Текст взят с психологического сайта http://www.Myword.Ru

Зинченко в.П., Моргунов е.Б.

Человек развивающийся.

Очерки Российской психологии

М., 1994. 333 с.

В учебнике предпринята попытка восстановления психологии в роли и функции неотъемлемой части культуры и цивилизации, придания ей статуса профессии, а не узкой специальности, которой она стала в советское время. Учебник представляет собой опыт, направленный на расширение профессионального сознания психологов. Поэтому его центром стали культурно-историческая психология и психологическая теория деятельности, обогащенные традициями Серебряного века российской культуры.

Он предназначен для студентов старших курсов, аспирантов и преподавателей философских и психологических факультетов университетов и может быть полезен при подготовке к курсам "Психология развития", "Общая психология", "История и методология психологии", "Мышление и искусственный интеллект".

Зинченко Владимир Петрович

1931 г.р., окончил отделение психологии Московского университета (1953), доктор психологических наук, профессор, академик Российской академии образования, почетный член Американской академии искусств и наук. Создал лабораторию инженерной психологии в НИИ Автоматической Аппаратуры (1961), кафедру психологии труда и инженерной психологии в МГУ (1970), кафедру эргономики Московского института радиотехники, электроники и автоматики (1984). Многие годы руководил отделом эргономики ВНИИ Технической эстетики, был директором-организатором Института человека РАН.

В.П. Зинченко – автор свыше 300 научных работ, в том числе многих книг, посвященных проблемам детской психологии, психологии восприятия, памяти, деятельности и действия, теории и методологии психологии, инженерной психологии и эргономики. Многие работы изданы на английском, немецком, испанском, японском и других языках.

Евгений Борисович Моргунов

Родился в 1958 году в г. Ставрополе. Окончил факультет психологии Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова в 1981-м году, аспирантуру факультета психологии в 1984-м году. Кандидат психологических наук, доцент.

Работает в Московском институте радиотехники, электроники и автоматики, где читает лекции по курсам "Психология инженерного творчества" и "Основы эргономики".

Автор более 30-ти публикаций по различным отраслям психологии, эргономики и гуманитаризации образования.

ПРЕДИСЛОВИЕ

В стихотворении "Кремль в буран конца 1918 года" Борис Леонидович Пастернак писал: За морем этих непогод Предвижу, как меня разбитого, Ненаступивший этот год Возьмется сызнова воспитывать.

Предвидение оправдалось не на один год, а на много десятилетий, которые все сызнова и сызнова воспитывали, применяя весьма и весьма крутые меры. Перманентная революция не получилась. Вместо нее получилось перманентное воспитание, формировавшее опыт страха, навыки выживания, инстинкты самосохранения. . . Воспитывали (потом "учили" и вещали) не только поэтов; воспитывали всех, в том числе и ученых. Мало этого. Искусство и наука сами должны были выступать в роли воспитателей, при этом их заставляли пренебрегать духовностью, эстетикой, культурой, научностью, здравым смыслом, наконец.

При такой деформации смысла, целей, задач искусства и науки возникает большой соблазн вычеркнуть эти десятилетия из истории, из памяти. Но так не бывает. Эпоха, конечно, не заслуживает панегириков, однако, причем здесь люди? Они всегда заслуживают внимания и памяти. В советское время не было года, когда бы не было великих поэтов, писателей, музыкантов, композиторов, актеров. Были и замечательные ученые, была наука, и есть богатое научное наследие в подлинном смысле этого слова. Наследие нуждается в осмыслении, в означении, в сохранении; оно властно требует развития и приумножения. Амнезия в науке, как и в жизни, к добру не приводит. Уж в этом-то было время убедиться на опыте советской культуры и науки. Справедливости ради нужно сказать, что несмотря на насильственные меры, даже в этом жестоком опыте полная амнезия достигнута не была. Поэтому у нас есть все основания вспоминать положительное, нетленное.

Настоящая книга посвящена российской психологии в основном советского периода. Не забыта и современная проблематика. Авторы не брали на себя функцию критиков, хотя и не избегали критики специально. Судить легко, поэтому критиков сейчас достаточно. Некоторым из них уже мало упрекать психологов в цитировании "классиков", в исповедывании (часто вполне искреннем) диалектического материализма. Уже звучат упреки в цитировании вначале развенчанных, а затем и уничтоженных "классиков". Было и это, и ученые за это однажды уже поплатились. Кое-кто жизнью. Давайте устроим им вторую гражданскую смерть?! И вновь придем к амнезии, но теперь не насильственной, а добровольной.

