«Житие» протопопа Аввакума История создания

По утверждению самого Аввакума, на создание «Жития» его благословил духовный отец инок Епифаний, также написавший во время пустозерской ссылки свое жизнеописание. Три разные редакции этого памятника были составлены протопопом в 1672–1675 годах. Особенной удачей для исследователей является то, что два из трех вариантов аввакумовского «Жития» дошли до нас в автографах. Еще одна редакция сохранилась в составе сборника, заверенного личными подписями всех пустозерских узников. Всего же на сегодняшний день известно почти 60 списков этого памятника, пользовавшегося среди старообрядцев необычайной популярностью. В учебных хрестоматиях публикуются, как правило, два наиболее поздних из пустозерских вариантов аввакумовского сочинения – так называемая редакция А и редакция В, в то время как наиболее ранняя и краткая редакция Б привлекает в основном внимание специалистов-текстологов.

Художественные особенности «Жития»

Столь дерзкий поступок, как создание собственного «Жития» (тем самым Аввакум как бы причисляет себя к лику святых), на самом деле имел глубоко полемическую подоплеку. Ведь, рассказывая о своих страданиях за веру, автор не только приобретал необычайный авторитет среди единомышленников, но и пытался доказать истинность исповедуемых им идей. Именно поэтому рассказ о жизни протопопа в «Житии» предварен пространным богословским предисловием, которое оканчивается словами: «Сице аз протопоп Аввакум верую, сице исповедуюсь, сице живу и умираю».

Исследователи разных лет определяли жанр аввакумовского «Жития» то как автобиографию, то как беседу-исповедь, то как исповедь-проповедь. Несомненно, что в этом памятнике есть немало автобиографических моментов. Аввакум рассказывает в нем и о своей юности, и о трогательных взаимоотношениях с женой, самоотверженной Анастасией Марковной, а также с детьми, особенно любимой дочерью Аграфеной. В поле зрения автора попадает немало исторических лиц – царь Алексей Михайлович, патриарх Никон, воевода Пашков. В прянишниковском списке, донесшем до нас фрагменты раннего варианта «Жития», упомянуты также известные писатели второй половины XVII века – Симеон Полоцкий и Епифаний Словенецкий. Однако со временем автор, по-видимому, пытается убрать из своего сочинения подробности, показавшиеся ему излишними. Так, в пустозерских вариантах этого памятника мы уже не найдем указаний на возраст Аввакума-жениха и его юной невесты. Исчезает из них и красочно-обличительное описание патриарха Никона, оказавшееся к тому времени неактуальным. С другой стороны, в сочинении протопопа ощущается значительное влияние агиографии. Аввакум не только выбирает среди многочисленных перипетий своей жизни лишь то, что не могло бы смутить его последователей, в частности, обходя острожным молчанием подлинные причины своего выдворения из Москвы, но и старательно стилизует рассказ под житие. Так, например, мы узнаем здесь, что мать будущего проповедника старых обрядов – Мария, инока Марфа, «пущница и молитвенница бысть». Конфликты протопопа с разными лицами, многочисленными начальниками, московским стрельцом Борисом Нелединским, патриархом Никоном и воеводой Пашковым неизменно изображаются здесь как мучения. Описываются в «Житии» и чудеса, особенно многочисленные случаи исцеления Аввакумом бесноватых. Несомненную литературную основу имеют также отдельные фрагменты этого памятника, например, аввакумовское «чудо о пролубке» в общих чертах повторяет библейский рассказ об изведении Моисеем источника в пустыне, исцеление начальника Ефимия Степановича основано на библейской же притче о расслабленном, а эпизод, в котором смущенной девице Аввакум жжет руку на свече, довольно часто повторяется в житиях пустынников. Кроме того, как показали исследования последних лет, в составлении своего жизнеописания протопоп Аввакум ориентировался еще на один библейский отрывок – фрагмент Второго Послания святого апостола Павла Коринфянам, поэтому в его сочинении оказываются упомянуты многочисленные ситуации, сближающие жизнь автора с апостольской жизнью, – заточение в московской и боровской темницах, пытка кнутом, которой подверг протопопа воевода Пашков, сплав экспедиции по тунгусским порогам, сибирские морозы. Таким образом, при наличии в этом памятнике несомненной исторической основы, аввакумовское «Житие» в то же время является плодом обширной литературной работы его автора.

Композиция этого повествования отличается внутренней свободой, очевидно, воспроизводя реальные обстоятельства создания этого памятника, автор построил свое жизнеописание в форме беседы со старцем Епифанием, поэтому различные эпизоды чередуются здесь, подчиняясь исключительно ассоциации рассказчика. Иногда, завершив уже рассказ о каком-то периоде своей жизни, Аввакум вновь возвращается к нему, вспомнив какие-нибудь интересные подробности: «Еще вам повесть скажу», «а еще сказать ли тебе старец повесть», затем так же легко автор возвращается к прежнему развитию сюжета – «паки на первое возвратимся». Впрочем, примеры таких вставных рассказов можно найти уже в самых ранних русских летописях. Свободная композиция и стиль устной беседы позволяют автору включить в свое повествование многочисленные эпизоды, порой, весьма далекие от житийной тематики. Так, попадают в аввакумовское жизнеописание знаменитые сибирские пейзажи, ставшие для биологов бесценным свидетельством о состоянии флоры и фауны Прибайкалья в XVII веке. «Горы высокие, дебри непроходимые, утес каменный яко стена стоит. В горах тех обретаются змеи великие, в них же витают гуси и утицы». Здесь же можно найти подробное, почти этнографическое описание шамана, к которому воевода Пашков обратился с просьбой предсказать исход вылазки на «мунгальских» людей. Отдельного упоминая в «Житии» удостаивается даже черненькая курочка, бывшая подспорьем семье протопопа во время голодных скитаний.

Отдельного внимания заслуживает язык аввакумовского жизнеописания. Письменное житие местами по строю предложений и интонаций напоминает устную беседу. Это не только неторопливый рассказ самого автора, изредка перебиваемый обращениями, к старцу Епифанию, никонианам и воображаемым читателям: «Простите, братья никониане, что избранил вас. Живите, как хочете». Тяготение к живой устной речи проявляется также и в том, что автор дословно передает здесь многие разговоры, свои и чужие. Кажется, что любое происшествие или сцену протопопу проще воспроизвести, расписать по ролям, чем кратко пересказать своими словами её содержание, поэтому перед читателем, словно акты бесконечной драмы, проходят разговоры протопопа с воеводой Пашковым, д

П. Мясоедов. Сожжение протопопа Аввакума

уховными детьми, Анастасией Марковной и другими. Частями этой бесконечной беседы становятся и дословно приводимые молитвы Аввакума и даже дословно цитируемый указ патриарха Никона.

Стилистика авторской речи в «Житии» также необычайно разнообразна. Чаще всего перед нами характерное аввакумовское просторечие – «приобрел», «обскочили», «волочусь», к тому же с явными признаками поволжского говора – «Бес-отъ веть не мужик, батога не боится», полно бить-тово». Однако стоит автору перейти к разговору о высоких богословских материях, и он тут же демонстрирует читателям все мастерство владения «высоким штилем»: «Господь вседержитель, непостижимъ, неприступен, трисиянен, триипостасен» и так далее.