
- •Октябристы (союз 17 октября)
- •Замысел дворцового переворота
- •В дни февральской революции
- •Черносотенцы
- •Кишинёвский погром
- •Террористы-черносотенцы
- •Карикатура на черносотенцев. Открытка 1907 г.
- •Товарищи о евгении азефе
- •Арест азефа
- •17 Февраля 1905 г. Боевая организация совершила ещё одно громкое покушение. В Москве взрывом бомбы убило великого князя Сергея Александровича. Разумеется, Азеф прекрасно знал о подготовке этого акта.
- •Встреча азефа с бурцевым
- •Георгий гапон после демонстрации 9 января
- •С. Зубатов.
- •Чернов на допросе у зубатова
- •Сергей зубатов — начальник московского охранного отделения
- •Демонстрация «зубатовцев»
- •Взрыв на аптекарском острове
- •12 Августа 1906 г. Пётр Столыпин, месяц назад назначенный главой правительства, вёл приём просителей на своей даче, находившейся на Аптекарском острове в Петербурге.
- •Карикатура на п. Столыпина (газета «Адская почта», 1906 г.).
- •После взрыва бомбы на Аптекарском острове. 1906 г.
- •«Столыпинские галстуки»
- •Дмитрий богров
- •Столыпинская земельная реформа
- •Убийство герценштейна
- •Крестьянский банк и переселенческое движение
- •Переписка столыпина и толстого
- •Крестьянские бунты против земельной реформы
17 Февраля 1905 г. Боевая организация совершила ещё одно громкое покушение. В Москве взрывом бомбы убило великого князя Сергея Александровича. Разумеется, Азеф прекрасно знал о подготовке этого акта.
Конечно, всё это время полиция не прекращала требовать от него новых сведений. И он их давал, наводя её на своих «соперников». Выдавал отряды боевиков, не связанные с Боевой организацией. Выдавал своих политических противников в партии. А участников собственной Боевой организации тщательно оберегал от ареста.
В сентябре 1905 г. Азефу пришлось пережить неожиданное потрясение. Важный полицейский чиновник Владимир Меньшиков решил назвать эсерам двух сотрудников полиции в их рядах. Одним из них был «инженер Азиев, еврей». По случайному совпадению Азеф оказался дома у эсера Е. Ростковского, когда тому пришло это письмо. Ростковский не знал, кто такой «Азиев», и спросил Азефа. Тот побледнел, но хладнокровно отвечал: «Инженер Азиев — это я. Моя фамилия Азеф».
Эсеры, конечно, не поверили обвинениям против главы их Боевой организации. Он оставался «выше всяких подозрений». С этого момента Азеф прервал своё сотрудничество с полицией. У него имелось веское оправдание — по вине начальства он чуть было не провалился.
Возможно, он хотел и окончательно порвать с полицией. В октябре 1905 г., после провозглашения гражданских свобод, Азеф заявил Чернову: «С террором покончено. Но одно дело, может быть, ещё осталось сделать — единственное дело, которое имело бы смысл. Это — взорвать всё Охранное отделение. Под видом кареты с арестованными ввезти во внутренний двор охранки несколько пудов динамита. Так, чтобы и следов от деятельности всего этого мерзкого учреждения не осталось...».
Если бы охранное отделение взорвали, от полицейской деятельности Азефа действительно «не осталось бы и следов». Тогда он со спокойной душой мог бы полностью перейти на сторону революции. Но среди эсеровских вождей его план поддержки не нашёл.
ей сладенькой улыбочкой Рачковский разлетелся к „Филипповскому", протягивая ему, как при встрече со старым другом, обе руки. ,А, мой дорогой Евгений Филиппович, давненько мы с вами не видались. Как вы поживаете?"
