Степени сохранности языков
Степени сохранности языков (Levels of endangerment) представляют собой шкалу из шести категорий, предложенную в Красной книге языков ЮНЕСКО для более чёткого определения опасности, угрожающей тому или иному языку.
1. Вымершие языки (extinct) — языки, для которых нет ни одного живого носителя; например, полабский, южный манси, убыхский, словинский, прусский, готский, далматинский, керекский.
От них следует отличать древние мёртвые языки (ancient; языки либо вымершие до 1500 г. (дата условна), либо развившиеся в современные языки (как латынь)); книжные языки (мёртвые языки, тексты на которых используются и сейчас); кроме того, существует несколько «возрожденных» вымерших (корнский, мэнский) и мёртвых (иврит) языков, которые являются особым случаем.
1а. Возможно вымершие языки (possibly extinct) — языки, достоверно существовавшие в недалеком прошлом, однако достоверных сведений о том, владеет ли кто-то языком сейчас, нет. Например, западный манси, каппадокийский греческий.
2. На грани вымирания (почти вымершие, nearly extinct) — несколько десятков носителей (хотя может быть и до нескольких сотен), все из которых пожилого возраста. С их смертью язык однозначно вымрет. Например, ливский, водский, орокский, южноюкагирский язык, айнский, маньчжурский.
3. Исчезающие (вымирающие) языки (seriously endangered) — носителей больше (от двух сотен до десятков тысяч), но среди детей носителей практически нет. Такая ситуация может сохраняться на протяжении долгого периода, если язык является «вторым» и используется в обиходе только некоторыми взрослыми. Например, ижорский, вепсский, северноюкагирский, селькупский, идиш, нивхский, кетский, бретонский, кашубский.
4. Неблагополучные языки (endangered) — некоторые дети (по крайней мере, в каком-то возрасте) говорят на языке, но их число сокращается. Общее число носителей может колебаться от одной тысячи до миллионов. Например, ненецкий, карельский, коми, ирландский.
5. Нестабильные языки (potentially endangered) — языком пользуются люди всех возрастов, но у него нет никакого официального или иного статуса и он не пользуется большим престижем, либо этническая территория столь мала (1-2 деревни), что может легко исчезнуть в результате катаклизма (лавина с гор, наводнение, война). Примеры: долганский, чукотский, малые языки Дагестана, белорусский, галисийский, фризский, баскский.
6. Благополучные языки (невымирающие) (not endangered) — русский, английский, эстонский.
Как видно, абсолютное число носителей не играет существенной роли (на гинухском говорит 548 чел., но он попадет в 5 категорию, а на идише в России 30 тыс., и он считается исчезающим (3 категория)). Гораздо важнее то, насколько хорошо язык передается следующим поколениям, что наиболее очевидно из количества детей, на нем говорящих, а также из среднего и минимального возраста говорящих.
*****
Н. Б. Вахтин
Условия языкового сдвига
(К описанию современной языковой ситуации на Крайнем Севере)
(Вестник молодых ученых. Серия: Филологические науки. - № 1. - СПб., 2001. - С. 11-16)
Тема языковой смерти и языкового сдвига для лингвистики сравнительно новая. Причина того, что ученые лишь в конце 1970-х годов заинтересовались этой проблематикой, по-видимому, состоит в том, что "полевые лингвисты", осознавая, что языки, с которыми они работают, быстро утрачиваются, ставили перед собой задачу полноценного описания этих языков и всегда стремились записывать информацию от "экспертов" - представителей старшего поколения.
Языки со следами сильной интерференции, не только воздействующей на лексику, но и разрушающей или изменяющей грамматические и фонологические системы, долгое время считались "материалом второго сорта", в некоторым смысле неполноценным и недостойным того, чтобы тратить на него время и силы. Эту "полевую слепоту" языковедов подметил в 1972 году Вольфганг Дресслер, обвинивший их в том, что, увлекшись описанием "полноценных языков", они "прозевали" интереснейший материал по языковому сдвигу и языковой смерти.
Устойчивый и все растущий интерес к теме языковой смерти возник после появления работ Вольфганга Дресслера 1972, Нанси Дориан 1973, Джейн Хилл 1977, Сьюзен Гал 1979 и других.
Конкретный механизм языкового сдвига, механизм воздействия общественной среды на язык, его структуру и его состояние трудно поддается изучению. Опубликованные в 1980-1990-х годах многочисленные работы, посвященные процессам языкового сдвига, пока еще не приблизили нас к пониманию того, почему одни и те же социальные факторы в различных ситуациях приводят к диаметрально противоположным результатам - то к языковому сдвигу, то к поддержанию языка.
Лингвисты, в общем, едины в понимании того, какие факторы имеют отношение к языковому сдвигу.
