1 «Слово о полку Игореве памятник XII века», Изд. Ан ссср, м. - л. 1962.

(1963), в которой он не разбирает аргументов своих оппонентов, а лишь вскользь упоминает отдельные положения ¹.

Рукопись А. Зимина вызвала серьезную критику на дискуссии, состоявшейся в Академии наук в мае 1964 года. Здесь выступили тридцать два человека, из которых только пятеро (В. Вилинбахов, А. Клибанов, В. Кобрин, Я. Лурье и А. Монгайт) поддержали отдельные положения А. Зимина².

Однако ни в заключительном слове, ни позднее, после опубликования отчета о дискуссии, А. Зимин не остановился на основных возражениях, сделанных ему литературоведами, лингвистами-славистами, лингвистами-тюркологами, историками, археологами.

В статье, помещенной в этом номере журнала «Вопросы литературы» А. Зимин умалчивает о статье Ф. Приймы, о статье Л. Гумилева, о рецензиях на извлеченный А. Мазоном из архива «труд» М. Успенского, о новых работах американского слависта Р. Якобсона.

Но самым невероятным и необъяснимым, с точки зрения научной этики, является уклонение А. Зимина от ответа коллективу авторов, написавшему монументальное исследование о «Задонщине» и «Слове о полку Игореве», то есть о краеугольном камне гипотезы Мазона — Зимина³.

¹ К сожалению, работа А. Зимина напечатана только на ротапринте в ко­личестве ста экземпляров, и, хотя на ней нет пометки «на правах рукописи». ограниченность тиража делает неэтичными ссылки на эту работу и прямую по­лемику с ним.

² Отчет о дискуссии опубликован: «Обсуждение одной концепции о вре­мени создания «Слова о полку Игореве»—«Вопросы истории», 1964, № 9, стр. 121—140.

³ «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла. К вопросу о времени написания «Слова», «Наука», М.—Л. 1966, 619 стр.

А. Зимину можно было бы подождать с публикацией своей статьи, если он еще не подготовил ответа на этот убийственный для его построений том, являющийся результатом многолетних работ и учитывающий все текстологические и общие построения А. Зимина.

Выступать же в печати, делая вид, что книги не существует, не удостаивая ее внимательного разбора, по меньшей мере своеобразный способ утверждения своего мнения.

Умалчивая о работах, развенчивающих его исторические приемы и выводы, А. Зимин пытается вернуть нас во вчерашний день науки и, что самое странное, объявить взгляды Каченовского, Мазона и свои новаторскими, выступая против «традиционных взглядов».

Нам остается надеяться, что невнимательность к доказательствам своих оппонентов А. Зимин компенсирует отточенностью и обоснованностью своих собственных доказательств; надо полагать, что для краткого изложения своих взглядов в статье им отобраны наиболее непреложные факты, наиболее неотразимые аргументы, основанные на новом исследовании вопроса.

Посмотрим.

  

Первый вопрос, на который должен был бы ответить А. Зимин, это вопрос о причинах подделки в 1767—1791 годах. Расценивая «Слово о полку Игореве» как произведение героическое, А. Зимин попадает в странное положение: екатерининская Россия одерживает одну победу за другой, оттесняя турок и татар из степей, основывая Новороссию и побеждая турок на Дунае. А в это время, желая прославить успехи русского оружия, ярославский архимандрит И. Быковский сочиняет невероятно сложным путем стилизованную поэму о поражении русских в степи 600 лет тому назад, выбрав в герои второстепенного северского князя.

У И. Быковского, если принять гипотезу А. Зимина, был более простой путь, — ведь по его предположению И. Быковский был единственным из русских образованных людей, обладавшим тогда драгоценной рукописью «Задонщины», воспевавшей именно победу над татарами в 1380 году. Свой замысел прославить победу «старыми словесы» И. Быковский мог бы выполнить путем публикации «Задонщины», тем более что в этой поэме упоминались Кафа и Тырнов, где и в XVIII веке велись сражения с татарами и турками. И. Быковский, по воле А. Зимина, предпочел в честь побед воспевать поражение.

