Т . Димсдэль

В особенности замечателен в истории русской медицины 1768 г., как год введения оспопрививания в России. В этом году натуральная оспа так сильно распространилась по России, что из всего числа рождавшихся младенцев едва одна четвертая часть достигала совершеннолетия. Остальные же большею частью умирали от оспы. Несмотря на все предосторожности, оспа проникла ко двору, и жертвой ее сделалась одна из фрейлин. Тогда из Англии был выписан врач Томас Димсдэль, которому было предложено привить оспу русской императрице и наследнику престола. Почти два месяца медлил Димсдэль и производил какието опыты, ибо, как и большинство его современников, боялся привития оспенного яда человеку зрелых лет. Наконец, 11 октября, по назначению Димсдэля, Екатерина II приняла ртутный порошок, а на другой день в больницу явился нарочный с приказом привести больного, от которого можно было взять материю для привития оспы. Оспенная материя была взята Димсдэлем от семилетнего Александра Данилова Маркова, которому в награду за это было пожаловано дворянское звание и повелено называться Оспенным. После этого, испытав на себе действие оспенной материи, Екатерина убедила четырнадцатилетнего Павла Петровича привить оспу также и себе. Затем Екатерина и Павел позволили, чтобы от них была взята оспенная материя для привития других лиц. Этим надеялись уничтожить предрассудок, что будто бы тот, от кого берется лимфа, должен сам от этого погибнуть (рис. 23).

 

 

 

 

 

 

 

Р ис. 23. Герб Александра Оспенного. На детской ручке, подающей розу, привитая оспа (иллюстрация из книги Губерта в., 1896)

В общем Димсдэль привил оспу 140 лицам. Из письма Екатерины к Вольтеру от 6/18 декабря 1768 г. видно, что в Петербурге в течение одного месяца оспа была привита большему числу лиц, чем в Вене в продолжение восьми месяцев. Вслед за тем был открыт дом для оспопрививания в Москве, впоследствии преобразованный в Екатерининскую больницу. Мало-помалу оспопрививание стало распространяться по всей России. В том же году Медицинская коллегия командировала врачей в разные губернские города для введения там оспопрививания [26]. В 1772 г. иркутский губернатор Бриль, в присутствии влиятельных туземцев бурят, велел привить оспу своим детям. Точно так же поступил в Барнауле командовавший войсками генерал-поручик А. А. Ирман, который при собрании старшин разных кочевых племен, имевших обыкновение бросать своих детей, когда их постигала оспа, приказал привить оспу на открытом воздухе своей единственной трехлетней дочери. После этого Димсдэль, уезжая за границу, издал краткое описание способов для распространения по всей России безопасного привития оспы.

Коровью оспу первым в России стал прививать Лев Львович Дебу (Louis de Desbout, 1746-1814), итальянец из Ливорно, а в 1802 г. доктор Франц Буттац (Franz Buttatz) был уже командирован во внутренние губернии России для прививок. Таким образом, оспопрививание в России было введено раньше, чем во многих других странах, но, к сожалению, не дало желательных результатов благодаря бюрократическому устройству медицинского управления [27].

Но еще более серьезное внимание властей привлекала чума, этот бич народный описываемой эпохи. Впервые появилась она в 1709 г. в Лифляндии, в 1718 г. она была уже в Малороссии, причем были устроены заставы, не пропускавшие никого в зараженную область. Для тех, кто прокрадется мимо застав, были установлены виселицы. В 1738 г. чума появилась в армии, действовавшей против турок, причем у Очакова от нее погибло 1700 человек. Для предотвращения заноса чумы в Россию был учрежден в Харькове карантинный пункт, которым управлял губернатор Трубецкой. Этот карантин просуществовал около года. Вновь карантин был учрежден через четыре года, когда в Константинополе обнаружилась «поветренно заразительная болезнь». Тогда на Украину был послан в распоряжение киевского генерал-губернатора доктор Иоганн Фабри (Johann Fabri, ?—1750) с двумя лекарями. Они должны были устроить на Васильковском форпосте главный карантин, в ведении которого находились другие более мелкие карантины. На карантине доктор свидетельствовал всех приезжающих и выдавал аттестаты о здоровье или болезни, без чего не пропускали в Россию. Обыкновенно карантины отдавались на откуп. «Карантинщик» получал за постой в карантине по одной деньге с лошади и по одной копейке с человека за ночь.