Так, Дресслер выделяет крупные "группировки" таких факторов, например:
политические (распространение единого языка, сокращение функций малых языков, ведущее впоследствии к языковому сдвигу);
социологические и социально-психологические (конфликты identity, негативные стереотипы, предрассудки, комплекс неполноценности из-за принадлежности к непрестижной группе; признаками принадлежности к группе являются расовый тип, низкий социальный статус, иногда пол: статус, пол или расу поменять невозможно — поэтому идут по наиболее очевидному пути и меняют язык);
социолингвистические (анализ ситуации с точки зрения (индивидуального) двуязычия и (общинной) диглоссии1);
собственно лингвистические (утрата грамматических категорий, изменения языка под действием сдвига).
Говоря об исчезновении аборигенных языков Австралии, Роберт Диксон дает следующий список факторов, которые повлияли на этот процесс:
1. Настойчивость белых, то есть принятая во многих миссиях и государственных органах ассимиляционистская политика, когда детей отрывали от родителей, иногда насильно, и помещали в школы интернатского типа, где разрешалось говорить только по-английски. Местные языки были повсеместно запрещены в школах.
2. Выбор аборигенов: многие аборигены решили как можно больше получить от новой ситуации — то есть ситуации меньшинства в обществе европейского типа; родители, желавшие своим детям успеха, говорили с ними только по-английски.
3. Сдвиг культурных акцентов: люди, говорящие на двух языках, обычно используют их в разных обстоятельствах: аборигенные языки — на охоте, в быту среди своих; английских — в общественной сфере и с чужими. Однако сравнительная роль этих двух сфер постепенно меняется: все меньше времени отводится охоте и общению со своими, и аборигенные языки, соответственно, используются все реже.
4. Давление СМИ: на радио, на телевидении, на видео, в газетах, журналах, книгах, в школьном обучении используется главным образом английский, таким образом поощряя ребенка говорить по-английски.
Цель данной статьи — предложить некоторые соображения относительно условий, при которых происходит языковой сдвиг. Статья представляет собой конспективное изложение одной из глав книги "Языки народов Севера в ХХ столетии: очерки языкового сдвига".
* * *
При каких условиях происходит языковой сдвиг?
Обычно в качестве ответа на этот вопрос приводят простую механическую схему: один язык (доминантный), оказавшись в контакте с другим, более слабым, распространяется вширь и вытесняет его — просто потому, что носители доминантного языка сильнее в политическом, военном или экономическом отношении. Так рассуждает известный английский лингвист Дэвид Кристал, который однозначно связывает судьбу языков с судьбой народов, которые на этих языках говорят. Существует, пишет он, теснейшая связь между доминированием языка и культурной мощью. Язык не существует в некоем мистическом пространстве независимо от людей, которые на нем говорят, но существует только в сознании его носителей. Когда они добиваются успеха — успешен и язык. Когда они проигрывают — язык проигрывает вместе с ними. По мысли Кристалла, язык становится международным только благодаря политической мощи говорящих на нем людей, особенно — их военной мощи. Историю глобальных языков можно проследить по успешным военным экспедициям солдат и моряков, говоривших на них.
Это, конечно, так — но это объясняет только распространение некоторых языков на больших территориях, где прежде на них не говорили. Однако это совершенно не объясняет самого языкового сдвига, то есть не дает ответа на вопрос:
почему люди, населяющие эти территории, перестают говорить на своих исконных языках и начинают предпочитать им новый?
Предпринимались попытки расположить факторы, влияющие на языковой сдвиг, в причинно-следственном порядке (например, утрата престижа вызывает утрату сфер функционирования, что, в свою очередь, влечет за собой изменение предпочтений и т. д.). Эти попытки соблазнительны, однако обычно не слишком убедительны. Значительно "безопаснее" давать подобные факторы в виде неструктурированного списка, что многие лингвисты и делают — вот такой список:
— исторические (ситуация до контакта);
— демографические (размер группы, браки, рождаемость и др.);
— географические (изолированность, теснота расселения и др.);
— социально-структурные (социальный уровень, экономические ниши, распределение власти);
— институциональные (школы, религия, СМИ, и др.);
— отношение (внутри- и внегрупповые отношения меньшинства).
Похожий список факторов, влияющих на сохранение или утрату языка, приводят Франсуа Грожан, Лайл Кемпбелл и другие.
Все это, безусловно, верно, однако простое перечисление факторов не приближает нас к пониманию конкретных механизмов языкового сдвига, связей между этими факторами и тем более не дает даже слабой надежды на то, что социолингвисты научатся когда-нибудь предсказывать языковой сдвиг.
* * *
В работах по языкам малочисленных народов Севера приводятся в разных комбинациях те же факторы, влияющие на языковой сдвиг. Исследователи называют в качестве основных условий приток русскоязычного населения, смешанный состав населения поселков, политику укрупнения поселков, введение школьного преподавания на русском языке, проживание детей в интернатах, где они лишены возможности говорить на титульном2 языке, распад традиционного хозяйства, рост числа межнациональных браков, а также отсутствие мотивации к изучению языка даже там, где это теоретически возможно. Отсутствие или слабое воздействие этих факторов, наоборот, является причиной языковой устойчивости.
Так, причину устойчивости ненецкого языка справедливо видят в сохранении оленеводства — практически единственного вида хозяйственной деятельности, целиком оставшегося в ведении коренного населения.
