Глава девятая в пуповину

В Пуповину мы отправились утром, чуть свет. Сестра меня безжалостно растолкала, никак не считаясь с моим желанием поспать еще.

Мы – это я, она, Нож, тоненькая, хрупкая девушка по имени Половинка Луны, и загорелый парень Два Гвоздя. Парень и девушка были родом не из Ракушки или ее окрестностей, это стало сразу понятно, когда прозвучали их имена.

– Три Капли? – спросила я.

– Да, – улыбнулся Два Гвоздя.

Конечно, там любили имена из двух и более слов. В Ракушке предпочитали обходиться односложными. И именно в Трех Каплях обожали числительные.

Два Гвоздя это еще что, у нас в классе в той, нормальной жизни, был парень, которого звали Триста Восемнадцать Ореховых Кустов. Он говорил, что мама неожиданно разродилась им, гуляя по дорожке, обсаженной ореховыми кустами. Счастливый папа на радостях сосчитал их все. Мы звали его Орешек.

Сейчас в Трех Каплях модное местечко для отдыха Сильных.

Утренний остался в городе – должны были подойти связные.

А мы загрузились в тетушкин экипаж и поехали.

Тетушкин экипаж был настоящим экипажем светской львицы: не говоря уж о роскошной отделке, он отличался от экипажей государственных служб тем, что заднее сиденье у него было под защитой постоянного навеса, но переднее закрывалось и открывалось по желанию владелицы. Например, когда она была в настроении продемонстрировать улице красивый наряд или, наоборот, когда в экипаже находился кто‑то, чье присутствие надо было затушевать.

Сейчас он был закрыт, но даже в его сумраке все заметили, что физиономия у меня весьма кислая.

– Что с тобой, Пушистая Сестричка? – удивился Два Гвоздя. – Заболела?

– Спать хочу… – жалобно протянула я.

– Все хотят! – тут же сказала вредная сестра. – Терпи. Легко ей говорить "терпи"!

А в Пряжке в это время как раз первая лекция идет. Преподаватель бубнит, не поднимая глаз, надзидама ломает голову над девизом дня, который она должна объявить на первой перемене.

К примеру "Всеобщая почтительность" или "Умеренность и аккуратность". Раз она родила "Окончательное просветление" – видно, в западной четверти Корпуса преподаватели и надзидамы отмечали какой‑то праздник, потому что ничто в тот день к "Окончательному просветлению" не располагало.

А я обычно досыпала в этот час недоспанное.

Самый сладкий сон – это утром в аудитории под бурчание Магистра. Слушаешь, слушаешь, а потом он начинает говорить такое, что спохватываешься – и просыпаешься.

Как‑то мне за это здорово попало, пришлось в пыточной две главы Устава прочесть.

Неприятно вспоминать.

Экипаж качнуло, и я поняла, что опять умудрилась задремать.

Ну что я за человек! Сюда ехали, ни травинки на обочине не видя, нет смотреть сейчас во все глаза – я дрыхну!

А мы как раз въезжали на мост Переплет. Правый берег Хвоста Коровы совсем не имел такого шикарного вида, как левый. Домики были просты и однообразны, и скоро кончились.

Выехали на загородную дорогу.

– Пушистая Сестричка, – сказал Два Гвоздя, видно, решив не дать мне уснуть снова. – Расскажи, пожалуйста, что ты вчера Ножу говорила. Он ничего толком не объяснил, почему, зачем, куда. Ты уверена, что твои сведения не фальшивка?

– Это не сведения, – обиделась я. – Это вдохновенный рассказ нашей уважаемой надзидамы. Не думаю, что она декламировала все это в расчете на дезинформацию вас, сопротивленцев.

И я опять рассказала про впавшего в безумие Молниеносного, про армию, которой совсем не улыбалось последовать за своим господином и благодетелем.

– Но почему ты так уверена, что там настоящее оружие? – задал каверзный вопрос Два Гвоздя. – Что мешало этим же сподвижникам Молниеносного вставить куклам жерди вместо копий и опоясать их деревянными мечами?