Но „Филипповский" после двух дней скудного арестантского питания обнаруживал мало склонности к дружеским излияниям. Он был чрезвычайно озлоблен и не скрывал этого. Только в самой смягчённой форме можно было бы передать ту площадную ругань, с которой он обрушился на Рачковского. В своей жизни я редко слышал такую отборную брань. „Вы покинули меня на произвол судьбы, без инструкций, без денег, не отвечали на мои письма. Чтобы заработать деньги, я вынужден был связаться с террористами", — кричал на него Филипповский. Смущённый, Рачковский чуть защищался, бросая только слова: „Но, мой дорогой Евгений Филиппович, не волнуйтесь так, успокойтесь!"».
После этого бурного свидания работа Азефа в полиции возобновилась. «Азеф оказался моим лучшим сотрудником в течение ряда лет, — писал позднее А. Герасимов. — Мы в конце концов сошлись на плане, по которому арестов производиться не должно, но в то же время совместными действиями моими и Азефа все попытки революционеров должны неизбежно заканчиваться неудачей». Члены Боевой организации эсеров, по словам Герасимова, оказались у него «под стеклянным колпаком».
121
Е. Азеф. Снимок сделан после 1910 г.
РАЗГОВОР БУРЦЕВА И ЛОПУХИНА
Решающее подтверждение своих подозрений против Е. Азефа В. Бурцев сумел получить в сентябре 1908 г. Через Германию проезжал Алексей Лопухин, бывший директор Департамента полиции и начальник Азефа. Бурцев сел в тот же поезд и, когда состав тронулся, зашёл в его купе. Сначала разговор шёл на обычные темы: о литературе, политике... Затем Бурцев сказал, что «страшные провалы, бывшие в эсеровской партии, объясняются тем, что во главе её Боевой организации стоит агент-провокатор».
A. Лопухин промолчал. После этого
B.Бурцев, по его воспоминаниям, сказал: «Позвольте мне, Алексей Александрович, рассказать вам всё, что я знаю об этом агенте-провокаторе. Я долго и упорно работал над его разоблачением. Он окончательно разоблачён мною! Мне остаётся только сломить упорство его товарищей, но это дело короткого времени».
В апреле 1906 г. в судьбе Е. Азефа произошёл новый неожиданный перелом: его арестовали. Спустя несколько дней Азефа освободили, но работу на полицию ему пришлось возобновить. Правда, вначале Азеф попробовал продолжать «двойную игру» и в мае 1906 г. устроил в Москве покушение на генерал-губернатора Фёдора Дубасова. Взрывом того выбросило из коляски, слегка ранило, но он остался жив. После этого вновь состоялась встреча Е. Азефа с его полицейскими начальниками — П. Рачковским и А. Герасимовым. Рачковский воскликнул, указывая на Азефа: «Это его дело в Москве!». Азеф спокойно отвечал: «Если моё, то арестуйте меня!». Но на его арест начальство не решилось.
Теперь Азефу пришлось более добросовестно трудиться на полицию. Работа Боевой организации пошла вхолостую. Боевики мучительно долго выслеживали намеченную жертву. Когда же им это наконец удавалось, их «вспугивали». «Для этой цели, — писал А. Герасимов, — у нас имелись особые специалисты, настоящие михрютки: ходит за кем-нибудь, прямо, можно сказать, носом в зад ему упирается. Уважающий себя филёр на такую работу никогда не пойдёт, да и нельзя его послать: и испортится, и себя кому не надо покажет».
Азеф выдал полиции ещё несколько боевых групп, помог расстроить покушение на Николая И. После чего заявил Герасимову: «Устал и хочу отдохнуть. Хочу спокойно пожить своей частной жизнью». Тот разрешил ему отправиться «на пенсию», после чего Азеф увлечённо занялся подготовкой нового покушения на царя. На этот раз он уже не собирался выдавать свои планы полиции.
Но тут события приняли совершенно новый оборот. В августе 1908 г. историк-эмигрант Владимир Бурцев направил руководителям эсеров письмо, обвиняя Азефа в предательстве. В. Бурцев ещё в 1906 г. узнал, что в руководстве эсеров действует сотрудник полиции «Раскин». Постепенно он пришёл к выводу, что «Раскин» — это Азеф. В сентябре 1908 г. В. Бурцев встретился с бывшим директором Департамента полиции Алексеем Лопухиным, который находился за границей. В. Бурцев рассказал об успешных террористических актах, которыми руководил Е. Азеф. Возмущённый Лопухин подтвердил, что Азеф — тайный сотрудник полиции.
После этого разговора В. Бурцев потребовал от эсеров назначить третейский суд над собой. В противном случае он пригрозил опубликовать своё обвинение против Азефа. Эсеры согласились и назначили судьями старых революционеров Германа Лопатина, Веру Фигнер и Петра Кропоткина. Трудно было представить более авторитетный состав суда.
Бурцев изложил судьям все свои подозрения. Затем перешёл к свиданию с Лопухиным. Он вспоминал: «Я видел, что мои слушатели были поражены рассказом и ждали всего чего угодно, но только не этого. Меня не прерывали. Я чувствовал, как глубоко все взволнованы и как все боятся своим волнением нарушить тишину».
122
Один из защитников Азефа, Б. Савинков, заявил на суде: «Я обращаюсь к Вам, Владимир Львович, как к историку русского освободительного движения и прошу Вас после всего, что Вам мы рассказали здесь о деятельности Азефа, сказать нам, есть ли в истории русского освободительного движения, где были Гершуни, Желябовы, Сазоновы, более блестящее имя, чем имя Азефа?».
«Нет! — отвечал Бурцев. — Я не знаю в русском революционном движении ни одного более блестящего имени, как Азефа. Но только... под одним условием, если он — честный революционер. Но я убеждён, что он — провокатор, агент полиции и величайший негодяй!»
11 ноября 1908 г. Е. Азеф неожиданно явился на секретную квартиру А. Герасимова в Петербурге. «Он пришёл не предупредив, прямо с поезда, — вспоминал Герасимов. — Таким я его ещё никогда не видел. Осунувшийся, бледный, со следами бессонных ночей на лице, он был похож на затравленного зверя. Азеф был совсем подавлен и разбит. Сидя в кресле, этот большой, толстый мужчина вдруг расплакался: „Всё кончено, — всхлипывая причитал он. — Мне уже нельзя помочь. Всю жизнь я прожил в вечной опасности, под постоянной угрозой... И вот теперь, когда я сам решил покончить со всей этой проклятой игрой, — теперь меня убьют"».
Азеф сказал, что его выдаёт революционерам Лопухин. Герасимов посоветовал ему пойти к Лопухину и уладить дело. После встречи Азеф «пришёл бледный, в ещё большем отчаянии, чем прежде». «Мы совершили очень серьёзный промах, я не должен был туда идти. Лопухин несомненно находится в связи с революционерами, и он передаст им о моём сегодняшнем посещении. Сейчас я окончательно пропал».
Тогда Герасимов отправился к Лопухину сам. Узнав, в чём дело, тот холодно заявил: «Ах, вы хлопочете по поводу этого негодяя... Вся жизнь этого человека — сплошные ложь и предательство. Революционеров Азеф предавал нам, а нас — революционерам. Пора уже положить конец этой преступной двойной игре». О приходе к нему Азефа Лопухин сообщил революционерам. Это стало решающей уликой против Азефа. В декабре Савинков с горечью заявил Бурцеву: «Вы правы во всём! Азеф — агент полиции».
Поздно вечером 23 декабря 1908 г. к Азефу домой пришли три товарища, в том числе В. Чернов и Б. Савинков. Они предложили ему «откровенно рассказать о его сношениях с полицией». Несколько минут Азеф молча ходил по комнате, выкуривая одну папиросу за другой. Затем, взяв себя в руки, сказал: «Я никогда ни в каких сношениях с полицией не состоял и не состою». Затем он вдруг взглянул в глаза Чернову и взволнованно произнёс: «Виктор, мы жили столько лет душа в душу. Как мог ты ко мне прийти с таким... с таким гадким подозрением».