В 1770 г., во время турецкой войны, чума появилась в Молдавии и Валахии, откуда она перешла в соседние с нею польские провинции, а затем в Киев и Москву. В предупреждение заноса чумы в Москву был принят целый ряд мер. Уезды были разделены на участки, во главе которых были поставлены местные дворяне, долженствовавшие принимать всевозможные предосторожности против эпидемии. У застав были поставлены строгие караулы. В селения было предписано никого постороннего не впускать, а проезжающих окуривать и выпроваживать поспешно из селения. По дорогам из Турции и Польши были учреждены карантины. Однако так как карантины не соблюдались строго, то в декабре чума появилась в Москве. Занесена она была сюда с театра войны и впервые появилась среди служителей генерального сухопутного госпиталя, что на Введенских горах. Когда физикат[23] донес об этом главнокомандующему, тот приказал оцепить госпиталь. Доктор А. Ф. Шафонский (1740-1811), главный врач госпиталя, велел сжигать все подозрительное, но так как не было достаточной строгости, то в марте 1771 г. появилась вспышка чумы на Большом суконном дворе. Комиссии врачей, в составе Эразмуса, Скиадана, Погорецкого, Ягельского и Шафонского, было поручено обследовать причины этой вспышки. Комиссии удалось найти на платочной фабрике восемь трупов и 21 больного чумой. Тогда было решено всех живущих на суконной фабрике вывести за город и поместить в карантин, а суконный двор запереть и оставить с растворенными окнами, ничего не забирая оттуда.

Кроме того, въезд и выезд из Москвы были разрешены только через семь застав. Лица, отправлявшиеся по Петербургской дороге, должны были брать у генерала П. Д. Еропкина (1724-1805) свидетельство о том, что они не из зараженных домов, а товары, перевозимые ими, отправлены с фабрик, где нет чумы. Но рабочие, посаженные в карантин, вскоре бежали оттуда и разнесли заразу по всему городу. Уже в апреле умерло от чумы в Москве 778 человек, в мае число их достигло 878 человек, в июне — 1099, а в июле — 1708. В августе число умерших достигло внушительной цифры 7268 человек, а в сентябре уже 21401 человека. Власти и высшие классы населения покинули Москву. Войска были выведены в лагерь, и только помощник главнокомандующего, генерал-поручик Еропкин с 150 солдатами и двумя пушками остался на месте и поддерживал порядок в городе. Меж тем простой народ стал говорить, что свирепствующая болезнь — вовсе не чума, а горячка с пятнами, что лекаря морят народ в карантинах. Возмущение народа против врачей, духовенства и дворян все возрастало. Поэтому были закрыты все присутственные места, фабрики и магазины. Тогда народ, руководимый раскольниками и недовольный устройством карантинов, закрытием торговых бань и запрещением хоронить мертвых при церквах, возмутился. Все противочумные учреждения были уничтожены народом, и всякая врачебная деятельность прекращена. Низшее же духовенство, без разрешения своего начальства, устраивало ежедневные крестные ходы. Толпы народа днем и ночью стояли у Варварских ворот и служили молебны перед образом Божией Матери. Благодаря скоплению народа и тесному соприкосновению людей больных со здоровыми, чума распространялась еще более. Полиция приняла против этого энергичные меры и стала разгонять народ, а архиепископ Амвросий распорядился удалить священников, служивших молебны, икону же Богоматери перенести в другое место. Это еще более возмутило народ, и 15 сентября вспыхнул открытый мятеж. В одну ночь был разграблен Чудов монастырь. Мятежники ворвались в церковь, где в то время служили литургию, вытащили Амвросия за ограду и убили его. Затем было предположено перебить всех докторов, лекарей, а равно и начальников и затем разграбить Кремль. Но генерал Еропкин в течение одной ночи собрал все оставшиеся в Москве военные команды, запер в Кремле Вознесенские ворота, а у прочих ворот поставил войска с орудиями. Таким образом, все мятежники, находившиеся внутри Кремля, были пойманы. В это время вступил в город граф Г. Г. Орлов (1734-1783) с войсками и довершил усмирение мятежников. Чтобы понять причины этого бунта, надо принять во внимание, что 70-е гг. XVIII в. были эпохой, когда торговый капитал довел до неслыханных еще размеров эксплуатацию крестьянской массы, и когда на уральских заводах уже вспыхивали зловещие зарева надвигающегося огромного Пугачевского бунта. Московские чумные беспорядки, направлявшиеся против привилегированных классов, были, таким образом, только отдаленным отзвуком Пугачевского бунта.

