- •Павел Пепперштейн Мифогенная любовь каст, том 2
- •Аннотация
- •Павел Пепперштейн Мифогенная любовь каст том второй
- •Часть первая. Путешествие на Запад глава 1. Новый король острова
- •Глава 2. Четверги у Радужневицких
- •Глава 3. Пятницы у Радных
- •Глава 4. Субботы у Каменных
- •Глава 5. Сталинград
- •Глава 6. Кровавые мальчики
- •Глава 7. Длинноносый
- •Глава 8. Бублик
- •Адвокат Ян Блок
- •Глава 9. Сердце и топор (рассказ Глеба Афанасьевича)
- •Глава 10. Музей и молоко
- •Глава 11. Убить бакалейщика
- •Глава 12. Лук
- •Глава 13. Летний снег
- •Глава 14. Поцелуй синей
- •Глава 15. Совещание в Ташкенте
- •Глава 16. Меч
- •Глава 17. Сон Паулюса
- •Глава 18. Битва за Кавказ
- •Глава 19. На Дону
- •Глава 20. Девочки. Дневник
- •Глава 21. Орёл
- •Глава 22. Курская дуга
- •Глава 23. Украина
- •Глава 24. Солнце
- •Поднимите же мне веки!
- •Привет, друг!
- •Друг! я покажу тебе солнце!
- •Глава 25. Черные деревни
- •Глава 26. У колдуна
- •Глава 27. Баня
- •Глава 28. Белоруссия
- •Глава 29. Доктор
- •П.А.Арзамасов. Нарушения психики у животных. Научиздат. 1931.
- •Глава 30. Звезды
- •Глава 31. Агент и Польша
- •Глава 32. Айболит
- •«Ссср будет существовать до шестьдесят девятого года».
- •Глава 33. Румыния
- •Глава 34. Венгрия
- •Глава 35. Вена и аристократия
- •Глава 36. Венеция
- •Добро пожаловать в темно‑синюю анфиладу!
- •Глава 37. Америка и космос
- •Мир иглы
- •Глава 38. Берлин
- •Глава 39. Покой
- •Глава 40. Молоко
- •С новым годом, нелли! с новым тысячелетием, дорогая лу!
- •Часть вторая. Настенька
Глава 24. Солнце
Петухи орали не так, как это бывает на рассвете. А так, как будто их подчистую резали, готовясь к большому пиру. Карлсон извивался на Малыше, не открывая глаз. Его жирное личико было изуродовано наслаждением. Он явно изображал женщину, сидящую на хую: елозил, томно вертел головой. В его позе присутствовало что‑то «индийское» – одна нога перекинута через бортик гроба, другая подогнута, руки застыли в танцевальном движении: на правой руке указательный и большой пальцы касаются друг друга, образуя замкнутый круг. При всей своей пухлости, он ухитрился изогнуться всем торсом. Одет был в синий мундир летчика Люфтваффе, порванный во многих местах. Сквозь дыры светилось белое тело. На шее – венок из белых хризантем. Кроме венка на груди у него висела странная дощечка на ремнях, отдаленно напоминающая шарманку, с подобной ручкой сбоку. На внешней стороне дощечки светилась выложенная разноцветными лампочками надпись:
Привет, малыш!
Ну же, здравствуй, Малыш! Это Карлсон вновь прилетел.
Снова тычется в окна веснушчатым сплюснутым рыльцем.
Но Малыш не откроет окна. Малыш поседел.
Осторожно трет руки свои, словно моясь невидимым мыльцем.
Будто раненый морж дышит в кухне своей фрекен Бок.
Зачерствели на блюде душистые плюшки с корицей.
И в стокгольмские окна веселый, стрекочущий бог
Своей пухленькой ручкой уже не стучится.
Помнишь Курский вокзал? Помнишь партии скачущий курс?
Помнишь дискурса пульс под пропеллером рыжего сноба?
Перекрестки и связки. И кабинки несбыточный вкус.
И фиалковый запах. И расплывчатый контур сугроба.
За покатой спиной ярко сверкал пропеллер. На животе мундир расходился, и отчетливо видна была вживленная в пупок стальная кнопка со свастикой. Вот он потянулся к кнопке толстой ручонкой. Вдавил. Тут же поднялся ветер. Пропеллер за спиной Карлсона превратился в сияющий нимб, со свистом соловья‑разбойника режущий воздух бритвенно‑острыми лопастями. Но резал он не только воздух. В долю секунды были иссечены в мелкое крошево вся верхняя часть тела Малыша, и свечи, и половина гроба. Короче, все, что находилось за спиной у Самого Настоящего Мужчины В Рассвете Лет. Ошметки всего этого со страшной силой были разбросаны по церкви. Освежившись «ветерком», Карлсон выключил пропеллер. На груди у него стали перемигиваться лампочки, вскоре сложившиеся в надпись:
Поднимите же мне веки!
Никто не откликнулся на этот капризный призыв, и Настоящий Мужчина сам воздел свои изнеженные конечности и короткими пальчиками осторожно разжал и приподнял свои поросячьи веки. На Дунаева глянули его мутно‑голубые, добродушные глаза. Никакой угрозы не было в них – только нега и расслабленная игривость.
Привет, друг!
– появилась иллюминированная надпись на «говорящей дощечке». Это приветствие сопровождалось открытой, обаятельной улыбкой. Дунаев не выдержал и осклабился в ответ. Как ни странно, он был действительно рад видеть Настоящего. После космического ужаса, исходившего от «посетителей выставки», Карлсон казался Дунаеву «своим» – врагом конечно, но все равно «своим», одного поля ягодой, так сказать. Трудное дело – война – свела их в слоях бытия и небытия, и они сроднились за этим делом, продолжая оставаться врагами.
Карлсон спрыгнул с гроба, точнее с его уцелевшей половины, в которой еще лежали ноги Малыша, одетые в синие шорты. Вразвалочку он направился к Дунаеву, причем с лица его не сходила приветливая улыбка. Приблизившись к парторгу (на «дугу», начерченную на полу, он не обратил ни малейщего внимания), Карлсон протянул ему руку. Мутное доброе поблескивание его мелких глаз среди светлых ресниц, широкая улыбка, явно совершенно искренняя и чистосердечная, все это заставило Владимира Петровича ответить на рукопожатие. Как некогда Дон‑Жуан, смело протянувший руку мраморному Командору, Дунаев совершил этот жест без колебаний. Рука Карлсона оказалась теплой и мягкой, как свежий пирожок. Он некоторое время держал руку парторга в своей, излучая приветливое сияние. Так они стояли несколько минут, улыбаясь друг другу – Настоящий Человек и Настоящий Мужчина В Рассвете Сил. Затем на «говорящей дощечке» вспыхнула новая надпись: