Изложение исследований о сми для широкой публики

Когда репортер и ученый излагают информацию об одном и том же исследовании, их взгляды будут резко отличаться. Для ученого важна «правда», а репортеру нужны «новости». Например, редактор может посчитать, что отдельная статья об исследовании порнографии не содержит ничего нового, потому что эта газета уже печатала две статьи о порнографии на прошлой неделе. Ученый, взглянув на ту же самую ситуацию, не увидит никакого совпадения, потому что одна статья была о гражданах, стремящихся запретить продажу «Плейбоя» в небольших магазинах, а вторая статья была о женщине, участво­вавшей в съемках порнографических фильмов, и ни одна из этих ста­тей не имела никакого отношения к докладу об исследовании пове­дения, связанного с этой темой.

В своем желании подробно осветить все стороны вопроса журна­лист может подчеркивать противоречие и таким образом (пожалуй, непреднамеренно) поддерживать и узаконивать радикальную точку зрения, которая не пользуется доверием в научных кругах. Как уже обсуждалось в главе 7, конфликт и противоречие заслуживают вни­мания журналистов и считаются важными для новостей. Например, реклама, действующая на подсознание, очень интригует и даже тревожит общество, хотя ученые прекрасно осознают, что эффекты от такой рекламы либо сильно преувеличены, либо их не существует вообще (Т. Е. Moore, 1982; Pratkanis, 1992; Saegert, 1987). Эта тема мо­жет быть пригодна для хорошей журналистской статьи, но это пло­хая наука. Представления, которые могут сложиться у читателей в ответ на такие статьи, будут значительно расходиться с научными представлениями.

Журналисты и ученые используют язык для совершенно раз­личных целей. «Академическому ученому слог репортера покажется необычайно небрежным, банальным и упрощенным, если вообще не откровенно неправильным или глупым. Для журналиста ака­демический стиль будет представляться необычайно пассивным, техничным и усложненным, или даже многословным, или торжест­венным... Академический язык стремится быть точным и инфор­мативным... Для репортера же результат кажется пустяком, ради которого не стоит суетиться: результат затрудняет исследование столькими ограничениями и исключениями, что, кажется, не имеет никакого значения» (Tavris, 1986, р. 25).

Неудивительно, что порой сталкиваешься с мнением, что соци­альная наука стоит намного ниже науки в целом и как научная дис­циплина еще не сформировалась. Этого мнения придерживаются и журналисты, получившие научное образование. Еще более удивляет тот факт, что и некоторые социальные психологи сами считают, что их работы в чем-то менее важны, чем исследования по физике или биологии. Если многие социальные психологи не считают себя на­стоящими учеными, разве удивительно, что и другие оценивают их так же? Этот коллективный комплекс неполноценности, вероятно, происходит от того, что социальная наука по самой своей природе пробабилистская, а не детерминистская дисциплина. Мы никогда не можем предсказать наверняка воздействие, которое окажет на нас жестокий фильм, мы не можем утверждать это с такой же точностью, как когда говорим, что 2 + 2 = 4.

Исследователи, в том числе исследователи социальных дисци­плин, не всегда имеют успех у публики или, по крайней мере, не слишком заинтересованы в том, чтобы обнародовать результаты своих экспериментов для широкой аудитории. Иногда ученые, которые все-таки поступают именно так, как, например. Карл Саган, заслуживают презрение своих коллег (Ferris, 1997). Их не вознаграждает звание уче­ного, потому что ученый — это прежде всего гранты и публикация на­учных работ в специфических научных журналах. Даже написание учебников ценится не очень высоко, а разговоры с прессой и обще­ственностью часто оказываются никем не оцененными.

И все же у многих читателей и журналистов наблюдения соци­альных психологов пробуждают сильный интерес. Результаты иссле­дования, проведенного Данвуди (Dunvoody, 1986), показали, что редакторы газет действительно предпочитали материалы на соци­альные темы, а не естественнонаучные. Однако репортерам свойст­венно, наоборот, предпочитать естественнонаучные темы. Итак, часто может возникать ситуация, когда редактор выбирает для ста­тьи социальную тему и дает поручение репортеру, которому она не особенно интересна, а репортер может не воспринять эту тему как научную и не отнесется к работе над ней с тем же почтением, как к «настоящей» научной статье. Современные исследования показы­вают, что ни журналисты, ни ученые не верили в то, что масс-медиа оказывают полезную услугу науке, рассказывая об исследова­ниях широкой общественности (Chappel & Hartz, 1998). Интерес­ные результаты анализа того, как в СМИ изображаются научные исследования насилия в СМИ, есть в работах J. H. Goldstein (1986).

В этой книге мы по большей части писали о представлениях потребителя СМИ. Однако самое завораживающее явление — это выступление простого человека в СМИ, особенно на телевидении. Поскольку телевидение — очень навязчивое средство массовой ин­формации, то человек, когда попадает в эфир, либо очень волну­ется, либо чувствует себя неловко, либо и то и другое. Кажется, что сам факт, что человек попал на экран, важнее того, что он делает в передаче. Люди счастливы, хотя выглядят довольно глупо, например, когда поют песню в ток-шоу или нескромно рассказывают о своей личной жизни. Уже много лет мы наблюдаем шоу «из реальной жизни», в которых люди ведут себя довольно необычно. Таковы, например, Candid Camera («Откровенная камера», в российском прокате идет под названием «Скрытая камера»), программа 50—60-х го­дов, в которой людей показывали без их ведома в затруднительных ситуациях, часто смешных, снимая их скрытой камерой, Real People («Настоящие люди»), That's Incredible («Это невероятно»), American Puniest Home Video («Самые смешные домашние видео Америки»). Интересно, лишает ли использование видеокамер и видеомагни­тофонов телевидение той Магии, которой оно обладало всегда? Дети, которые теперь уже стали взрослыми, чаще всего имеют возможность в любой момент увидеть на экране свое изображение в детстве.