Желал ли хаген смерти гунтера?

Заключительная сцена "Песни о нибелунгах" - гибель Гунтера и Хагена от руки жаждущей мести Кримхилъды - интерпретирована переводчиком таким образом, Кримхильда требует от Хагена возвратить сокровища, некогда у нее отобранные, тот отказывается, заявляя, что до тех пор, пока жив кто-либо из бургундских королей-братьев, он будет молчать о местоположении клада. Тогда Кримхильда со словами: "От клятвы освобожу я вас" велит обезглавить Гунтера и предъявляет его окровавленную голову Хагену. Тот торжествует: теперь никто не знает, где клад, а он тайны не выдаст. Кримхильда самолично отрубает ему голову, убедившись, что клада ей не добыть.

Обоснованно ли такое толкование? Если исходить из того, что нечто подобное изображено и в скандинавском варианте легенды о гибели Гьюкунгов, то положительный ответ кажется правильным [31]. Правда, при сопоставлении обеих версий, видно, что Гунтер (исл. Гуннар) и Хаген (исл. Хёгни) поменялись ролями: в "Эдде" Гуннар выставляет требование смерти Хёгни как условие выдачи клада, а в немецкой эпопее Хаген заявляет, что не откроет тайны, пока жив Гунтер. Но коллизия та же самая.

И тем не менее я сомневаюсь в убедительности такой интерпретации этого места в "Песни о нибелунгах". Причина моих сомнений состоит прежде всего в том, что в ряде пунктов перевод неточен. Сравним текст Ю. Б. Корнеева с подстрочным переводом.

 

2368
Лишь усмехнулся Хаген: "Не след меня стращать. Поклялся вашим братьям о кладе я молчать, Покамест не узнаю, что умерли все трое, И где он - этого я вам до гроба не открою".	Сказал тогда мрачный Хаген: "Пустая это речь, благородная королева. Я поклялся, что не покажу клада. Пока жив хоть один из моих господ, я никому клада не отдам".

 

2369
Она в ответ: "От клятвы освобожу я вас", И обезглавить брата велела сей же час, И к Хагену обратно вернулась поскорей, Отрубленную голову влача за шелк кудрей.	"Я положу этому конец", - сказала благородная дама, она велела умертвить брата. Ему отсекли голову; за волосы она принесла ее герою из Тронье, и было это ему большим горем.

 

Мы можем убедиться, что Хаген в действительности не говорил, что он якобы поклялся молчать о кладе покамест не узнает о смерти всех трех братьев (Гунтера, Гизельхера и Гернота, - два последних уже погибли в бою с гуннами). При этом в переводе Ю. Б. Корнеева появляется несообразность: Хаген якобы поклялся молчать о кладе до тех пор, пока живы братья, и вместе с тем заявляет, что не откроет этой тайны "до гроба"! Хаген поклялся в другом: не раскрывать тайны. Мысль его проста: пока живы короли, они - хозяева клада. Поэтому и сама Кримхильда не понимает слов Хагена так, как истолковывает их переводчик ("От клятвы освобожу я вас"), она просто-напросто "кладет конец" многолетней вражде, доводя ее до желаемого ею рокового конца, и велит отрубить голову Гунтеру не для того, чтобы заставить Хагена говорить, а мстя за убийство Зигфрида, соучастником которого был ее брат. Хаген испытывает горе при виде отрубленной головы своего господина (о чем перевод умалчивает).

Я хотел бы быть понятым правильно. Я не настаиваю на том, что в "Песни о нибелунгах" вовсе отсутствует какой бы то ни было след старого мотива, который с предельной выразительностью виден в "Гренландской Песни об Атли": умерщвление одного из владельцев клада как условие выдачи сокровища и глумление оставшегося в живых над обманутым убийцей. Я предполагаю другое: этот мотив известен автору эпопеи (см. строфы 2370-2371), и он с ним считается; но мотив этот существенно ослаблен и частично переработан. Причина такой, пусть неполной трансформации понятна: немецкая рыцарская эпопея была создана (пересоздана с использованием старых песен) в совсем другой идеологической среде, нежели эддические песни. Языческая этика в "Песни о нибелунгах" неизбежно подверглась значительным коррективам. Если в "Старшей Эдде" брат мог потребовать смерти брата (Хёгни и Гуннар - братья) для того, чтобы затем бросить жадному тирану Атли гордый вызов: "ты радости // так не увидишь, // как не увидишь // ты наших сокровищ!" - то можно ли предположить, что Хаген - старший вассал Гунтера поставил бы такое же условие? Хаген не говорит Кримхильде: сперва убей моего сеньора, и не намекает на подобную возможность. Это было бы противно всем нормам феодального поведения, самой черной изменой, какую только можно было домыслить в обществе, строившемся на отношениях личной верности и покровительства. Хаген, конечно, хотел умереть честным и оставить по себе память, незапятнанную славой Иуды. Как же мог он подстрекать Кримхильду умертвить его господина? Такая мысль не могла прийти автору "Песни о нибелунгах". Убийство брата его собственной сестрой ужасает Хагена, и он совершенно точно, в категориях своего времени, называет ее valandinne, "дьяволицей", ибо на такое злодейство мог отважиться лишь тот, кем завладел дьявол [32]. Кримхильда попрала все законы - и человеческие и божьи, и Хильдебранд тут же ее карает ударом меча. Между тем смерть Хагена, "лучшего из героев", оплакивает даже его враг Этцель.

Старая тема принесения в жертву брата для сохранения магического клада уже с трудом обнаруживается в финале "Песни о нибелунгах". Она переплетена с новыми мотивами, продиктованными рыцарской этикой, деформирована ими, и последние преобладают. Я полагаю, что при переводе этого очень ответственного места надлежало бы возможно ближе держаться смысла подлинника и не давать столь прямолинейной его трактовки, которая оказывается в вопиющем противоречии с нравственными установками и идеалами рыцарского эпоса.