Мало того, наделив И. Быковского уникальной рукописью в своей собственной редакции, А. Зимин сам же и лишает его этого сокровища, — ни в ярославской библиотеке, ни в библиотеке А. Мусина-Пушкина «Задонщины» не было. Куда же дел рукопись И. Быковский после того, как он превратил «Задонщину» в «Слово о полку Игореве»?

Не считает ли А. Зимин странным, что И. Быковский написал поэму, являвшуюся «горной вершиной русской литературы» XVIII века, таким языком, которого не понимал как следует ни один из его современников?

Как примирить страстный призыв «Слова» к единению русских феодальных князей XII века с тем, что это сочинялось в условиях централизованной абсолютистской империи, где надобности в таком призыве давно уже не было?

Единственный ответ, который может дать А. Зимин на вопрос о причинах появления такой несуразной (с точки зрения читателей XVIII века) стилизации, это тот же самый ответ, который дал в свое время А. Мазон, — оправдание внешней политики Екатерины II ¹.

¹ См.: A. Mazon, Le Slovo d-Igor, Paris, 1940. pp. 71—76.

Далее своего учителя А. Зимин не продвинулся.

  

Рассмотрим подробно один из разделов статьи А. Зимина, чтобы выяснить глубину исследовательской разработки им источников. Хронологически первым является раздел о летописях, сообщающих сведения о походе 1185 года.

Главная методическая ошибка А. Зимина в потребительском, а не источниковедческом подходе к летописям, вытекающем из презумпции подложности «Слова о полку Игореве».

А. Зимин считает, что И. Быковский для создания «Слова» пользовался тремя летописями: Ипатьевской, Кенигсбергской и Никоновской. Из Никоновской фальсификатором взято только одно (!) слово—имя разбойника Могуты (1008 год) — и превращено в поэме в название народа «могуты». В «Слове» упоминается семь загадочных народов, служивших Ярославу Черниговскому; откуда взяты имена остальных шести, А. Зимин не знает, а только для одного будто бы понадобилась Никоновская летопись, из которой ничего более не взято.

Кенигсбергская (Радзивиловская) летопись понадобилась И. Быковскому, по мысли А. Зимина, затем, чтобы ввести в плач Ярославны слова о зное во время битвы: «В поле безводне жажею имь лучи съпряже...» О том, что в мае месяце в южной безводной степи было жарко, можно было знать, и неe заглядывая в летопись. Даже в Новгороде, по дендрологическим данным, лето 1185 года было действительно засушливым, что сказалось на годичных кольцах древесины XII века из раскопок¹.

В «Слове о полку Игореве» и в другом месте косвенно говорится об этом: «А древо на бологом листвие срони», — ранний листопад — следствие весенней засухи. Откуда же мог знать Быковский в 1770-е годы о сроках листопада 1185 года?

Второй раз Радзивиловская летопись понадобилась будто бы для того, чтобы сочинитель мог ввести в поэму два солнечных затмения — до похода и во время похода.

Здесь целый ряд несуразиц. Во-первых, двух затмений подряд на протяжении одной недели никогда не бывает, и это образованный Иоиль несомненно знал. Во-вторых, человек, пользующийся одновременно Радзивиловской и Ипатьевской летописями, должен знать, что поход начался 23 апреля, а затмение (единственное) произошло 1 мая 1185 года, что подтверждено и астрономами. Зачем же заставлять своего литературного героя совершать нелепости и писать о двух солнечных затмениях?

Торопливость А. Зимина в подборе любых, кажущихся ему доказательными, данных привела к тому, что он совершил непростительную источниковедческую ошибку, — ведь вопрос о «двух затмениях» давно уже решен: в 1887 году А. Соболевский выяснил, что в ветхой рукописи «Слова о полку Игореве», с которой был сделан Мусин-Пушкинский список, были перепутаны страницы и единый рассказ о единственном затмении был механически перебит другим текстом. В 1917 году А. Соболевский развил эту мысль².

И. Быковский, оказывается, и в третий раз обратился к этой летописи: «Текстологическая близость обнаруживается и в рассказе о Мстиславе, который по обоим источникам «зареза Редедю»,— утверждает А. Зимин. Можно подумать, что рассказ о Мстиславе Тмутараканском только и содержится что в «Слове» и Радзивиловской летописи. Но ведь А. Зимин должен знать общеизвестный факт, что это событие 1023 года имеется во всех списках Повести временных лет, с которых начиналась и Радзивиловская, и Ипатьевская, и сотни других летописей.

