Среда внешнего благополучия и карьеризма

Чтобы занять определённое положение в обществе, нужно и упорство, и настойчивость, только нередко ис­ходят они не из внутренней необходимости, а из холод­ного расчёта. В такой среде нет места содержательности и полноте. Все стремления сведены к умению вовремя вывернуться, использовать чужие достижения, обойти другого и занять выгодное положение. Главное: лозунги, на которых можно заработать, соблюдение условностей, из которых можно будет извлечь выгоду. Действитель­ные ценности уступают место вовремя сделанной рекла­ме. Жизнь более не воспринимается как работа и отдых, она превращается в бесконечные хлопоты о себе.

Ненасытная алчность, хищничество, заискивание, зависть, злоба при внутренней пустоте, брожении и вы­сокомерии — вот что характеризует карьериста.

В таких семьях детей не воспитывают, отдавая ро­дительскую любовь, здесь постоянно подсчитывают, сколько на них тратят и что можно будет с них получить в будущем. Поклон, улыбка, пожатие руки — и тут всё рассчитано. Авансируя, пользуясь покровительством, знакомствами и разными возможностями, продвигают­ся по службе. (...)

И если в одной из сфер покажется какая-либо возможность, только видимость её, и человек почувст­вует, что игра стоит свеч, неприступная маска тотчас сходит с лица. Бывает, правда, что в атмосфере гангре­ны, разложения и противоречий вырастает чудесный ребёнок. Ведь вырастает и роза на навозной куче. Та­кие случаи говорят о том, что в жизни существует яв­ление антитезы. (...)

ПРАВО РЕБЁНКА НА УВАЖЕНИЕ

Пренебрежение или недоверие

(...) Мы хотим всё знать заранее, хотим предвидеть будущее своего ребёнка, хотим уже сейчас предостеречь от неправильного шага в его взрослой жизни, с прене­брежением относясь к той, которой он живёт сейчас...

Мы для ребёнка самые главные. Ведь только мы знаем правильные пути, только мы советуем и наставля­ем, развиваем чувство благородства и сдерживаем поро­ки. Ребёнок в этом мире — ничто. Всё — это мы.

Взрослые повелевают, приказывают, требуют от ребёнка. Со своей точки зрения оценивают дела, поступ­ки, намерения его. Взрослые рекомендуют и следят за выполнением. Дети — это наша боль и забота. (...)

А ребёнок своевольничает, и ему нравится быть та­ким, он удивительно восприимчив к плохому. Всё злое к нему быстро прививается, хорошему подражать труднее.

Легко потерять ребёнка, вернуть трудно.

И мы изо всех сил хотим детям добра, давая им множество дельных и умных советов, кажется, следуй им, и всё будет как надо. Мы знаем свои ошибки, пред­полагаем, какие из них могут совершить дети, потому стараемся уберечь их. (...)

Мы следим за ребёнком. Человек же, которого подо­зревают, становится изворотливым. Внешне он кажется бе­зобидным, уступчивым, на самом деле он коварен и хитёр.

Он старается ускользнуть из-под наблюдения, об­мануть, перехитрить, усыпить внимание.

У него всегда найдётся отговорка, он ловко увиль­нёт от ответа, утаит или солжёт воткрытую. (...)

Неприязнь

За снисходительность одного взрослого ребёнок расплачивается перед другим. Ложная доброта является неразумней; за необдуманные поступки взрослых впос­ледствии расплачивается ребёнок. (...)

С возрастом меняются обязанности и требования, часто иначе и не в той степени, нежели нам хотелось бы.

Ребёнок идёт в школу, теперь часть времени, требо­ваний и обязанностей по воспитанию берёт она. Усили­вается ответственность ребёнка, создаются противоре­чия между родительскими и школьными требованиями. Становятся видимыми все дефекты и недостатки.

Родители великодушно прощают, снисходитель­ность их к ребёнку идёт от чувства вины, испытываемого ими за него — беззащитного, слабого, которого они выпустили в мир, полный неправды и зла. (...)