Я как раз совершенно не была ни в чем уверена, но возразила:

– Ты уж совсем плохо о них думаешь. Когда они спасали свои жизни от досрочного отправления на загробные поля сражений, это было одно. Совсем другое – снабдить своего господина в последний путь негодным оружием. Они‑то верили, что там разницы Молниеносному не будет, человек или кукла, но унизить себя до несоблюдения ритуала – уж извини. Я не думаю, что они пошли на это. Наоборот, заглаживая вину, должны были постараться.

– Я что‑то подобное читала в "Истории Чрева Мира", – вспомнила Половинка Луны.

– Не знаю, откуда наша надзидама брала сведения, но она говорила обо всем с такой уверенностью, словно сама лично при этом присутствовала, – заметила я. – А скажите мне, пожалуйста, Сексуальное Сопротивление не отменили?

Девицы прыснули, Два Гвоздя покраснел. Точнее, побурел под своим загаром.

– Щебечите, щебечите, – заторопился он. – Не буду вам мешать, – и перебрался к Ножу на козлы.

– А почему его должны были отменить? – удивилась сестра.

– Ну‑у… Три года ведь прошло… – промямлила я. – Вдруг что‑то поменялось?

– А ты хочешь его нарушить? – засмеялась Половинка Луны.

– Спешу и падаю, – покраснела, еще хуже чем Два Гвоздя, я. – Чего вы издеваетесь? Мне просто интересно, у нас девчонки головы ломают, как же его осуществить, если запихнут куда‑нибудь с военным мужем, где наших нет. Что делать?

Половинка Луны и сестра переглянулись, пожали плечами.

– Я передам этот вопрос Совету Матерей, – сказала сестра. – Раз они такое выдумали, пусть и мучаются с ответом.

– А ты бы что посоветовала? – со смехом спросила Половинка Луны. – От имени Боевого Сопротивления?

– Придушить мужа подушкой и сказать, что так и было! – отрезала кровожадная сестра.

– Ты не видела наших подушек и наших кандидатов в супруги, – разочаровала я ее. – Подушка так тонка и ветха, что ею и таракана не придушишь, а могучие шеи охотников за женами и топор с первого раза не возьмет.

– Искренне вам сочувствую, – развела руками сестра. – Тогда проблема безвыходна.

– А давайте поговорим о чем‑нибудь другом… – попросила я. – О чем‑нибудь, что не имеет никакого отношения ни к Пряжке, ни к Пуповине.

– В прежние времена, – перегнулся к нам Два Гвоздя, щеки которого приняли обычный цвет, – путешествующие дамы скрашивали дорогу, слагая строки о том, что им попадалось на глаза и было достойно облечения в слова.

Повозка скрипит,

Как простая телега.

А тут еще надоедливый Нож, –

тут же сложила ему сестра.

– Это почему я надоедливый? – не на шутку возмутился Нож. – Да я с вами сегодня и пары слов не сказал.

– Извини, но просто твое имя лучше смотрелось в строке, – невозмутимо сказала сестра. – Я говорю Нож, подразумеваю Два Гвоздя.

– А ты не можешь говорить Два Гвоздя и подразумевать Два Гвоздя? – спросил Нож.

– Не могу, – сказала сестра. – У него имя длинное.

– Назови его укороченно Дэ Гэ, – посоветовал Нож, упорно старающийся сбежать из строчек сестры.

– Я категорически отказываюсь быть Дэ Гэ! – заявил Два Гвоздя. – Это оскорбление! Ты, Нож, и правда, лучше смотришься с эпитетом надоедливый.

– Хорошо, – сказал Нож. – Очень хорошо. Я надоедливый. Но некоторые персоны, числом две, сейчас пойдут пешком.

Повозка скрипит,

Как простая телега.

Нас спас героический Нож, – тут же переделала сестра.

– Так и быть, одна персона, – смилостивился Нож.

– Трижды героический Нож, – добавил Два Гвоздя. – Я могу передать своим ногам, чтобы они не плакали заранее, чувствуя грядущие мозоли?

– Я борюсь не только за свое светлое имя, но и за светлое имя экипажа. Сочини восхваление ему, тогда прощу! – приказал Нож.

Повозка поет,

Как небесная флейта!

Да здравствует возница Нож! – моментально разлился лужицей лести Два Гвоздя.

– А везти тебя я все равно отказываюсь, – сказал жестокий Нож. – Потому что мы приехали.