У современной научной молодежи и без того достает скепсиса, а то и нигилизма по поводу отечественной истории, в том числе и истории науки. Дореволюционной науки она не знает, а пореволюционную она не хочет знать или вытесняет. Это наводит на грустные размышления, особенно когда речь идет о психологах. Науку нельзя начать с начала, даже если очень хочется. Она всегда продолжение, традиция: "Всем нам являлась традиция, всем обещала лицо, всем, по-разному, свое обещание сдержала. Все мы стали людьми лишь в той мере, в какой людей любили и имели случай любить. Никогда, прикрывшись кличкой среды, не довольствовалась она сочиненным о ней сводным образом, но всегда отряжала к нам какое-нибудь из решительнейших своих исключений" [Борис Пастернак. Избр. соч в двух томах. Т. 2, с. 139]. Не заслуживает отечественная психология "сводного образа" воспитателя "нового человека", хотя, конечно же, было и такое.

Не надо забывать, что наука ведь по своей природе "абсурдна". (Может быть, точнее ее следует назвать абсурдистской.) Она имеет право на любую гипотезу. Ей нужны "иррациональные числа", "чистые культуры", "сверхвысокие или сверхнизкие температуры", "сверхпроводимость", "башни молчания", "абсолютная сенсорная изоляция", "tabula rasa", "слепоглухие обязательно от рождения", "факторы по одному". Словом, ей нужно все то, что в реальной жизни не встречается или недоказуемо, но что обязательно нужно вообразить, потом реализовать, потом вернуть в действительность, в жизнь. С этой точки зрения крайне поучительно, что большевики, которые не только в абсурдном, но и в бесчеловечном виде реализовывали свою утопию, постоянно обвиняли науку в том, что она отстает от жизни или она далека отнес. По их критериям, наука тем полезнее, научнее, лучше, выше, чем быстрее она догоняет или предвосхищает утопию. Классическим в этом отношении примером является большевистский восторг по поводу Лысенко. Вот уж действительно: "Мы пожнем и посеем и вспашем". По абсурдности с ним может соревноваться лишь идея формирования "нового человека", который по характеристике А. Платонова: "это голый человек без души и имущества, в предбаннике истории, готовый на все, только не на прошлое".

Но не все так мрачно. Спустя четыре года (в 1933), тот же Платонов напишет: "Страна темна, а человек в ней светится". Об этом свечении в подсоветской культуре и науке авторы старались не забывать и напоминать о нем читателям.

Как это ни парадоксально, но наука получила шансы на выживание благодаря авторитарности, замкнутости, полной герметичности революционного сознания, истреблявшего у большевиков способность к мышлению. Последнее (действительно последнее) оказалось много хуже религиозного мышления: "При всем разнообразии религиозных воззрений религия всегда означает веру в реальность абсолютно-ценного, признание начала, в котором слиты воедино реальная сила бытия и идеальная правда духа" [С.Л. Франк. Этика нигилизма. В кн. Вехи. Из глубины. М., 1991, с. 171-172]. Вместо всего этого у большевиков доминировали революционная целесообразность и фанатичная вера в абсурдную утопию. Эта вера не только противостояла разуму, но и вызывала патологическую ненависть к интеллекту, к мышлению, к интеллигентности. Главным источником экстаза уничтожения, вирусов ненависти был большевистский вождь, который, если и не отчетливо осознавал, то интуитивно чувствовал, что само мышление, как заметил А.М. Пятигорский, – объективно является провокацией и подстрекательством. Соперники в этом ему были не нужны.

Даже если бы ученые захотели, они не смогли бы в полной мере принять большевистские "правила игры", ужесточавшиеся с каждым годом. Наука, если и не сохраняла "правду духа", то учитывала "реальные силы бытия", она с ними имела дело. Правда духа чаще всего утаивалась. Ученые при всех своих фантазиях, гипотезах вынуждены были непосредственно соприкасаться с той самой действительностью, которая так старательно изгонялась из революционного сознания. И наука выработала постепенно свои правила игры, точнее способы выживания, в ситуации "идеологического общежития" (о них позже). Конечно, были потери, погромы, катастрофы, кризисы, жертвы. Гибли целые направления, в том числе в психологии (психотехника, педология, психоанализ, социальная психология). Но в целом психология выстояла, восстановилась, доказала неистребимость мысли даже в ситуации страха. На нашей науке еще сохраняются "родимые пятна коммунизма". Но в книге – не о них. Российская психология – это не фантом, и авторы имеют

реальный предмет изложения. Более того, мы имеем все основания гордиться своей "репрессированной наукой", притом нисколько не меньше, чем наши коллеги из цивилизованных стран гордятся своей наукой. Слава Богу, мы, наконец, можем гордиться не "по-советски", а реальными достижениями своей науки, не преувеличивая, но и не преуменьшая их.

