительстве, в Стрельне и Петергофе стала часто появляться помощница зодчего Камерона, чертежница Мери Лонг, англичанка, дочь британского пастора. Знакомство Воронихина с ней не сразу перешло в дружбу. Встречались они на совместных работах. Мери Лонг несколько раз возобновляла в своем посольстве паспорт для проживания в Санкт-Петербурге. Не раз из Павловска Андрей Никифорович привозил ее на Мандурову мызу, где они вместе наблюдали за ходом строительства строгановской дачи. Вскоре Воронихин сделал ей предложение, и Мери согласилась выйти за него замуж.

Несмотря на признание его таланта живописца, Воронихин всю свою дальнейшую жизнь посвятил не живописи, а архитектуре. Он с увлечением работал над такими большими проектами, как Казанский собор на Невском проспекте Петербурга или здание Горного института, и над небольшими проектами: библиотеки «Фонарик» в Павловске, дачи «Арсенал» и фонтанов в Петергофе и Пулково.

Постройка Казанского собора явилась крупным архитектурным событием в жизни Воронихина, а еще в большей мере – самого города Петербурга. Поначалу проект Казанского собора был заказан Камерону, но вскоре был забракован. Одной из причин предпочтения, оказанного проекту Воронихина, было и то, что Камерон считался любимцем Екатерины, а Павел не жаловал ее любимчиков. Павел верил разбиравшемуся в искусствах графу Строганову, а тот, а свою очередь, верил в способности Воронихина.

«Комиссия о построении Казанской церкви» – так именовала она себя – 8 января 1801 года, во главе со Строгановым, явилась к императору окончательно утверждать воронихинский проект.

Комиссия определила расходную смету в сумме 2843434 рубля и, подчиняясь повелению Павла, обязалась построить собор в три года. Павел согласился со всем, кроме постройки колокольни и дома для церковнослужителей. Вычеркнув эти расходы, он учинил надпись: «Кроме сих статей, быть по сему». В марте Павла I убили заговорщики, и строительство началось при новом императоре.

На Невском проспекте на месте существующего Казанского собора с первых лет основания города была построена небольшая церковь. Позднее были заказаны многим архитекторам проекты каменного собора. Но все они оказывались неудачными, и не потому, что здание собора было некрасивым, а потому, что оно не отвечало задачам городской планировки. Так получалось, что здание собора стоит длинной стороной вдоль улицы и к нему нет широкого главного входа, поэтому рядом с Невским проспектом образовывалась сбоку большая площадь, в которой не было никакого смысла.

Воронихин предложил решение, которое правильно отвечало задачам градостроительства. Он поставил здание, отступив от линии Невского проспекта. Площадь, которая образовалась перед зданием, была ограничена вдоль дальней стороны мощной триумфальной колоннадой и благодаря этому являлась своего рода парадным подъездом к зданию. Красота и парадность главной улицы города, Невского проспекта, таким образом даже подчеркивались. А самый собор Воронихин видел не отдельно стоящим зданием, а центральною частью грандиозной, мощной колоннады, завершенной красивым порталом и увенчанной высоко приподнятым куполом.

ерез две недели после закладки первого камня собора Александр I поехал в Москву короноваться в Кремле. Ни Воронихин, ни граф Строганов не участвовали в этом торжестве.

Для Андрея Никифоровича эти дни были отмечены другим немаловажным событием: в сентябре 1801 года состоялось его бракосочетание с Мери Лонг. Жениться на иностранке было не так просто. Петербургская консистория затребовала от Воронихина «сказку» – обязательство о невступлении в чужую веру и официальную от него просьбу на разрешение законного брака с «состоящей в реформаторском законе девицей Лонг, а от роду ей тридцатый год…». Воронихину тогда исполнилось сорок лет.

Мери Лонг по требованию консистории также подписала обязательство: «по сочетании брака во всю свою жизнь оного своего мужа ни прельщением, ни ласками и никакими виды в свой реформаторский закон не соблазнять».

Свадьба состоялась в Строгановском дворце на Мойке. В числе гостей был старый граф Строганов. Были и некоторые члены комиссии по строительству Казанского собора во главе со Старовым, генеральный английский консул Шафт, дозволивший Мери Лонг выйти замуж за русского зодчего. Воронихин обрел не только верного друга, но и прекрасную помощницу.

А Казанский собор освятили в мае 1811 года. Общее мнение было единым – это сооружение, грандиозное по замыслу и великолепное по исполнению, является одним из самых замечательных и самых оригинальных в Европе. Трудно найти более удачное сочетание крепкой, уверенной в себе силы и нежной нарядности, чем в знаменитой воронихинской решетке у Казанского собора. В этой решетке сказалось все жизненное богатство Воронихина, его понимание классики, торжественности, закономерности, планировки города, мастерство рисунка и свобода и легкость орнамента русского кружева.

В один из дней 1806 года Александр I (не без протекции графа Строганова), в самый разгар строительства Казанского собора, вызвал к себе в Зимний дворец Воронихина. Из углового кабинета, окнами выходившего на Неву, царь показал архитектору на видневшиеся при впадении Невы в залив беспорядочно стоявшие дома Горного корпуса и сказал, что на их месте должно быть построено цельное здание, монументальное и приятное глазу, и чтобы из боковых окон Зимнего дворца было видно, и чтобы при смотрении с Невы на здание слагалось у иностранцев представление о величии столичной архитектуры.

«Горный кадетский институт» – настоящий памятник русской культуры качала 19-го столетия. В 1806 году на берегу Невы Воронихин воздвиг здание, фасад которого состоит только из громадного фронтона, покоящегося на двенадцати мощных колоннах. По сторонам портала – две большие скульптурные группы, на берегу – спуск к воде в виде гигантской лестницы.

Воронихин здание Горного института задумал построить как храм науки «геологии». Виденные им в Италии и Греции античные храмы рисовались перед его воображением, и он создал подобный им строгий, титанически мощный двенадцатиколонный портик дорического храма. В этом произведении Андрей Никифорович не повторял что-либо уже существовавшее, не делал копии в буквальном смысле, а создавал свой образ античного храма, как он его воспринимал и понимал. При этом его русский характер и мягкость сказались и здесь. Дорические колонны «прорисованы», как говорят художники, живыми, сочными линиями. В пропорции фронтона и колонн найдены приятные и гармоничные соотношения.

Статуи, поставленные по сторонам подъезда в институт, изображают Плутона, похищающего Прозерпину, и Геркулеса, борющегося с Антеем. Обе скульптурные группы аллегорически говорят о победе человеческого разума над тайнами природы. Недра земли ревниво хранят свои богатства, и нужно иметь большие знания и силу, чтобы добыть их. Так Воронихин запечатлел в своем архитектурном произведении великую силу человека над природой.

Сохранилось и несколько небольших, но очаровательных его произведений, пронизанных нежным и внимательным отношением к человеку, которую унаследовал Воронихин от своего народа. Особенно интересен «Фонарик» – небольшая комната-библиотека в Павловском дворце. Воронихин в обыкновенной комнате вынул одну стену, превратив ее в беседку с колоннами. Пространство между колоннами было застеклено от пола до потолка, и потому впечатление простора света и открытого сада было очень сильно. Казалось, что сад с цветами и солнечными зайчиками продолжается в комнате, тем более что и снаружи и внутри библиотеки все было заставлено цветами. Увлечение классицизмом сказалось и здесь. Архитектурный переход от стен комнаты к куполу и колоннам фонарика был декорирован белыми статуями двух кариатид, фигурами девушек в античных одеждах, которые поддерживали своими головами арку. Чтобы посетители могли мысленно перенестись в далекое прошлое, в эпоху античной Греции, в мир «классики», у кариатид были как бы отбиты руки, совсем как на подлинных статуях, вырытых из земли учеными XVIII века.

Нельзя не сказать о фонтанах архитектора. Оставаясь тем же глубоким, вдумчивым носителем идей гуманности и просвещения, Воронихин показал в своих фонтанах, что поэтичность художественного образа может совершенно спокойно сочетаться с прозой жизни, он решил две задачи, далекие друг от друга, но связанные общим пониманием классики. Одни фонтаны – только праздничное, нарядное украшение в парке, другие, наоборот, – живописные водопои для лошадей на дорогах. И те, и другие овеяны поэзией окружающей их природы – тенистых аллей и полей.

