Глава 1.
()
Имея дело с древнерусскими источниками, часто можно заметить некую тенденциозность летописца, который смотрел на мир «со своей колокольни». Однако не следует преувеличивать степень этой тенденциозности: помимо желания угодить своему заказчику у летописца были и другие, более возвышенные мотивы. Ведение летописи было для него своего рода священнодействием, отысканием путей промысла Божьего. Летописец ощущал огромную религиозную ответственность за добросовестное исполнение своего дела и не позволял себе откровенной лжи. Под этим слоем бессознательного искажения истины – еще один: искажения, которые возникли при составлении новых летописей на основе старых. Обычно новые летописи (точнее, летописные «своды») составляли по случаю каких-то важных событий. Составитель новой летописи («сводчик») редактировал и по-своему компоновал содержание нескольких летописей, находившихся в его распоряжении, создавал новые текстовые комбинации. Поэтому порядок событий в тексте летописной годовой статьи не всегда соответствует их реальной последовательности.
При составлении новых сводов часто сбивалась правильная хронология событий. Да и сам календарь был неоднозначен. В эпоху Калиты на Руси были в употреблении сразу три системы исчисления времени. По одной из них год начинался с 1 марта, по другой – с 1 сентября, а по третьей – с 1 марта предшествующего года. Летописец никогда не сообщает, какую из этих систем он использует. Кроме того, составитель свода никогда не знал, каким стилем пользовались его предшественники. В результате события часто сдвигались в датировке на год и даже более вперед или назад21.
Наконец, летописцы зачастую были очень кратки в своих сообщениях. События целого года могли уложиться у них в несколько строк. Иногда, указав год, летописец лаконично замечает – «не бысть ничего». Но даже рассказав о событии более или менее внятно, он никогда не объяснял его причин. Пояснения такого рода обычно ограничивались традиционными воззрениями: «за грехи наши», «Божиим попущением», «по воле Божией», уразуметь которую не дано простым смертным. Нашествие иноплеменников и другие «казни Божий» наказывают людей за грехи и заставляют вернуться на путь истинный. Такой подход соответствовал христианскому взгляду на мир, однако этот лаконизм иногда придает летописному повествованию почти афористичную сжатость и выразительность.
Для людей нового времени названные суждения могут показаться натянутыми. Однако не забудем, что речь идет не о наших современниках, а о людях Средневековья. Мир вокруг них был загадочным и пугающим. Символизм расцвел как почти единственное доступное средство его познания. Все числа и имена имели тайный смысл.
Но что же это за явление – «тишина велика по всеи земли»? Судя по всему, для летописца подобная «тишина» была не чем-то абстрактным, а конкретным, «осязаемым» фактом. Летописцы очень четко находили словесные образы для выражения чувств - в самом словосочетании «Великая Тишина» все еще звучит страх перед татарином.
Впервые в более ли менее оформленном виде сведения о «Великой Тишине» мы встречаем в Симеоновской летописи.22 Дальнейшее рассмотрение этого источника
показывает
стабильность внешнеполитических
отношений: князья исправно платят дань,
ездят в Орду, и самое главное –
возвращаются.23
Но можно заметить и такую любопытную
деталь: наряду с активной застройкой
каменных церквей в Москве [что уже было
большим достижением того времени!],
нередки и пожары таковых:
24
Из
этого отрывка [впрочем, как и из многих
других]25
видим, что не минуют столицу и всякого
рода стихийные проявления. Из сведений
1343 года узнаем, что пожар великий в
Москве – явление уже не единичное:
26
Летопись упоминает еще о двух пожарах в Москве – в 1355 году, когда сгорело 13 церквей и в 1365 году, который получил название «Всесвятского», так как начался с церкви Всех Святых. По поводу этого пожара летописец пишет, что сгорела вся Москва и подобного бедствия не было никогда. И пожары, согласно источникам, повторялись довольно часто.27
Кроме того, эпидемии – одна из самых серьезных социальных проблем средневековой Руси. В обстановке антисанитарии гибло огромное количество людей. Во время Великой Тишины вспышки эпидемий на локальных участках посещали Северо-Восточную Русь дважды: в 1352-1354 годах и в 1364-1366 годах.
В 1352 году так называемая Черная Смерть пришла в Псков и Новгород, а оттуда распространилась по остальной территории Руси. Летописи ничего не сообщают об эпидемии в 1352 году в Москве, однако вряд ли можно признать случайной смерть почти в одно время великого князя Симеона, митрополита Феогноста, двух сыновей Симеона – Ивана и Семена, князя Андрея Ивановича.
Вторая эпидемия, охватившая большую часть Северо-Восточной Руси, описывается в Симеоновской летописи (л.185-187 (об.) ) Сначала мор распространился в Нижнем Новгороде и Переяславле, а через короткий промежуток времени – в Коломне и в Москве.
В такие кризисные моменты как эпидемии и пожары, проявлялось истинное лицо русского народа. Все позитивные и негативные стороны получали свое наибольшее выражение (НIЛМ, л. 208, л. 210). Одни люди пребывали молитве, постригались в монашество, продавали имущество и раздавали его бедным, другие [их было меньшинство] спешили поживиться за счёт других и грабили вынесенное во время пожара.
Но народные бедствия не ограничивались эпидемиями и пожарами - вот еще одно упоминание из С.Л.:
28
Выше было показано, что в Северо-Восточной Руси в социальной сфере было не так все тихо, как можно было бы думать. Из вышесказанного предварительно предположим, что понятие «Великой Тишины» середины XIV века скорее относимо к внешнеполитической стороне жизни, поэтому обратимся к ее рассмотрению. Как верно было замечено большинством исследователей, лишь в одном жизнь на Руси стала спокойной – в течение сорока лет ни одна иноземная рать не совершила нападения на ее территорию. Это, естественно, было большим стимулом к развитию.
Помимо развития внешнеполитических связей, попробуем рассмотреть и внутриполитические отношения полунезависимых княжеств, не ограничиваясь рамками XIV столетия.