11. Гипотеза «предательства элит» к. Лэша.

В первую очередь восстание элит, начавшееся в Америке (20-30-е годы XIX века), связано с обновлением элит. Прежние богачи жили как правило оседло и не забывали о своей местной общине, в рамках которой ощущали себя такими же гражданами, как и все прочие. А люди, причастные к малопонятной рядовым американцам «информационной экономике», ведут полукочевой образ жизни и даже селятся как бы колониями – среди себе подобных и более-менее изолированно от прочих. Новые элиты дома лишь когда они в разъездах. Они скорее космополиты, чем граждане страны. «Элиты, определяющие повестку дня, потеряли точку соприкосновения с народом». Осуждение вызывают не большие деньги элитарного слоя, а то, как они тратятся. Раньше филантропия вовлекала элиты в жизнь ближних и в жизнь следующих поколений. Так что если элиты воспринимаются сегодня как чуждые народу, то причиною тому не их богатство, а их культурная инаковость. Что-то от неприязни простого человека к чересчур культурным сохранилось до сих пор и даже обострилось – причиной тому эволюция культуры элит к направлении все большей безземности. Нынешнее культурные элиты, росшие в восставшие 60-е, получили привилегированное образование и теперь они отстаивают принцип свободы применительно к культуре и жизни, упирая на личный выбор и не соизмеряя его с другими принципами – авторитета, традиции, долга. По контрасту народ остается консервативной силой. Здесь еще сохраняются консервативные привычки, здесь не считают пережитком мораль и, как могут, сопротивляются культуре бесстыдства, сохраняется религиозность, уходит интерес к политике как к делу простому человеку малопонятному. Элиты живут в мире абстрактных понятий и знаков, имеющих лишь отдаленное отношение к реальности, тогда как народ видит ее вблизи и потому судит о ней более здраво.

Небезынтересно было бы сопоставить отстаиваемый Лэшем популизм с нашим патриотическим движением: десять отличий, наверное, отыщутся, но в самом главном, именно в избранном ракурсе воззрения на мир, большое сходство – и тут и там опора на домашний кругозор, и тут и там вера, что простой человек своим умом способен выпутаться из всех сложностей.

Сегодня уже нельзя воскресить те абсолютные истины, что когда-то давали прочные основания для возведения надежных умственных построений. Несмотря на высокий процент верующих в США (элиты с религией не считаются), практически все конфессии давно уже встали на путь потакания человеческим слабостям. Бог, в которого верует большинство американцев – снисходительный и дружески подмигивающий. Однако сущность религии не в том, чтобы соответствовать земным потребностям человека, а в том, чтобы столкнуть его с высшими реальностями, с какими бы неудобствами для него это ни было связано. Необходимо удержать высоту веры.

Элитные нормы образования Лэш отвергает с элитарными школами, ибо демократия, по его убеждению, несовместима с каким бы то ни было превосходством, будь это даже культурное превосходство. В политической плоскости Лэш является сторонником прямой демократии, которую он мечтает воссоздать на федеральном уровне. Хотя бы посредством возобновления политических дебатов с участием большинства населения, которому вместо них подсовывают вопросники, резко сужающие возможность высказать свою точку зрения по тому или иному поводу. Но возобновление серьезных дебатов предполагает готовность их участников к обсуждению, среди прочих, весьма сложных вопросов, то есть все опять упирается в образование.

У Лэша не хватает попытки охватить взглядом восьмидесяти процентное большинство, среднюю Америку в ее движении и в ее многообразии; вместо этого он предлагает слишком приблизительную и негибкую схему, вытесняющую из поля зрения живых и меняющихся людей.

Утверждение успеха и его значимости в 20-м веке является важным признаком размывания демократического идеала, под которым более не имеется в виду общее равенство условий, но лишь выборное продвижение представителей низов в класс управленцев и специалистов. Говоря о демократии сегодня, мы подразумеваем демократизацию самооценки. Ходкие ныне лозунги, пропагандирующие толерантность, выражают надежду, что глубокие разногласия в американском обществе можно преодолеть с помощью доброй воли и санированной речи. Однако, с нашей поглощенностью словами, мы потеряли из виду жесткие факты, которые не смягчить простым приукрашиванием представления людей о самих себе. Сам здравый смысл подсказывает, что демократия работает лучше всего тогда, когда собственность разделена как можно более широко между гражданами. Демократия работает лучше всего, когда мужчины и женщины сами занимаются своими собственными делами, с помощью своих друзей и соседей, вместо того, чтобы зависеть от государства. Самоуправляемы общины, а не индивиды, являются базовыми элементами демократического общества. Город и сельская местность дополняют друг друга, и здравый баланс между ними является важной предпосылкой благого общества. Лишь когда город стал мегаполисом – после Второй мировой войны, - этот баланс нарушился. Наравне с этим происходит вырождение общественной дискуссии. Демократия требует живого обмена мнениями. Идеи, так же как и собственность, должны распределяться как можно более широко. Жизнью овладевает убаюкивающее, выхолощенное, отупляющее качество нынешнего государственного образования. Всеведущий гражданин в век специализации стал анахронизмом. В отсутствии демократического обмена большинство людей не имеют побудительного мотива к овладению знанием, которое сделало бы их полномочными гражданами. Как только знание отождествляется с идеологией, больше нет необходимости спорить с оппонентами на интеллектуальной почве или прислушиваться к их точке зрения. Достаточно отвергнуть их как европоцентристов, расистов, сексистов, гомофобов – иными словами, как политически неблагонадежных. Выходом из сложившийся ситуации консерваторы видят фундаментализм (признание определенных начальныз аксиом как условие достоверного знания), как единственную защиту против нравственного и культурного релятивизма. Еще одним надежным камнем безопасности выступает религия. Духовная собранность как защита от самодовольства есть самая суть религии. В реальности же политика идентичности стала служить заменой религии. Итог – каждая из групп меньшинства старается забаррикадироваться за своими догмами. Все члены группы думают одинаково. Мнение, таким образом, оказывается функцией расовой или этнической идентичности, гендерного или полового предпочтения.

Самая серьезная угроза демократии в наше время исходит не столько от несовершенного разделения благосостояния богатств, сколько от разрухи и запустения публичных учреждений, где граждане встречаются как равные. Равенство доходов не так важно, как более достижимая цель социального и гражданского равенства. Частью этой проблемы является и то, что мы потеряли уважение к честному ручному труду. Просвещенная элита (как она думает о себе) стремится навязать свои ценности меньшинству и, более того, создать параллельные учреждения, внутри которых больше не придется сталкиваться с непросвещенными вообще. Необходимо ограничить добычу из рынка не только богатства, но и престижа и влияния. Следует установить рамки рыночному империализму, который превращает любое социальное благо в товар. В чем проблема, так это в господстве денег за пределами их сферы. Социальное равенство предполагает хотя бы грубо-приблизительное экономическое равенство.