Так, в Петергофе, в тенистой части парка, среди высоких лип и кленов высятся колонны разрушенного античного храма. Воссоздана картина как бы действительного происшествия – от стен остались только фундаменты, посредине груда камней, четвертая стена и колоннада с передней стороны храма совершенно отсутствует. Остался только цоколь, и у его подножия с двух сторон сохранились случайно уцелевшие два мраморных льва. В центре картины и в просветах между колоннами бьют фонтаны, вода стекает через цоколь в большой бассейн. Это поэтическая ода великому искусству прошлого.

Перемена в жизни и положении не оттолкнули Воронихина, не оторвали его от родной крестьянской жизни. Но и в новом окружении благодаря своему прирожденному уму и такту Воронихин нашел друзей. Хотя в тогдашнем обществе тех, кто сторонились его и не могли примириться с его происхождением, было немало. Друзья же ценили в нем скромность, внимательность и отзывчивость к окружающим и считали его трудолюбивым и исключительно честным.Воронихин строил так хорошо, что получил за проект Петергофских каскадов звание архитектора (1800), а в 1802 году удостоился звания профессора архитектуры. Он был старшим профессором по архитектуре в Академии художеств. Умер Воронихин 5 марта 1814 года, окруженный своими учениками. Русская общественность того времени увековечила его имя красивым памятником над могилой в Александро-Невской лавре: гранитной колонной с изображением Казанского собора и фигурой гения наверху.

РОССИ и его парк

Считается, что ансамбль Елагина острова всецело создан одним человеком — Карло Росси — в 1820-х годах. Едва ли это справедливо. В парке можно обнаружить следы как XVIII века, так и ХХ столетия. «C

ын своей эпохи, он следовал классической эстетике, но все его симпатии были на стороне духа барокко, не знающего пределов выдумке и украшениям» — так характеризовали творчество Росси искусствоведы в начале XX века. Сейчас употребить в отношении Росси термин «барокко» означает немало повеселить специалистов, для которых это такой же грубый ляп, как если нерадивый студент спутает на экзамене век XVIII с XIX.

Теперь все знают: Росси — представитель русского ампира. О да, он как никто другой заслуживает такого определения, ибо, даже не бывав в наполеоновском Париже, по одним лишь изданным альбомам главных мастеров французского ампира Персье и Фонтена смог составить точное представление о декоративном убранстве императорских дворцов и сам научился работать в такой манере.Это, впрочем, относится только к деталям, целое у Росси гораздо сложней. Достаточно вспомнить, что во Франции ни тогда, ни прежде ничего сопоставимого по масштабам с российскими ансамблями александровской эпохи построено не было. Стиль целого у Росси состоит из множества ингредиентов, которые он чудесным образом слил воедино, не впав в эклектику. Барокко, точнее, запоздалые его отголоски — один из них.

Интерес к этому стилю «старого режима», к XIX веку уже повсеместно в Европе отринутому, Росси унаследовал от своего учителя Винченцо Бренны, вместе с которым молодой архитектор трудился над своеобразным манифестом павловской реакции — Михайловским замком. Архитектурных веяний французской революции русский итальянец не принял, в пору, когда они захлестнули и Россию, «эмигрировал» в Италию, а затем перебрался в Москву, где работал в русском стиле (Никольская башня Кремля). Только с победой над французами, как раз когда с некоторым запозданием России достиг наполеоновский стиль, из отдельных его мотивов Росси создал свою неповторимую манеру, первым примером которой стал елагиноостровский ансамбль. Он также сохранил характерную для той эпохи светло-серую окраску — пожелтел русский классицизм при Николае I.

