Вопрос 10. Поэзия метафористов

Мета-метафористы — поэты, образовавшие в конце 1970-х гг. авангардно-подпольный эстетический круг внутри Литературного института им. Горького вокруг понятия «мета-метафоры», предложенного преподавателем института Константином Кедровым, и учившиеся на одном и том же поэтическом семинаре (то есть уже тогда, в 1970-е гг., самого либерально-настроенного к «метафоре» из всех остальных советских преподавателей «литмастерства», критика Ал. Михайлова), хотя и с самой небольшой хронологической разницей в датах поступления в сам этот институт и принятия каждого в отдельности в сам этот «творческий семинар»: Александр Ерëменко, Алексей Парщиков, Илья Кутик (такова хронологическая последовательность). Иван Жданов, хотя и не учившийся в Литературном институте, входил в этот круг с самого начала. (Необходимо, однако, отметить, что, несмотря на весь очень относительный советский "либерализм" по отношению к, примеру, Парщикову и Кутику, их все-таки не "трогали" ни в самом этом институте, ни на поэтическом семинаре - то есть, старались как можно меньше "обсуждать" их поэтические сочинения - благодаря, главным образом, тому факту, что "за спиной" у первого стоял Андрей Вознесенский, а у второго - Арсений Тарковский). Позднее был выдвинут термин «метареализм» (Михаилом Эпштейном), вследствие чего круг поэтов мета-метафористов оказался (терминологически) шире. Из этих троих каждый эволюционировал по-своему, по собственным склонностям: тексты Жданова все больше походили на некое поэтическое камлание (шаман бьет в бубен, пляшет и заклинает, пока не падает без сил), Парщиков занялся американизмом и западно-европейскими литературными традициями, свел широкие интернациональные знакомства и укатил в Базель на преподавательскую работу. А Еременко попросту замолчал. И молчит уже десять лет, хотя книжки, составленные из прежних стихов, у него выходили и в 80-е годы: “Стихи” (1991), “На небеса взобравшийся старатель” (1993).

Метареализм - это новая форма безусловности, открытая по ту сторону метафоры, не предшествующая ей, а вбирающая ее переносный смысл. «Мета» - общая часть таких слов, как «метафора», «метаморфоза», «метафизика». «Метареальность» - это реальность, открываемая за метафорой, на той почве, куда метафора переносит свой смысл, а не в той эмпирической плоскости, откуда она его выносит.

Метафоризм играет со здешней реальностью, метареализм пытается всерьез постигнуть иную. Метареализм - это реализм метафоры как метаморфозы, постижение реальности во всей широте ее переносов и превращений. Метафора - осколок мифа, метареалия (метареалистический образ, единица метареальной поэзии - попытка восстановления целостности, индивидуальный образ, направленный к сближению с мифом, насколько это возможно в пределах современной поэзии.

Вместе с товарищами и друзьями Алексей «начинал работать» метареализм — последнее великое течение русской поэзии, прозвучавшее в 80-х и сошедшее со сцены к середине 90-х. Метареализм тогда «бодался» за степень влиятельности с концептуализмом, выродившимся в соц-арт и иронические вирши. И проиграл.

Метареалисты исчезли, быстро сошли с публичной сцены, весьма в духе своих метафизических поэтик, растворились в безбрежности, уступили место более легковесным течениям, а зря. Ведь если бы случилось невозможное и победил интеллектуально насыщенный метареализм, то сегодня, на выходе, мы бы получили совершенно иную литературу.

Алеша любил повторять, что поэты, создававшие метареализм, строгой школы не образовывали и были близки друг с другом не эстетически, но, что ли, психологически. Когда дружеские отношения важнее общей идеологической платформы…

Метареализм дал мощные всходы в прозе и даже в критике. Хотя, кажется, именно Алексей Парщиков был и остается смысловым центром метареалистического искусства, наиболее точным и четким выразителем невыразимого. Того, что дало название его главному сборнику — «Фигуры интуиции».

Там Парщиков фиксировал сны и невидимые излучения, пронизывающие наши тела, рассуждал о связи телефона и метро, рисунках Дюрера и Леонардо, изобретениях и гаджетах; он находил метафоры буквально всюду, конструировал из них тексты — как из кубиков лего.

Я видел его записи, видел, как он работает, заваривая крепкий кофе, разбирая слова и собирая их в каком-то новом качестве. Сочиняя или переводя, транслируя.

Нет, легким он не был, слишком знал себе цену, зато был ироничным, внимательным и женолюбивым. Имел склонность к эффектным жестам, но временами был прижимист. Читал стихи, свои и чужие, энергично и напористо, работая на эстраде точно тяжеловес. «Борцы выпрыгивают из кавычек ковра. А ты — испаряясь, как изо льда»…

…Он любил писать длинные, медленно разворачивающие себя тексты, то ли поэмы, то ли поэтические циклы, составившие лучшие его сборники — «Cyrillic Light» и «Ангары». С эпическими «Я жил на поле Полтавской битвы» там соседствовали верлибры, напоминающие мгновенные полароидные снимки.

Все, что он делал, было межжанровым и не укладывалось ни в какие привычные рамки — стихи, похожие на эссе и прозаические отрывки, напоминающие интеллектуально озабоченную лирику.

Он и сам весь был таким, как его тексты — межжанровым, ершистым и непредсказуемым в своих поисках, непохожим на то, что делалось или писалось раньше. До него.

Зато он был похожим на синтаксис своих текстов — свингующий, со смещенным центром тяжести. Энциклопедически образованный, Парщиков спрягал разнородные символы и явления в тугой, неразрешимый узел. «Алексей Парщиков являет собой не только поэта, но и “практикующего теоретика”, поскольку рефлексия о новых смыслах вплетена в строки его стихов, как цветная нить в канат, но никогда она, даже иронически освещаясь (отсюда юмор и свобода смеха над собой), не становится декларацией и декламацией поэтических тезисов. Здесь нет проб, здесь — утверждение постулатов».