Джошуа А. Фишман

Кто говорит на каком языке с кем и когда? ^*

Анализ многоязычной ситуации

Разные типы многоязычных ситуаций различаются между собой столь глубоко, что каждый, занимающийся многоязычием, вынужден иметь дело с вопросом, как наилучшим образом систематизировать или организовать многочисленные и легко обнаруживаемые различия. В этой статье мы ограничимся формальным рассмотрением нескольких описательных и аналитических переменных, которые могут помочь понять, кто говорит на каком языке с кем и когда в ситуациях, которые характеризуются широко распространенным и относительно стабильным многоязычием. В ней пойдет речь преимущественно о внутригрупповом, а не о межгрупповом многоязычии, то есть о тех многоязычных ситуациях, в которых единое население использует два (или более) отдельные кода для целей внутреннего общения. Это ограничение позволяет не рассматривать такую переменную, как степень знания родного и второго языка, поскольку большинство людей способны легко общаться друг с другом на любом из имеющихся языков. Ясно, однако, что обычный выбор языка далеко не случаен и не является результатом сиюминутного предпочтения – даже тогда, когда с чисто вероятностной точки зрения он может выглядеть случайным. "Правильное" использование, или обычное использование, или оба они предполагают, что лишь один из теоретически доступных языков будет реально выбран теми или иными собеседниками в каждом конкретном случае.

Как можно описать эти модели выбора? Наша основная содержательная проблема состоит в том, чтобы описать все разнообразие существующих в мире моделей, наблюдаемых в стабильных внутригрупповых многоязычных ситуациях таким образом, чтобы достичь фактической точности и теоретической экономности, а также стимулировать дальнейшие исследования. Поняв, как следует описывать проблемы выбора языка на уровне межличностных контактов, мы сможем далее обратиться к более общему вопросу о глубинных принципах, лежащих в основе такого выбора на уровне более крупных групп или культур (Fishman 1964). Поняв, как следует описывать проблему языкового выбора в стабильных внутригрупповых двуязычных ситуациях (где различные степени владения языков не являются возмущающим фактором), мы сможем затем обратиться к проблеме параметров, определяющих языковой выбор в менее стабильных условиях, например тех, которые характерны для отношений иммигрантов и населения страны, в которую они приехали, и в межгрупповых многоязычных ситуациях в целом.

Группа, ситуация, тема

(а) Один из главных факторов, управляющих языковым выбором, является принадлежность к группе. Этот фактор должен учитываться не только и не столько в так называемом "объективном" смысле, то есть в терминах физиологических или социологических (возраст, пол, раса, религия и т.п.), но прежде всего в субъективном, социально-психологическом аспекте принадлежности к референтной группе. Брюссельский чиновник приезжает домой с работы, зайдя по дороге в клуб выпить стаканчик. На работе он обычно говорит на стандартном французском, в клубе – на стандартном голландском, дома – на местном диалекте фламандского ¹. В каждом из этих случаях он отождествляет себя с некоторой группой, к которой он принадлежит, хочет принадлежать или в которую он хотел бы быть принятым. И тем не менее несложно найти пример, когда этот чиновник на работе заговорит (или с ним заговорят) на том или иной варианте фламандского. В клубе тоже могут быть случаи, когда он заговорит, или к нему обратятся по-французски; наконец, и дома есть моменты, когда он будет общаться по-голландски или даже по-французски. Утверждение, что смена референтной группы происходит в каждом из этих нетипичных случаев, было бы слишком сильным. Кроме того, само существование референтных групп (например, членство в клубе), похоже, в большей степени зависит от местоположения, окружения и иных факторов среды (которые, как мы увидим, заслуживают отдельного рассмотрения и не должны скрываться под неясным понятием референтной группы), чем от осознания или опыта принадлежности к группе как таковой. Наконец, даже если бы это было не так, представляется неоправданным усложнять анализ и исследовать языковой выбор в больших, громоздких обществах с развитой письменностью в терминах имеющегося в них громадного репертуара подвижных референтных групп. Поэтому, признавая, что понятие принадлежности к референтной группе позволяет выявить некоторые основания ежедневного языкового выбора в стабильном многоязычном окружении (например, что наш гипотетический чиновник – фламандец, и лишь поэтому знает фламандский), мы должны помнить, что при этом мы сильно рискуем, поскольку многие исключения остаются в тени. Очевидно, что необходимы дополнительные классификационные понятия.