Ярче всего Росси раскрылся в тех немного причудливых, почти вычурных мотивах, что заставляют вспомнить не то Пиранези, не то итальянские дворцы эпохи барокко, где всегда находилось место для разного рода безумств. Самый яркий пример — фантастические «падающие» кариатиды главного зала дворца, точно акробаты, повисшие под куполом цирка! Подобные детали — предвестники грядущих неправильностей, вроде острого угла Главного штаба, его «потайных» ворот или же контраста камерных залов Михайловского дворца с гипертрофированно большим вестибюлем. Не барокко, конечно, но и не ампир вроде улицы Риволи в Париже или довольно строгих построек Стасова и Монферрана в Петербурге.

Карл Росси. План парка. 1820-е годы. Форма прудов и береговой линии еще скорректируется

Парк

Петру I, подарившему остров своему сподвижнику Шафирову, наверняка понравилась бы созданная здесь столетие спустя водная система: шлюзы, дамбы… Вот только вместо прямых каналов — пруды неправильной формы, четыре в северной, пять в южной части. Соседний Каменный остров еще хранит остатки барочной водной системы, на Елагином тоже были каналы, и рыли их не красоты ради, но для осушения низменных, заболоченных земель. Росси и садовник Джозеф Буш использовали иной прием украшения-осушения, устроив пруды, обилие которых только усиливает уникальность островного парка.

Церковь

На втором этаже над главным — Овальным залом еще во времена масона Елагина находилась церковь, видимо совмещавшая функции храма православного и масонского. Внешне ее присутствие ничто не выдает: креста над куполом никогда не было.

Царские врата по чертежу Карла Росси. После закрытия церкви были переданы в Русский музей

Кариатиды под куполом Овального зала

Дворец

Елагин дворец разделил печальную участь других пригородных резиденций — сгорел в последнюю войну. Район усиленно бомбили, поскольку рядом находился военный Комендантский аэродром. Как и прочие пригороды, дворец возродился из пепла в 1960-е, вот только большая часть коллекций была расформирована еще до войны. Необычно то, что парадные залы — Овальный, Малиновая и Синяя гостиные, столовая, кабинет императрицы Марии Федоровны — находятся на первом этаже. Потому и лестницы скромные: они ведут лишь в частные покои второго этажа. Так строили многие загородные резиденции именно в эпоху барокко, когда не редкостью были и одноэтажные дворцы, как Большой Трианон в Версале или ораниенбаумский Китайский дворец. Высокий цоколь напоминает об угрозе наводнений, недаром шары на пандусе цитируют стрелку Тома де Томона. План всего здания, как и частый ритм колонн, остался от предыдущего здания. Занятно, что Росси, нарушая все писаные и неписаные каноны архитектуры, поместил над основным коринфским ярусом колонн греко-дорический ордер! По правилам нужно было сделать ровно наоборот.

А. Аттален. Панорама Масляного луга. 1830 год

Масляный луг

Дворец, кухня, конюшня свободно расположены вокруг зеленого луга. В пейзажных парках роль такого фокуса живописной планировки чаще выполняло озеро или пруд, тогда к павильонам и дворцам добавлялись еще их двойники — отражения. Но на острове, окруженном рекой и украшенном сложной системой внутренних прудов, делать еще один водоем в непосредственной близости от дворца показалось бы чем-то избыточным. Потому не синее, а зеленое пятно украшает эту часть парка.

Кухонный корпус

Это сооружение без окон и почти без дверей похоже на театральную декорацию: в нишах лишь вазы да скульптуры. Эпоха французской революции оставила немало проектов зданий с абсолютно голыми стенами, спокойные плоскости которых не дерзают нарушать никакие отверстия. В сравнении с этими безумствами Росси более сдержан, да его решение имеет и вполне утилитарный смысл: кухне и следует располагаться поближе к дворцу, однако резкие запахи готовящейся еды не должны смущать гостей. Окна в кухне все же есть, но выходят во двор.

Конюшня

Это тоже отнюдь не благоухающее заведение расположили подальше от дворца. Стойла находились в полукруге второго двора, а в первом располагались квартиры конюшенных служителей. Все здание целиком образует форму подковы — не на счастье, а чтобы сверху или на плане было понятно, для чего (кого) оно. Но если смотреть со стороны луга, о таком прозаическом назначении мысли не возникает. Наоборот, два корпуса, соединенные легкой колоннадой с воротами, — прямая отсылка к парижским отелям (городским особнякам) XVIII века.

Оранжерея

Как и дворец, этот корпус существовал уже при Елагине, и тогда меж ним и кухней был разбит Собственный садик. В начале XIX века здесь переделали остекленные части, сделав здание похожим на современные теплицы. Прием этот для своего времени вполне новаторский, ведь оранжереями называли тогда простые галереи с окнами до пола. И все же наибольший интерес представляет архитектурный декор — гермы под ионическими капителями и без сужения книзу (как гермам положено сужаться, видно в столовой Елагина дворца). Этот мотив тоже из времен французской революции, влияния которой даже консервативный Росси избежать не смог.

Монферран в России

Бюст Огюста Монферрана в Исаакиевском соборе, созданный из камней, использовавшихся при строительстве собора

В 1816, будучи рекомендован князю П. М. Волконскому, прибыл в Петербург и получил место архитектора при Кабинете Александра I. Первой его постройкой в российской столице был Дом Лобанова-Ростовского на Адмиралтейском проспекте (позже в нём разместилось военное министерство). Проект Монферрана по перестройке Исаакиевского собора более других понравился Александру I, и он утвердил его 20 февраля 1818 года. Строительство велось в течение 40 лет и было завершено уже во время правления Александра II.

Кроме постройки Исаакиевского собора, он оставил память по себе в России воздвижением в 1829 году Александровской колонны в Санкт-Петербурге и поднятием из земли на прочный фундамент Царя-Колокола в Москве в 1836 году Последним произведением Монферрана был проект петербургского монумента императора Николая I, который, однако, он не успел достроить, и который был окончен архитектором Д. Е. Ефимовым.

Труд Монферрана был щедро вознагражден. За строительство Исаакиевского собора он получил чин действительного статского советника, а также 40 тысяч рублей серебром и украшенную бриллиантами золотую медаль на Андреевской ленте, а за возведение Александровской колонны — орден Святого Владимира III степени и 100 тысяч рублей серебром.

Двум главным своим трудам — сооружению Исаакиевского собора и постановке Александровской колонны — Монферран посвятил сочинения: «Eglise cathédrale de Saint Isaac, description architecturale, pittoresque et historique de ce grand monument» (П. и СПб., 1845—48; с гравиров. таблицами) и «Plan et détails du monument consacré à la mémoire de l’Empereur Alexandre» (П. и СПб., 1836; с литографиями).

Огюст Монферран был одарён в различных направлениях изобразительного искусства. Художественная часть первоначального проекта Александровской колонны превосходно выполнена акварельной техникой и свидетельствует о высоком мастерстве Монферрана в этой области. Этот эскиз находится в настоящее время в библиотеке Института инженеров путей сообщения.

Скончался в Санкт-Петербурге. Сам зодчий высказывал пожелание быть похороненным в одном из подземных сводов Исаакиевском соборе, который он создал всего за месяц до своей кончины, однако император Александр II не позволил этому сбыться: Монферран был католиком. В результате похоронная церемония состоялась в католической церкви Св. Екатерины на Невском проспекте, затем траурный кортеж трижды объехал вокруг Исаакиевского собора, а потом останки были доставлены во Францию. Точных данных о дальнейшем захоронении архитектора нет; считается, что он покоится на кладбище Монмартр рядом с матерью Луизой Фистоньи и отчимом Антуаном де Коммарьё (Antoine de Commarieux)[2].

Осип Иванович Бове. Годы жизни: 1784-1834

Биография

Осип Иванович Бове родился в 1784г. в Петербурге, в семье итальянского живописца Винченцо Джованни Бóва, и получил имя Джозеф, позднее переделанное на русский манер – в Осипа. После него в семье Бóва родились еще двое сыновей – Михаил и Александр, также будущие архитекторы и помощники Осипа. Вскоре после рождения старшего сына семья переехала в Москву.

Учеба Осипа Бове на архитектора началась в 1802г. в архитектурной школе при Экспедиции Кремлевского строения, у Ф.Кампорези. Спустя десять лет, еще до пожара Москвы, молодой специалист уже значится архитекторским помощником. Начало творческой деятельности молодого архитектора прошло под руководством М.Ф.Казакова и К.И.Росси в Москве и в Твери. Во время войны Бове уходит в ополчение. В 1813г. для восстановления сожженной Москвы была создана специальная Комиссия, занимавшаяся помощью жителям, обеспечением их стройматериалами, надзором за качеством строительства. Для удобства работы Комиссии Москва была поделена на четыре сектора, работами в которых заведовали архитектор с помощниками. Бове был назначен архитектором на четвертый участок, в который входили центральные районы города: Тверская, Арбатская, Пресненская, Новинская и Городская части. Бове и его помощникам предстояло составлять проекты жилых домов и следить за их выполнением; кроме того, нужно было проектировать и торговые лавки по всему городу, постройке которых Комиссия придавала большое значение. Лучшими были признаны торговые лавки на Красной площади и вокруг стен Китай-города. Необходимо было уделить особое внимание отделке фасадов казенных и общественных зданий, и обязанность по надзору за их разработкой и украшением решено было возложить на Бове. В этой части работы Осипу Ивановичу помогали его младшие братья.

В феврале 1816г. Осип Бове получает звание архитектора от совета Петербургской Академии художеств. В этом же году он женится на княгине Авдотье Семеновне Трубецкой, вдове. Некоторое время супруги жили в доме архитектора на Малой Дмитровке, потом Бове выстроил новый дом в имении жены в Петровском переулке (б. Богословском), ныне это здание значится под №9.

К этому моменту у архитектора за плечами был огромный опыт работы по сооружению значительных зданий как в Москве, так и в Подмосковье. В 1817г. был утвержден новый генеральный план застройки Москвы, и Бове с новой силой принимается за работу. Начинает он с реконструкции Красной площади, сильно пострадавшей во время пожара Москвы. Были снесены земляные укрепления и засыпан ров, шедший вдоль стены Кремля, на их месте разбили бульвар, далее сделали съезд к Москве-реке. Выходящие на Красную площадь Торговые ряды были перестроены Бове в стиле классицизм – в том стиле, в котором архитектор работал всю жизнь.

В 1816-1819гг. Осип Иванович работал также над проектированием новой площади –Театральной, которая была бы связана с Красной через Воскресенскую площадь (ныне площадь Революции). Для строительства готовилось место: сносились старые кварталы на Петровке вокруг старого Петровского театра, речку Неглинку убрали в трубу, чтобы избежать подтоплений и заболачивания местности. В 1819г. Бове сдал проект площади с обрамляющими ее зданиями в Комиссию для начала застройки. Уже через пять лет, в 1824г., в Малом театре был дан первый спектакль.

Большой театр – грандиозная работа, принесшая Бове наибольшую известность, – был заказан ему как «искуснейшему из архитекторов». Петровский театр XVIII века почти полностью сгорел в 1805г., и труппа на годы осталась без своего здания. Проект театра, созданный Бове, был одобрен лично Александром I и принят к исполнению. Колоссальное здание украсил величественный портик из восьми колонн с фронтоном и скульптурой Аполлона в колеснице. Зрительный зал поражал своими размерами – огромный просторный партер с амфитеатром и пять ярусов, – и вмещал до трех тысяч зрителей. В проектировке технической стороны театра Бове помогал известный инженер Девис. Первый спектакль в новом театре прошел 6 января 1825г. На торжественном открытии публика вызывала не актеров, а архитектора. По воспоминаниям современника, «перед увертюрой поднялся ужасный шум; стали выкликать строителя: Бове, Бове! Он явился в ложе директора и его заглушили рукоплесканиями, и «браво» летали по зале!..». Спустя 30 лет, после пожара, Большой театр был перестроен архитектором Кавосом, внесшим серьезные изменения и искажения в первоначальный облик.