Г. Г. Орлов           Амвросий       П. Д. Еропкин

По прибытии своем в Москву граф Орлов собрал врачей и потребовал от них ответа на следующие четыре вопроса: 1) точно ли свирепствующая в Москве болезнь есть чума; 2) через воздух или через прикосновение к больным и их вещам заражаются люди; 3) какие средства к предохранению от нее и 4) имеются ли средства к лечению зараженных чумой. На эти вопросы врачи ответили, что лучшими средствами для предохранения от чумы являются следующие: курение в домах и обмывание тела холодной водой или уксусом, далее, ношение рубашек, смоченных в соленой воде, чистый воздух, пища из овощей, а также мясная, по утру чарка водки и кусочек хлеба, окуривание порошком из серы, селитры и мирры, курение табаку, употребление бань и жевание ирного корня[*]. Особенно большое содействие Орлову оказал врач Густав Орреус (Orraeus, 1738-1811), первый, который получил степень доктора медицины в России. Он написал наставление, в котором кратко, но ясно излагает способы лечения больных чумою. Среди мер, применявшихся тогда, в ходу были кровопускания, рвотные и потогонные средства, а также втирания льда. Умерших от чумы вытаскивали из домов крючьями, а затем в помощь полиции были даны преступники, приговоренные на каторгу. На них надевали особое черное смоляное платье, зашитое кругом, с отверстиями для глаз, рук и ноздрей. Благодаря всем этим мерам чума мало-помалу стала стихать. В общем она унесла 50 тысяч жертв. Из Москвы Орлов выехал 15 ноября. В Петербурге его встретили с триуфом. В его честь была выбита золотая медаль, а при въезде в Царское село воздвигнуты триумфальные мраморные ворота (рис. 24 и 25).

Из последующих чумных эпидемий примечательна еще вспышка чумы в Одессе в 1812 г. Отметим, что при этой эпидемии применяли с лечебными и профилактическими целями втирание теплого масла [28].

Р ис. 24. Медаль «За избавление Москвы от язвы 1771 г.» в честь графа Г. Г. Орлова (иллюстрация из книги Будко А. А. с соавт., 2002)

Р ис. 25. Орловские ворота в Царском селе (сегодня г. Пушкин). Слева — с картины неизвестного художника XIX в., справа — современный вид

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

В XIX в. на смену чуме явились холерные эпидемии. Особенно примечательна в этом отношении холерная эпидемия 1830 г. Проникшая из Оренбурга и Астрахани азиатская холера распространилась в этом году на юге России и в Поволжье. Для планомерной борьбы с ней была образована центральная комиссия по борьбе с холерой, направившаяся в Саратов. Во главе этой комиссии стоял Матвей Яковлевич Мудров, имевший для холеры 30-х гг. XIX в. то же значение, что Орреус для чумы 1770 г. В 1831 г. холера с ужасной силой стала свирепствовать в Петербурге. Быстрое ее развитие и значительное распространение навело панику на все население. Особенно много гибло лиц медицинского персонала. Правительство стало широко в разных местах устраивать холерные больницы. Но из-за народной темноты и пропасти, существовавшей между народом и интеллигенцией, все медицинские мероприятия наталкивались на сопротивление народа и приводили к мятежам и нападениям на больницы с целью освобождения больных [29].

Посмотрим теперь, насколько медицинская организация после Петровской эпохи оказала влияние на дальнейшее самостоятельное развитие русской медицинской мысли. Мы видели, что уже при Иване Грозном и Алексее Михайловиче были у нас наезжие иноземные врачи и их слабые русские выученики. Но так как не было объединяющего медицинского научного центра, то медицинские познания исчезали вместе со смертью их носителей, не прививаясь на русской почве. Лишь после Петра I, когда были основаны первые медицинские школы, были созданы благоприятные условия для возникновения медицины в России. Поэтому день основания первой медицинской школы, что произошло 25 мая 1706 г., является, в сущности, днем рождения русской медицины. Правда, еще в течение полутора столетий медицина у нас слепо следовала западноевропейским образцам, но это было исторически неизбежно, и лишь на почве, подготовленной подражательными течениями нашей медицины, могли впоследствии пышно развиться самобытные ростки русской медицины.