Наша книга посвящена памяти профессора Московского университета Георгия Ивановича Челпанова. Он основал Психологический институт, которому ныне исполняется 80 лет. Этот институт до сих пор является Парадным подъездом российской психологической науки. Здесь не место излагать его историю, которая еще ждет своего летописца, но все же уместно напомнить некоторые штрихи. Главным, видимо, был нравственный облик, профессионализм и вкусы основателя института. В институте в разное время работали Г.Г. Шлет, Н.А. Бернштейн, Л.И. Божович, Н.Н. Волков, Л.С. Выготский, Ф.Д. Горбов, Н.Ф. Добрынин, Н.И. Жинкин, А.В. Запорожец, К.Н. Корнилов, А.Н. Леонтьев, А.Р. Лурия, В.Д. Небылицын, В.Н. Пушкин, С.Л. Рубинштейн, Б.М. Теплов, П.А. Шеварев, Д.Б. Эльконин, П.М. Якобсон и многие другие известные российские психологи. А.А. Смирнов, несколько десятилетий возглавлявший институт, по своему благородству был равен Г.И. Челпанову. У многих из них были тесные профессиональные и личные контакты с P.O. Якобсоном, Ю.А. Броннфонбреннером.Дж. Брунером, К. Коффкой, Ж. Пиаже, К. Прибрамом, П. Фресом, Ж. Нюттином и др. Все они в меру своих сил и возможностей старались сохранять традиции, заложенные при создании института Г.И. Челпано-вым. Низкий поклон им за это. К сожалению, авторам не удалось уделить им в книге того внимания, которого они заслуживают.

В.П. Зинченко

ВВЕДЕНИЕ

Для психологии настали новые времена, открылись новые перспективы. Вместе с ветром перемен возобновился интерес общества к их субъекту – человеку, была провозглашена ориентация общества на новые ценности. Стало актуальным широкое практическое использование тех потенциалов психологической науки, которые не находили спроса в застойные годы. Неверно думать, что психология раньше не имела выхода в практику. Однако абсурдные идеологические требования привели к созданию целого ряда психологических мифов, например, о формируемости психики под воздействием упорядоченных педагогических процедур, о едином идеальном лике человека будущего – о homo sovieticus. Все они не прошли проверку практикой. Новое время требует новых решений.

Вывод из сказанного может быть достаточно простым. Нам нужно искать собственный путь развития своей культуры при всей несомненной пользе учебы у других культур и взаимодействия с ними.

Нужно сказать, что процесс культурного возрождения страны уже начался, идет он стихийно и практически никем не осмысливается. Создаются гимназии, церковно-приходские школы, свободные университеты, образовательно-культурные центры, многочисленные фонды, издательства, журналы, газеты. Участвует в этом эмиграция разных поколений (от дома Романовых до Эрнста Неизвестного) и культурная общественность Запада. К сожалению, впереди идут формы масс культуры, где сексология смешана с порнографией, религия с мистикой и парапсихологией. искусство с безвкусицей, лубок с невозможными формами, типа "Гей, славяне". В знахарстве, астрологии, прорицательстве, хиромантии, графологии мы уже почти достигли тех высот, на которых Россия была в начале этого века. Множатся так называемые психологические и психотерапевтические службы, в которых людьми без специальной подготовки широко практикуется тестирование, консультации по всем жизненным проблемам, разного рода тренинги общения, управления, сеансы медитации, излечения от заикания, алкоголизма, наркомании, посттравматических стрессов. Конечно, среди этих служб есть и профессиональные, выполняющие полезную и необходимую работу, которую не спешат взять на себя государственные службы образования, медицины, науки. Все нарождающиеся службы хронически нуждаются в надежных знаниях о человеке. Потребность в использовании таких знаний делает неизбежным преодоление "феодальной раздробленности" и "фельдшеризма" в науках о человеке.