Еще один важный факт И. Быковский якобы взял из той же Кенигсбергской (Радзивиловской) летописи: то, что князь Игорь «ускочи» из половецкого плена (в «Слове» «поскочи»). А. Зимин, очевидно, забыл, что он только что

¹ Справка Н. Черных, сотрудницы лаборатории дендрохронологии Института археологии АН СССР.

² А. И. Соболевский, Материалы и заметки по древнерусской литературе, ИОРЯС, т. XXI, кн. 2, 1917, стр. 211—212; Н. К. Гудзий, Еще раз о перестановке в начале текста «Слова о полку Игореве», ТОДРЛ, т. XII, стр. 37—41.

доказывал использование И. Быковским Ипатьевской летописи, где подробно описан побег из плена. Зачем же ради одного слова понадобилось привлекать еще одну летопись? Да и слово-то вполне обычное: беглецы, если у них есть кони, всегда скачут, а не едут шагом.

В пятый раз эта же летопись будто бы была привлечена для того, чтобы извлечь из нее слова «Ярославля внуки». У Ярослава Мудрого было девятнадцать внуков, о которых подробно писали все летописцы XI и XII веков. При чем здесь близость «Слова» и Кенигсбергской летописи?

Весь абзац, посвященный этой летописи, завершается неожиданным выводом, что соединение в «Слове» данных Ипатьевской летописи с Радзивиловской (различных по своей политической направленности) «также свидетельствует о позднем происхождении «Слова».

Политическая направленность Радзивиловской летописи в «Слове» не отразилась, а пять разобранных выше случаев (жара летом, цитирование Повести временных лет, ускакавший Игорь, наличие внуков у Ярослава и два солнечных затмения на неделе) не только не доказывают позднего происхождения «Слова о полку Игореве», но ставят под сомнение подобное обращение с источниками — не только без анализа, но даже и без необходимого чувства осторожности.

Однако оказывается, что Никоновская и Кенигсбергскяя летописи вовлечены А. Зиминым в свою статью не без цели: «Практически же нужно исходить из того, что «Слово о полку Игореве» было написано после 1767 года, когда вышли в свет Никоновская и Кенигсбергская летописи, то есть его предполагаемые источники». Вот мы и получили разгадку тех противоестественных натяжек, которые допускал А. Зимин в своем выборочном пользовании летописью. Дата выхода в свет изданий этих двух летописей рассматривается как terminus post quem. Пока в 1767 году не была опубликована Кенигсбергская летопись, стилизованная поэма об Игоре не могла появиться!

Но мы тогда должны внести важную поправку: «Слово о полку Игореве». опирающееся, по мысли А. Зимина, в основном на Ипатьевскую летопись, не могло появиться ранее 1843 года, года первой публикации этой летописи во втором томе Полного собрания русских летописей.

А. Зимин ошибается и вводит в заблуждение читателей или тогда, когда отрицает за своим предполагаемым автором, И. Быковским, право знакомиться с летописями до их издания, в рукописях (которых много было у него под рукой), или тогда, когда включает в свой текст ничего не утверждающую, ложную дату — 1767 год. Ложную потому, что для «Задонщины», изданной в 1858 году, и Ипатьевской летописи, изданной в 1843 году, он допускает использование их Быковским в рукописном виде, а для Кенигсбергской и Никоновской почему-то нет.

Предвзятость А. Зимина, очень далекая от науки, доходит до того, что на той же странице, начиная размышлять о том, кто бы мог после 1767 года на писать «Слово о полку Игореве», он пишет: «...сразу же на ум приходит имя Ивана (в монашестве Иоиля) Быковского, первого владельца рукописи этого произведения. Именно в его библиотеке мы и находим упоминавшиеся выше Никоновскую и Кенигсбергскую летописи». А строчкой ниже еще решительнее: «... никто, кроме Быковского, не может претендовать на то, чтобы можно быля связать с его именем создание этой героической поэмы» (курсив мой. — Б. Р.)

Пояснения излишни, методы ясны.