С годами всё разительнее становится разрыв меж­ду тем, что хотят взрослые, и тем, что хочет ребёнок, воспитатель оказывается между двух огней, попадает в кабалу родителей ребёнка и в кабалу самого ребёнка.

Утомляет один ребёнок — маленький и слабый, приводят в гнев единичные проступки, а какой мучительно-навязчивой и непредсказуемой, невменяемой в своих порывах становится толпа. Не дети, а именно тол­па. Банда, шайка, всё что угодно, только не дети. (...)

Бывает, что учитель хочет сразу понравиться детям и без особых трудов завоевать доверие. Он не прочь по­шалить вместе с детьми, когда в добром расположении духа, но нет — настоящую жизнь в детском коллективе организовать совсем непросто. Нередки бывают перепа­ды, когда снисходительность взрослого человека вдруг переходит в гнев. Он сам себя срамит в глазах детей.

Благородному человеку кажется, что перевоспи­тать разумнее всего уговорами и добрым, сердечным от­ношением, что достаточно растрогать ребёнка и выма­нить обещание исправиться. Он не понимает, что надо­едает этим ребёнку и раздражает его. Бывает, что воспи­татель притворяется доброжелательным, а в словах сво­их неискренен и фальшив, сам коварен и несправедливо подозрителен. Такие вызывают отвращение, отталкива­ют от себя.

На все притеснения и издёвки дети ответят нам не­доверием и пренебрежением, на нашу неблагожелатель­ность — неприязнью и протестом, на наше недоверие — своей скрытностью. (...)

Годы моей работы с детьми подтвердили, что дети заслуживают уважения, доверия, что с ними можно пре­бывать в безмятежной и спокойной атмосфере добрых чувств, весёлого смеха, первых свежих порывов и удив­лений, простых, чистых радостей, чувствуя, что любая работа хороша и любой труд приносит пользу. (...)

Если воспитатель ищет в детях только положи­тельные черты характера и отмечает в них только то, что кажется наиболее ценным и важным, если хочет всех подогнать под одно и всех повести в одну сторону, — обязательно ошибётся: одни прикинутся и подделаются под его догмы, другие поверят, но поддадутся влиянию только до поры до времени. Когда раскроется истинное существо ребёнка, не только воспитатель, но и он сам мучительно осознаёт ошибки. Чем сильнее стремление подавить личность, сделать ребёнка таким, как все, и подчинить его своему авторитету и влиянию, тем силь­нее бунт и сопротивление. (...)

Ребёнок так может упиваться воздухом свободы, как взрослый вином. Он необычайно взволнован, у не­го отсутствует внутренний тормоз, он впадает в азарт, теряет голову, и как результат — пресыщение, неприят­ный осадок и ощущение вины. Мой диагноз абсолютно клинически точен. У самого доброго может быть сла­бая голова. Самый дисциплинированный может утра­тить самоконтроль. Самый умный может натворить глупостей.

Это стремление к самостоятельности трогает и вы­зывает уважение, не отдаляет, а сближает и соединяет. В таких случаях наказывать нельзя. (...)

А среди нас довольно и людей легкомысленных, алчных, глупых, ленивых, бессовестных, всякого рода авантюристов, мошенников, пьяниц, воров. Сколько преступлений, раскрытых и тайных, совершают взрос­лые, сколько среди них раздоров, коварства, зависти, на­говоров, шантажа! Сколько разыгрывается тихих семей­ных трагедий, в которых потерпевшим прежде всего бы­вает ребёнок!

И мы смеем ругать детей и обвинять их в чём-то?! (...)

Порочно и неуравновешенно происходит развитие в детской среде. Одни притесняют других, расталкива­ют, чтоб оказаться наверху, задевают и заражают дур­ным примером. А ответ держат все. Эти немногие выво­дят взрослого из себя, приводят в негодование, а он при­меняет старые известные методы: наказывает немедлен­но, хотя это принижает, строго, хотя это ранит, сурово, а значит, грубо и жестоко.

Мы не дозволяем детям быть самостоятельными, смотрим, чтобы без нас они шагу не сделали, а всем дол­жен руководить ребёнок. (...)