Настало время проанализировать потенциалы отечественной культуры и психологии, оценить силы, способные не нагромождать блок-схемы в попытке создать системный вид психики, но оказать реальную помощь в возрождении образа целостного человека во всем богатстве его проявлений. Нам кажется, что этот образ может быть воссоздан с помощью отечественного культурно-философского и психологического наследия. В настоящее время, когда широко открылись возможности для знакомства с работами прежде закрытых для читателя авторов, увеличиваются и шансы плодотворного освоения психологами отечественной нравственной философии, в частности трудов П.А. Флоренского, Н.А. Бердяева, М.М. Бахтина, Г.Г. Шпета. Их работы наполнены глубокими размышлениями о человеке, позволяют рассмотреть в нем то, что ускользало от взора психологов прежде и позже. Размышления этих мыслителей объединяет бережное, почти трогательное отношение к человеку, подлинный, а не лишь провозглашенный гуманизм. Они видят целостность человека, а не препарируют, используя негодные инструменты, как это стало привычным в более позднее время. Более глубокое понимание человека присуще им, так как сам взор их яснее и просветленнее. Они видят место человека в культуре и роль духовности в становлении человека. Этим мыслителям чужды попытки притормозить или даже остановить внутреннее самодвижение человека, чтобы удобнее было его анализировать. Они принимают его таким, каков он есть, то есть изменяющимся и развивающимся. Подмечают внутреннее движение души во внешних проявлениях, а по результатам самонаблюдения они могут подмечать глубокие внешние проявления. Наблюдая себя, они видят весь мир. И в этом смысле одним из основных предметов размышления для них являлись они сами. Человек развивающийся находился в центре их мышления. Они понимали, что развитие мира является производным от развития человека. И поэтому именно так мы назвали эту книгу.

В основе написания этой книги лежало наше желание додойти к психологии как к науке исторически. Мы видели проявление этого подхода прежде всего во внимательном отношении к тем предпосылкам развития нашей науки в начале века, которые складывались, но не сложились. Но когда в очередной раз просматриваешь философско-психологические работы того времени, невольно в голову приходит афоризм М.А. Булгакова о том, что рукописи не горят. Несмотря на трагическую судьбу многих отечественных мыслителей, образ их мышления, идейная среда, взрастившая их разум, повлияла и продолжает влиять на психологию наших дней.

Культурно-исторический подход к психологии сегодняшней имеет своими корнями идеи Л.С. Выготского. Вспомним его слова: "До сих пор еще многие склонны в ложном свете представлять идею исторической психологии. Они отождествляют историю с прошлым. Изучать нечто историческое означает для них изучать непременно тот или иной из фактов прошлого. Это наивное понимание – видеть непроходимую грань между изучением историческим и изучением наличных форм. Между тем историческое изучение просто означает применение категории развития к исследованию явлений. Изучать исторически что-либо – значит изучать в движении" [Выготский Л.С. Собрание сочинений: В 6-ти т. Т. 3.- М.: Педагогика, 1983, с. 62]. Для понимания сегодняшнего состояния и перспектив психологии важно знакомство не только с ее собственной историей, но и с тем культурным контекстом, который окружал психологию и наполнял психологические исследования новыми идеями. Сказанное мы относим в первую очередь к отечественной нравственной философии начала века.

Традиционно вклад Л.С. Выготского в развитие отечественной психологии считался феноменальным, но появившимся неожиданно исключительно в силу его гениальности. Такая точка зрения фактически отражала разрыв культурной традиции. насильственно произведенный в годы сталинщины. Мысли наших соотечественников, возвращенные психологам, делают более очевидной культурную закономерность возникновения феномена Л.С. Выготского.

Значителен и интерес к мыслям этих ученых за рубежом. Издаются произведения, проводятся конференции, разрабатываются психологические и психотерапевтические практики, основанные на положениях учений наших соотечественников. Теории начинают в полной мере представлять практическую ценность. В нашей же стране длительное время замалчивалось и даже дискредитировалось собственное наследие. Мы почти забыли старую истину, что в первую очередь имеет смысл

развивать то, в чем мы традиционно сильны. А интерес зарубежных научных кругов к нашему наследию является лучшим свидетельством его ценности.