Посетители ушли, предложив Азефу «подумать» 12 часов. После этого он тайно покинул свою квартиру и сел на венский поезд. В прощальном письме он с возмущением писал: «Мне, од-
«Пожалуйста, Владимир Львович! — отвечал Лопухин. — Я вас слушаю». После этого Бурцев стал рассказывать о деятельности Азефа. Позже он вспоминал: «Интерес к рассказу у Лопухина, видимо, возрастал. Я видел, что он был совершенно потрясён неожиданным для него рассказом об Азефе как о главном организаторе убийства Плеве. С крайним изумлением, как о чём-то совершенно недопустимом, он спросил меня: „И вы уверены, что этот агент знал о приготовлении к убийству Плеве?". „Не только знал, — отвечал я, — но и был главным организатором этого убийства"».
Лопухин был взволнован и потрясён: ему открылось, что убийство его начальника и личного друга В. Плеве организовано его бывшим подчинённым.
«Затем я сообщил ему, — писал Бурцев, — что всего лишь несколько месяцев тому назад агент, о котором я говорил, лично организовал покушение на Николая II, которое если и не удалось, то только помимо его воли...»
«Вы, будучи директором Департамента полиции, не могли не знать этого провокатора, — заявил Бурцев. — Он был известен как Раскин, были у него и другие клички...»
«Никакого Раскина я не знаю, а инженера Евно Азефа я видел несколько раз!» — решительно произнёс Лопухин. Хотя В. Бурцев и ожидал подобного признания, оно произвело на него сильное впечатление. Важнейшее свидетельство против Е. Азефа было теперь в его руках.
123
ному из основателей партии с.-р., приходят и говорят: „Сознавайся — или мы тебя убьём". Это ваше поведение будет, конечно, историей оценено. Мне же такое ваше поведение даёт моральную силу предпринять самому, на свой риск все действия для очистки своей чести. Моя работа в прошлом даёт мне силы и подымает меня над смрадом и грязью, которой вы окружены теперь и забросали меня».
25 декабря 1908 г. эсеры объявили Азефа провокатором. Впечатление это произвело ошеломляющее. «Тому, кто сам не пережил тех дней, — вспоминал В. Чернов, — трудно даже вообразить себе овладевшую партией оторопь и ощущение моральной катастрофы». Многие говорили: «Если Азеф — провокатор, то кому же после этого верить? И как после этого жить?».
Между тем Азеф поселился в Берлине под именем купца Александра Неймайера. Когда спустя несколько лет он попытался встретиться со своей бывшей семьёй, его жена, искренняя революционерка, чуть было не застрелила его.
В августе 1914 г. благополучная жизнь Е. Азефа внезапно оборвалась: с началом войны он почти разорился. А спустя год, в июне 1915 г., его арестовали германские власти как известного русского бунтовщика и террориста.
Азеф попросил перевести его из Моабитской тюрьмы в лагерь для гражданских лиц. «Почти по неделям ни с кем не могу перемолвиться словом, — жаловался он. — Я болен, нервно подавлен, не могу ни сосредоточить мыслей, ни читать, о серьёзных занятиях уже нет речи, меня мучит бессонница, и мрачные думы преследуют меня днём и ночью. Теперь я болен не только телом, но и душой». Власти согласились перевести Азефа в лагерь... под его настоящей фамилией. От этого ему пришлось отказаться.
На свободу он вышел только в декабре 1917 г. Здоровье его было подорвано, и 24 апреля 1918 г. Евгений Азеф скончался от болезни почек. Похоронили его на берлинском кладбище. За гробом шёл только один человек — госпожа N., певица из Петербурга, ставшая его спутницей жизни в последние годы. На его могиле не поставили ни памятника, ни креста. Только дощечку без имени, с одним номером — 466.