- •Павел Пепперштейн Мифогенная любовь каст, том 2
- •Аннотация
- •Павел Пепперштейн Мифогенная любовь каст том второй
- •Часть первая. Путешествие на Запад глава 1. Новый король острова
- •Глава 2. Четверги у Радужневицких
- •Глава 3. Пятницы у Радных
- •Глава 4. Субботы у Каменных
- •Глава 5. Сталинград
- •Глава 6. Кровавые мальчики
- •Глава 7. Длинноносый
- •Глава 8. Бублик
- •Адвокат Ян Блок
- •Глава 9. Сердце и топор (рассказ Глеба Афанасьевича)
- •Глава 10. Музей и молоко
- •Глава 11. Убить бакалейщика
- •Глава 12. Лук
- •Глава 13. Летний снег
- •Глава 14. Поцелуй синей
- •Глава 15. Совещание в Ташкенте
- •Глава 16. Меч
- •Глава 17. Сон Паулюса
- •Глава 18. Битва за Кавказ
- •Глава 19. На Дону
- •Глава 20. Девочки. Дневник
- •Глава 21. Орёл
- •Глава 22. Курская дуга
- •Глава 23. Украина
- •Глава 24. Солнце
- •Поднимите же мне веки!
- •Привет, друг!
- •Друг! я покажу тебе солнце!
- •Глава 25. Черные деревни
- •Глава 26. У колдуна
- •Глава 27. Баня
- •Глава 28. Белоруссия
- •Глава 29. Доктор
- •П.А.Арзамасов. Нарушения психики у животных. Научиздат. 1931.
- •Глава 30. Звезды
- •Глава 31. Агент и Польша
- •Глава 32. Айболит
- •«Ссср будет существовать до шестьдесят девятого года».
- •Глава 33. Румыния
- •Глава 34. Венгрия
- •Глава 35. Вена и аристократия
- •Глава 36. Венеция
- •Добро пожаловать в темно‑синюю анфиладу!
- •Глава 37. Америка и космос
- •Мир иглы
- •Глава 38. Берлин
- •Глава 39. Покой
- •Глава 40. Молоко
- •С новым годом, нелли! с новым тысячелетием, дорогая лу!
- •Часть вторая. Настенька
«Ссср будет существовать до шестьдесят девятого года».
Дунаев обомлел от этого неожиданного пророчества. Он не помнил точно, какой сейчас на дворе год, но приблизительно знал, что дело идет к середине сороковых годов, и о Родине своей он привык думать, что она будет жить всегда, побеждая всех врагов и одолевая все беды. И тут вдруг эти слова на экране, написанные стандартным шрифтом, как слово «Конец» в конце фильма.
«Как так „до шестьдесят девятого“? Это же… это же совсем скоро. Это же всего‑навсего каких‑то двадцать пять лет. Пять пятилеток всего. Да не может такого быть!».
В душе парторга поднялась волна горечи и скорби. Как будто он поверил этому мрачному пророчеству. Да, и в самом деле поверил. Но почему? Ведь парторг был тертый калач, которого не проведешь на мякине, отнюдь не доверчивый, бдительный и наяву, и во сне. Но он поверил, потому что сообщение пришло не снаружи, а изнутри, оно появилось на экране его собственного сознания, выступило из глубины его тайной души – души волшебника и провидца, выкованного нелегкими годами войны.
«Как же так может быть? – думал он, не открывая глаз, сидя в темном кинозале своего мозга, после того как фильм закончился. – Неужели фашист верх возьмет? И еще двадцать пять лет будет идти война, а потом они победят и уничтожат все, выжгут саму память о нашей стране? Но нет, эта война к концу идет, немцу пиздец, по всему видно. Это в воздухе чувствуется.
Значит, Америка. Америка, блядь. Я всегда догадывался… Вот откуда придет нам каюк: с другой стороны земли. Через двадцать пять лет будет война с Америкой, и Америка победит. Украдут наше счастье и утащат за океан… Как же это так? Надо бы разведать».
Так думал Дунаев, и боль в его душе плескалась как чернила в бутылке. Теперь он хорошо понимал, что такое «ай, болит!», что значит «бо‑бо». Боль жила в душе, и душа хотела кричать. Это была боль за всю страну, за то бесконечно хорошее и доверчивое, что скрывалось в ее людях и деревьях, боль за Великую Надежду, которая стала воздухом социалистической России, за тот открытый хохот нефтяников в кино. Но, одновременно с болью, душа парторга наполнялась и музыкой. Прекрасная, сочная, радостная, свежая, как ландыш, продолжала звучать симфония «Нефть». С таким первозданным напором, с такой беспечной силой рвались из бездонных глубин эти звуки… Дунаев, не открывая глаз, стал наигрывать на рояле, пытаясь воспроизвести основную тему «Нефти». Это ему удалось, и он играл все быстрее, упоеннее, и хотя невозможно было вместить звучание всех инструментов симфонического оркестра в черно‑белое фортепьяно, звонкая радость брызгала из‑под пальцев. Рояль весь гудел и качался на тонких тросах, и чувствовалось, что тросы уже с трудом выносят его тяжесть.
Вдруг раздался звон как от лопнувшей струны, и что‑то хлестнуло Дунаева по плечу. Рояль покачнулся и стал уходить из‑под рук, но Дунаев настиг его. Он подумал, что лопнула струна в рояле, но это лопнул один из тросов. Тут же – с тем же тягучим стоном, лопнул и второй.
Дунаеву вспомнилась легенда о Паганини, которому враги подпилили струны на скрипке перед концертом, чтобы посрамить его славу, и струны лопались и взрывались одна за другой, угрожая изуродовать скрипачу лицо, но Паганини закончил концерт на последней струне, и она лопнула с последним аккордом…
«Значит, я действительно гений, раз против меня такое затевают. Я великий пианист, – подумал Дунаев, ощутив еще один удар от лопнувшего троса. – Буду играть до последнего!»
Кровь, кажется, капала с его лица на клавиши.
Лопнул четвертый трос, и пятый, и шестой. Рояль стал уходить обратно в болото. Вместе с ним погружался и Дунаев. Но он все играл.
Черная пузырящаяся вонючая влага колыхалась уже у самых клавиш, потом стала заливать клавиши. Потом он играл уже сквозь воду, и звук тонул в бульканье и жадном чавканье болота.
– Я гений! – крикнул Дунаев и захлебнулся. Он поднял глаза и встретился взглядом с вихрящимися завитушками в глазах Бобо. Дунаев осознал всю нелепость своего последнего крика. Ему показалось, что губы Хозяина сложились в трубочку и он еще раз слабо и равнодушно произнес:
– Свободен…
В этот момент последний трос оборвался и рояль ушел в глубину с влажным хлопком. Вместе с ним засосало и Дунаева.