Карл ясперс о самоубийстве (Отрывок из «Философии», 1931)
Безусловные действия, переступающие границу существования.
Я могу скрыть от себя пограничные ситуации, отделяя их от себя и забывая их. Я могу их вынести, если перед лицом их в мире я безусловно делаю то, что можно. Я могу переступить через них: или прекратив свое существование абсолютным действием, самоубийством, или прекратив ситуацию некоторым непосредственным отношением к божеству.
Религия, если ей не злоупотреблять для того, чтобы скрыть от себя пограничные ситуации, позволяет остаться в мире, не покончить с собой. Но затем она принуждает покинуть мир, находясь в нем: аскеза, бегство от мира, отстранение от мира в терпении своего существования, действия без желания существования.
Самоубийство
Психиатры говорят «суицид», находят соответствующую рубрику в классификации и переводят это действие в сферу чистой объективности, которая скрывает пропасть. Литераторы называют это «добровольный уход из жизни» и каждый раз, наивно предполагая, что это и есть высшая человеческая возможность, рисуют это действие в розовом свете, который тоже обманывает.
Только слово «самоубийство» непреклонно требует высказать одновременно и объективность голого факта, и весь ужас этого вопроса: «само-» выражает свободу, которая уничтожает существование этой свободы, (в то время как «свободная» говорит слишком мало, как будто подразумевается, что самоотношение там преодолено), а слово «убийство» отражает насильственное действие (в то время как «смерть» – пассивное исчезновение).
Пассивно человек не может ни жить, ни хотеть умереть. Он живет активностью, он может принять свою жизнь только активно. Наше существование как таковое делает невозможным пассивное угасание, когда мы этого желаем. Чистая пассивность возможна только в естественной смерти, наступающей от болезни и от внешних причин. Такова наша ситуация.
Самоубийство – это единственное действие, которое освобождает от всех дальнейших действий. Смерть, решающая пограничная ситуация для экзистенции – это событие, которое приходит, но которое не зовут. Совершить самоубийство может только человек, после того, как он узнает о смерти. Он может не только сознательно решиться на жизнь, но может решать, хочет он жить или нет. Смерть зовет его в сферу свободы.
1. Самоубийство как факт.
Как безусловное действие, самоубийство не может быть познано методами психологической науки – методами статистического исследования и исследования случаев. Только на границе эмпирического предметного познания внезапно появляется самоубийство как философская проблема.
Статистика изучает частоту этого явления: что в Европе наибольшую склонность к самоубийству имеют германские народы, что среди стран наибольшая частота самоубийств в Дании, что в Германии частота самоубийств выше в северных провинциях, чем в южных, что частота самоубийств растет с возрастом, достигает максимума между 60 и 70 годами, затем опять снижается, что в течение года пик самоубийств приходится на май/июнь; что в протестантских землях частота самоубийств выше, чем в католических.
Эти и другие статистические закономерности, точные цифры которых нужно искать в работах по моральной статистике (Moralstatistik), не дают никакого представления об отдельной душе: они не устанавливают никакого закона, которому был бы подчинен каждый отдельный человек. Это количественные отношения, действительные только для больших чисел, которые дают представление об общих особенностях народов, возрастов и полов – как и каузальные факторы, они оказывают влияние, но в единичном случае не являются решающими.
Только по видимости более психологически глубоко проникает статистика движущих мотивов. Она дает определенные закономерности процентов самоубийств от пресыщения жизнью, физических страданий, страстей, пороков (в том числе морфинизма, алкоголизма), скорби и печали, раскаяния, страха перед наказанием, неприятностями и конфликтами. Но в этих закономерностях, пожалуй, больше выражается типичная оценка близких родственников и полицейских органов, чем психологическая действительность того, кто совершает самоубийство. Тот, кто однажды испытал близость самоубийства, если он одарен любовью к людям и даже слабой психологической проницательностью, поймет, что ни один мотив не может сделать это событие понятным. В конце концов всегда остается тайна. Но именно поэтому можно до бесконечности пытаться понять, что можно установить и познать эмпирически.
Судя по всему, самое простое – предположить душевную болезнь; бывало, каждого самоубийцу объявляли душевнобольным. Тогда снимается вопрос о мотивах; проблема самоубийства целиком и полностью лежит за границей мира здоровья. Но это не так.
Существуют психические заболевания в собственном смысле слова. Они начинаются в определенный момент, имеют характерное течение – или прогрессирующее, или ведущее к выздоровлению. Они противостоят здоровой личности как что-то чужеродное – и с точки зрения наблюдателя, и с точки зрения больного, понимающего, что он болен. Компетентный специалист может диагностировать душевные болезни такого рода по определенным характерным для них симптомам. На основании статистических данных можно заключить, что в наше время в Германии только около трети самоубийц психически больны. Относительно этой трети не встает вопрос о понимании побудительных мотивов. Самоубийство – это не следствие психической болезни, в отличие от того, как температура является следствием инфекции. Пожалуй, совершенно непонятный болезненный биологический фактор играет роль в жизни. Но только у некоторых, а не у всех больных в душевных связях, развившихся на почве болезни, возникает самоубийство. Часто к самоубийству элементарно ведет невыносимое чувство страха при депрессии, такие самоубийства могут быть тщательно подготовлены; бросается в глаза инстинктивное стремление к самоубийству при прогрессирующем снижении интеллекта, тогда часто применяются гротескные средства. Если в одних случаях здесь может казаться достаточной причинность болезненного, психотического вида, то в других случаях психически больной человек может реагировать на болезнь согласно своему собственному бытию, которое сохраняется и в случае самоубийства.
В остальных двух третях случаев самоубийцы не страдают психическим заболеванием. Опять же, среди них встречается необычайно много людей, отклоняющихся от нормы. Но это не значит, что теперь можно понять самоубийство из ненормальности. Более вероятно, нервные и психические отклонения от нормы можно диагностировать так часто, что невозможно установить никакой границы между ними и нормальными индивидуальными вариациями. Они препятствуют анализу понятных мотивов еще меньше, чем психические заболевания.
Ни психическое заболевание, ни психопатия не означают отсутствие смысла. Они – только особенные каузальные условия существования в действительности. Наше существование всегда проходит в таких условиях (телесная витальность, воздух, продукты питания). Хотя это и нормально, но понять это все равно нельзя. Психопатологические определения, правда, дают нам эмпирические знания о каузальных факторах, которые, в конце концов, неизвестно как действуют. Но они никогда не исчерпают анализ человеческого случая как экзистенции. Скорее она, пока она вообще появляется в существовании, в этом своем появлении хотя и обусловлена, но не определена реальными факторами. Всякое эмпирическое знание о человеке в пределе требует в возможной или действительной коммуникации опрашивать экзистенцию.