Основными доминантами нашей книги являются понятия культуры и сознания. Мы считаем, что именно культура и сознание, являя собой фундаментальные категории как философии, так и психологии, позволяют восстановить требуемый уровень размышлений о человеке.

Плоскость теоретических размышлений пересекается в книге плоскостью реалий и проблем сегодняшнего дня. Среди них проблемы воспроизводства и освоения человеком мира техники, оборачивающиеся неуверенностью в своих силах с одной стороны и технократизмом мышления с другой, проблемы взращивания интеллектуальных ресурсов страны, переориентации образования в русло бережного отношения к культуре и ее носителю – человеку.

Эти проблемы не могут быть решены очередным указом или постановлением. Необходимо целостное философско-психологическое представление о человеке. А его может дать только культура, восстановление в правах опыта, длительного размышления о человеке, его месте в мире. Стремясь сделать более контрастным изложение этого опыта, мы попытались сделать обзор имеющихся редукционист-ских концепций в психологии. Цель их подробного анализа состоит не столько в критике, сколько в выявлении тех реальных трудностей, с которыми сталкивается психологическое исследование. Именно трудности и порождают конкретные формы редукционизма. Даже достаточно очевидные формы редукции психического, будучи инструментом научного поиска, приносят определенные плоды и обогащают арсенал психологического исследования. Они внесли определенный вклад в кристаллизацию требований к единицам анализа психики.

Проблема человеческого разума чрезвычайно обострилась в связи с появлением идей создания его рукотворной копии – искусственного интеллекта. Такая перспектива позволила по-новому взглянуть на казавшиеся прежде тривиальными проблемы. В частности, своеобразное звучание приобрели различения культуры и цивилизации, мышления культурного и технократического. Оказалось, что технократическое мышление может быть расположено в средней части оси. полюсами которой являются мышление культурного человека и искусственный интеллект. Такой подход позволяет объяснить характеристики технократического мышления с помощью механизмов смещения ценностей на мотивы, мотивов на цели, превращение полноценной деятельности в набор отдельных операций. Именно эти свойства технократического мышления объясняют его тягу к созданию искусственного интеллекта. В ней технократ зачарованно замечает свои собственные черты. Наше парадоксальное время привело к чрезвычайно острым конфликтам между человеком, культурой и цивилизацией. Техника, как вырвавшийся из бутылки джинн, "подмяла" под себя и культуру, и человека. Вполне естественной реакцией на это является все обостряющееся внимание к проблеме перспектив человека и культуры в эпоху кризиса техногенного мира. Культура должна рассматриваться не только как среда развития человека и общества, ной как важнейший источник и движущая сила, определяющая направление и формы их развития. Многолетнее поклонение цивилизации как единственно истинному пути развития и обогащения общества в реальности сегодняшних дней привело к ее окончательному отрыву от культуры. Последствия, реализующиеся в полудеятельности, в полупросвещении, кретинизме узкой профессионализации, могут стать летальными как для человека в частности, так и для общества в целом. Пора менять приоритеты в целях и путях развития общества в сторону воспроизводства культуры и человека в ней. Одним из приводных ремней такой переориентации является гуманитаризация народного образования. До последнего времени обстановка в системе образования оставалась печальной. Мы попытались осмыслить ее причины и пришли к выводу, что путь к изменению сложившейся ситуации пролегает через расширение общекультурной составляющей образования, которая воспроизводит единство формируемой человеком картины мира вопреки дифференциации наук, разбивающей эту картину на множество осколков.

Мы, конечно, не претендуем на то, что прошли путь к воссоединению психологии с российской культурной традицией и что лежащая перед Вами книга – результат этого пути. Мы лишь призываем Вас: "Давайте отправимся в этот путь вместе!"

Авторы благодарны за полезные замечания первому читателю настоящей книги ныне покойному Николаю Григорьевичу Кристосуньянцу. Мы также признательны Н.Д. Гордеевой, В.М. Гордон и В.М. Мунипову за множество ценных мыслей, высказанных в процессе подготовки рукописи. Большую помощь в подготовке компьютерного варианта рукописи оказали С.Е. Амелина и Н.Ю. Спомиор.

Авторы признательны фонду "Культурная инициатива" за поддержку настоящего издания, Российской Академии образования и Международному фонду фундаментальных исследований за поддержку исследовательских программ "Геном культурного и духовного развития" и "Координаты поступка", послуживших основаниями для получения результатов, во многом изложенных в данной книге.