(б) Следующий регулирующий фактор связан с понятием ситуации ². Этот термин использовали для обозначения большого и часто запутанного комплекса идей. Действительно, он используется для обозначения как различных отдельных обстоятельств, так и их сочетаний. Так, Эрвин (1964) отмечал, что разные ситуации (окружения) могут быть уточнены по отношению к присутствующим участникам, физическим обстоятельствам, темам и функциям речи и используемым стилям (курсив мой). Каждый из этих отдельных аспектов "ситуации" может пролить свет на определенные правила языкового выбора в определенных социальных обстоятельствах. Однако возможность сочетания этих многочисленных переменных делает использование так определяемого понятия "ситуации" в качестве аналитического исключительно сложным. Поэтому мы ограничим использование этого термина лишь соображениями "стиля", и попытаемся справиться с остальными изолированными признаками отдельно и в других терминах. Вслед за Джузом (1962), Лабовом (1963), Гампецем и Наимом (1960) и другими, мы будем рассматривать ситуационные стили как характеризующиеся признаками интимности-удаленности, формальности-неформальности, совместности-раздельности ( solidarity), статусного (или властного) равенства - неравенства и т.п. Так, определенные стили в пределах одного языка (а в многоязычном окружении – определенные языки) воспринимаются собеседниками как индикаторы большей интимности, неформальности равенства и т.п. Многоязычные не только считают один из своих языков более диалектным, более региональным, менее стандартным, более близким к жаргону, чем другой, но и чаще ассоциируют один из своих языков с неформальностью, равенством, совместностью, чем другой. Поэтому один язык будет с большей вероятностью резервироваться для определенных ситуаций, чем второй язык. Наш гипотетический госчиновник с большей вероятностью заговорит в офисе по-фламандски и услышит фламандский в ответ, если он столкнется с другим чиновником родом из того же флагманского городка. Они росли вместе и вместе ходили в школу. И тот и другой воспринимают своих родителей как "слегка старомодных". Иначе говоря, у них большой общий опыт и общие взгляды (или они так думают, или притворяются, что так думают), и поэтому они скорее заговорят друг с другом на том языке, который для них выражает их общность и близость. Они не перестают быть госчиновниками, когда они разговаривают друг с другом по-фламандски; просто они предпочитают вести себя друг с другом как близкие приятели, а не как чиновники. Однако внимательный наблюдатель заметит, что эти двое не всегда говорят друг с другом по-фламандски. Когда они говорят о работе, или об искусстве или литературе, не говоря уж о государственных делах, они скорее всего переключатся на французский (или в их фламандской речи резко усилится интерференция), даже если по-прежнему будет с очевидностью просматриваться предполагаемая нами для простоты дела их близость и общность. Таким образом, ни принадлежность к референтной группе, ни ситуационный стиль ни порознь, ни вместе не могут объяснить в полной мере вариаций, заметных в обиходном выборе языка в многоязычном окружении. Нужно также заметить, что ситуационные стили, как бы тщательно мы их ни определяли, не способны дать нам достаточно надежной картины социокультурной организации того или иного многоязычного окружения.

(в) Тот факт, что два человека, предпочитающие говорить друг с другом на языке Х, тем не менее переключаются на Y (или явно колеблются между Х и Y), обсуждая определенный темы, вынуждает нас рассмотреть тему per se как фактор, регулирующий использование языка в многоязычном окружении. Ясно, что можно говорить о национальной экономике (тема) в высшей степени неформально (ситуативный стиль), связывая при этом себя со своей семьей (референтная группа). При таких условиях – даже если референтная группа и ситуация действуют сообща, требуя определенного языка – тема нередко способна перевесить и вызвать появление другого языка ³.

Тематическое регулирование языкового выбора предполагает, что некоторые темы как-то лучше "идут" на одном языке, чем на другом в конкретном многоязычном контексте. Это может быть вызвано разными, хотя и взаимоусиливающими факторами. Так, некоторые многоязычные люди могли "приобрести привычку" говорить на тему х на языке Х – частично потому, что, например, именно на этом языке их научили рассуждать на данную тему (например, они получили университетское образование в области экономики по-французски), частично потому, что у них (и у их собеседников) недостает терминов для полноценного обсуждения х на языке Y; частично из-за того, что в самом языке Y может быть недостаточно соответствующих терминов, или эти термины недостаточно точны, а частично – из-за того, что тему х как-то не принято обсуждать на языке Y. Само многообразие источников тематического регулирования подсказывает, что, возможно, тема сама по себе не является удобной аналитической переменной при рассмотрении языкового выбора с позиции социальной структуры и культурных норм многоязычного окружения. Тема мало что дает нам для понимания как процесса, так и структуры социального поведения. Однако тема обычно демонстрирует модели (patterns), отражающие модели основных областей деятельности в рассматриваемых обществах. Мы можем выявить эти последние, если мы выясним, почему значительное число людей в конкретном многоязычном окружении получили в определенный момент времени образование на том, а не на другом языке; или что означает для данного многоязычного окружения, что язык Y меньше приспособлен для темы х, чем язык Х. Это ведь означает больше, чем просто соотношение языка и темы в межличностном общении, не так ли? Не означает ли это, что некоторые признанные социокультурные сферы деятельности, как минимум временно, находятся под эгидой одного языка (а возможно, следовательно, и одной части населения), а не другого?

Таким образом, хотя тема, несомненно, исключительно важна для понимания вариативности языкового выбора у двух наших гипотетических госчиновников, мы должны найти способ выявления и соотнесения их индивидуальных, сиюминутных выборов с относительно стабильными моделями выбора, которые существуют в их многоязычном окружении в целом.