В одно время с работой над Театральной площадью и проектом Большого театра Бове занимается устройством нового Кремлевского сада (ныне Александровского). У архитектора был замысел создания у стен Кремля на месте протекавшей здесь Неглинки парка с руинами в романтическом духе, с разнообразными кустами и деревьями, с клумбами и гротом, сохранившимся до наших дней. Со стороны Москвы-реки сад ограничивался Троицким мостом с полукруглыми спусками-пандусами. Заодно Бове занимается и реконструкцией Манежа, планирует внутреннюю отделку и внешний декор здания.

Послевоенная Москва заново застраивалась множеством жилых домов, и Бове постоянно получал заказы от частных лиц – как дворян, так и купцов и мещан. Архитектору принадлежит создание нового проекта купеческого дома – с торговыми лавками внизу и жилыми комнатами для хозяев и квартирантов наверху. Также Бове создал и новый тип городского особняка с выходом флигелей на улицу и с парадным двором, уменьшенным до размеров палисадника. Таков, например, был особняк Н.С.Гагарина (позднее Книжная палата) на Новинском бульваре, разрушенный во время Великой Отечественной войны.

Храмовой архитектуре Бове уделял меньше внимания, но все его произведения в этой области могут быть названы выдающимися. В 1821г. на средства кн. С.М.Голицына им была возведена церковь Николая Чудотворца в Котельниках (1-й Котельнический пер., 8-10) – небольшое стройное здание в стиле классицизм, с двухъярусной колокольней, высоким куполом, увенчанным шпилем.

В 1822г. Бове строит новую церковь Михаила Архангела в подмосковной усадьбе жены, Архангельском. Осип Иванович вообще много внимания уделял загородному имению, и кирпичная ротондальная церковь может по праву считаться одним из лучших образчиков стиля ампир. «Сестра-близнец» этого храма была построена в 1825-1828гг. в селе Пехра-Покровское (Балашихинский р-н) на средства прихожан по тому же проекту. Позднее трапезная была перестроена.

Кроме того, Бове были построены два домовых храма в городских больницах. Работа над проектированием и возведением новых больших городских больниц занимала у архитектора бóльшую часть времени во второй половине 1820-х гг. С 1825г. началось переоборудование дома Гагариных у Петровских ворот в Екатерининскую больницу (ныне 24-я ГКБ). Параллельно Бове разрабатывал проект Градской больницы на Большой Калужской улице (сейчас известной как 1-я Градская на Ленинском проспекте). Этот проект был утвержден только в 1828г., и начались масштабные работы по ее строительству. Бове, еще в 1810-х гг. работавший с М.Ф.Казаковым на строительстве соседней Голицынской больницы, сделал новый комплекс отчасти схожим с ней, но еще сильнее «открыл» здание к улице, вытянув главный корпус. Фасад больницы украсил монументальный портик с колоннами и с широкой парадной лестницей. И Градская, и Екатерининская больницы были открыты почти одновременно – в 1833г.

Кроме больниц, в 1826-1828гг. Бове успел создать проект Триумфальной арки у Тверской в честь победы над Наполеоном. Это высокая однопролетная арка из белого камня, с шестью парами коринфских чугунных колонн, увенчанная скульптурной группой «Слава» – победоносной фигурой на колеснице. Вся арка украшена скульптурами: аллегорическими изображениями храбрости, твердости и др., воинами в древнерусских доспехах. Скульптуры выполнены И.П.Витали и И.Т.Тимофеевым по рисункам Бове. В 1936г. арка была разобрана при реконструкции Тверской улицы и восстановлена только в 1968г. на Кутузовском проспекте.

Мало кому известно, что Осип Бове построил также новый храм Троицы Живоначальной в московском Даниловском монастыре. Долгое время архитектором храма считался Тюрин, но новейшие исследования обнаружили настоящего автора.

Одна из последних выдающихся работ Бове – церковь Всех Скорбящих Радости на Большой Ордынке. И здесь архитектор оказался «соавтором» своего наставника Баженова, перестроившего за 40 лет до этого западную часть храма. Бове же заново спроектировал восточную половину сильно пострадавшей во время войны церкви, создав уникальное здание, украшение всего Замоскворечья. Осип Иванович не успел завершить строительства – он умер 15 июня 1834г. и похоронен на кладбище Донского монастыря