  

Последнее, что нам осталось рассмотреть, это страницы, посвященные Ипатьевской летописи.

Здесь также необходим разбор каждого положения.

Анализа летописного текста и определения его состава (применительно к 1185 году) здесь нет.

А. Зимин считает, что вся фактическая основа «Слова о полку Игореве» взята из Ипатьевской летописи. Это было бы очень вероятно, если бы было уже доказано, что «Слово» сочинено в XVIII веке, но так как сопоставление с Ипатьевской летописью необходимо для выяснения времени написания «Слова», то голословных утверждений здесь недостаточно, как бы категорично и безапелляционно они ни высказывались.

Почему А. Зимин считает, что композиция и летописи, и «Слова» «не определяется ходом военной экспедиции», что там и здесь существуют «неожиданные переходы от Игоря к Святославу Киевскому, затем в Переяславль и, наконец, снова к Игорю»? Еще на дискуссии 1964 года было подробно аргументировано положение, что летописный рассказ и «Слово» отражают один и тот же ход реальных событий 1185 года:

а) апрельско-майский поход Игоря.

б) две битвы с половцами,

в) сбор войск Святославом Киевским,

г) приход Кончака к Переяславлю,

д) раздоры князей на Днепре близ Персяславля,

е) побег Игоря из плена,

ж) Игорь в Киеве у Святослава,

Где же здесь неожиданности?

Перед нами совершенно естественный, строго хронологический ряд жизненных явлений 1185 года, затрагивавших всю Южную Русь и потому одинаково интересовавших и киевского летописца, и киевского поэта. Конечно, рассуждая теоретически, мы должны допустить три варианта расшифровки, и, кроме самого простого и естественного — оба автора сами знали о событиях, происходивших в их дни или у них на глазах, — мы можем говорить о заимствовании поэтом ХП века сведений у современного ему летописца или, наоборот, летописцем у поэта, что, разумеется, менее вероятно.

Если исходить из принятых норм научного осмысления источников, то тот вариант, где подробный рассказ хрониста и краткий поэтический рассказ о тех же событиях в том же порядке восходят к одному источнику—к жизни к описаниям очевидцев, донесениям гонцов, собственным наблюдениям, мы должны признать по крайней мере равноправным с двумя другими.

Историк обязан убедиться в невозможности возвести оба рассказа к жизни и лишь после этого говорить о литературном воздействии. При существующем положении совпадение канвы событий является аргументом в пользу синхронности летописи и «Слова».

Можно согласиться с А. Зиминым, что «Слово» не было источником летописного рассказа. Это явствует из изложенного выше взгляда на независимое происхождение обоих рассказов, что легко доказывается большей подробностью летописного повествования, содержащего имена, географические названия, детали боя, точный календарь событий и т. п.

Но к какому сложному и неубедительному ходу рассуждений прибегает А. Зимин! «Слово о полку Игореве» не могло быть источником летописного рассказа, ибо в нем начисто отсутствуют общие места Игоревой песни с «Задонщиной»...» Здесь комментарии были бы очень нужны, но дать их трудно.

Конструкцию летописного рассказа, передающего реальную последовательность событий, А. Зимин почему-то объясняет сложностью состава летописного свода, образовавшегося из летописей Черниговской, Киевской и Переяславской. Во-первых, никому не известно из статьи, что самый рассказ летописи о 1185 годе принадлежит руке трех авторов, а во-вторых, разве изменился бы порядок событий от местожительства автора? А. Зимина удивил «неожиданный» переход к Переяславлю, но ведь это Кончак после разгрома Игоря неожиданно оказался под стенами Переяславля, а Святослав только лишь после этого мог выступить против Кончака. Игорь мог попасть в Киев только после своего побега... и т. д. Ни один из семи эпизодов, перечисленных выше, не может быть сдвинут со своего места. Следовательно, конструкция летописного повествования не за-висит от места написания (выяснением которого А. Зимин и не занимался), и приведено это в статье неизвестно зачем.

А. Зимин вновь пишет о том, что Ярославна оставлена без имени, так как летописец указал только имя ее отца. Д. Лихачев исчерпывающе ответил на этот вопрос, показав полную неосведомленность А. Зимина в летописных делах;¹ летописи называют