Причины вытеснения эвенского языка русским находят в притоке русскоязычного населения, тенденции к укрупнению хозяйств, насильственном переселении из мест исконного обитания, сокращении преподавания языка в школе.
В качестве причины вытеснения энецкого языка называют также общую традицию многоязычия на Таймыре и увеличение процента межнациональных браков.
Основная причина перехода нивхов на русский язык заключается в том, что дети нивхов с самого раннего возраста брались на полное государственное обеспечение и большую часть года находились в школах-интернатах, где они не имели возможности общаться с родителями и где преподавание до 1981 года велось исключительно по-русски.
Факторы, повлиявшие на упадок удэгейского языка, следующие: низведение его до положения разговорного языка в быту и изъятие из школьного обучения и других общественных сфер, рост удельного веса удэгейско-русского двуязычия с ведущим языком русским, что в свою очередь объясняется обучением на русском языке в условиях школ интернатов.
Причины сдвига видят и в отсутствии мотивации к изучению или к сохранению титульного языка. Это часто объясняют тем, что существует устойчивый негативный стереотип титульного языка: уровень и качество жизни в семьях, занятых традиционными промыслами (что, как правило, является существенной предпосылкой сохранения родного языка), заметно ниже, чем у "более русифицированных".
В небольшой публикации А.Е. Кибрика перечислены факторы, негативно влияющие на жизнеспособность языков.
Автор называет:
численность,
возрастные группы носителей (распределение знания языка по возрастам),
характер браков (одно- или межэтнические),
воспитание детей-дошкольников (школьное или домашнее),
место проживания группы (исконная территория или переселение),
языковые контакты,
социальная форма существования группы (наличие или отсутствие традиционных видов хозяйственной деятельности),
национальное самосознание,
наличие школьного преподавания и государственная политика в отношении языка.
Различные исследователи, работавшие как на Крайнем Севере, так и в других регионах мира, приводят более или менее одинаковый набор условий, при которых возможен языковой сдвиг. Однако многие из них оговаривают, что эти условия не независимы, не равноценны и находятся в сложном взаимодействии.
Проблема еще и в том, что предлагаемые факторы не только не дают возможности прогноза, но и тесно связаны один с другим, и ни один из них не может рассматриваться как самостоятельный и тем более главный. Ограничимся одним примером — фактором языкового окружения.
Этот фактор обычно однозначно связывают с шансами языка на выживание:
чем больше контакт с другими языками, тем хуже для жизнеспособности языка.
Однако зависимость здесь явно более сложная: двух- или трехъязычие, распространенное в каком-либо регионе, в большинстве случаев не мешает контактирующим народам разговаривать внутри своей группы на на родном языке. Примеры таких устойчивых многоязычных коллективов многочисленны;
из близких к нашей теме можно упомянуть
район Приморья / Хабаровского края (нанайцы, негидальцы, ороки, орочи, ульчи, удэгейцы),
района Таймыра (ненцы, ханты, энцы, нганасаны) и
район северо-восточной Якутии (эвены, юкагиры, якуты, чукчи), где постоянно контактирующие между собой группы в течение долгого времени (до 1960-х годов) устойчиво сохраняли свой язык, свободно общаясь как минимум еще на одном из языков, распространенных в регионе.
Кроме того, языковое окружение не существует само по себе: оно меняется в силу каких-то внешних причин —
после переселения группы в другое место (добровольного или вынужденного),
в результате притока иммигрантов,
в результате изменения типа хозяйственной деятельности и т. п.
Каждая из этих внешних причин имеет, в свою очередь, свои причины, создает новую ситуацию и лишь отчасти воздействует на язык напрямую, через механизм языковых контактов.
* * *
Очевидно, что сдвиг может произойти в результате прямого насилия или принуждения. Примеры насилия см. в статье Мориса Сводеша, опубликованной в настоящем сборнике. За примерами принуждения также не приходится далеко ходить:
в конце 1950-х — начале 1960-х годов по всему Крайнему Северу наблюдалась одна и та же картина, когда местные власти в принудительном порядке забирали детей из семей в школы-интернаты, часто вопреки желанию родителей — а в этих школах учились вместе дети разных национальностей, и единственным языком, общим у детей и использовавшимся в общении между детьми и учителями, был русский.
Душераздирающие рассказы о том, как маленький мальчик прятался под шкурами в яранге3, а его находили и насильно тащили в вездеход, чтобы везти в школу; как родители прятали детей в отдаленных стойбищах — а власти вызывали военные вертолеты, и солдаты ловили детей и увозили в школы; как в школах детей наказывали, если они говорили на родном языке, и заставляли говорить только по-русски — все эти истории приходилось слышать и читать десятки раз.
Второе условие сдвига можно сформулировать так: люди перестают говорить на родном языке потому, что перестают считать это для себя нужным. Люди оказываются в ситуации, в которой они по какой-то причине делают коллективный (более или менее отрефлексированный) выбор в пользу доминантного языка. Это условие требует, конечно, внимательного разбора того,
ЧТО скрывается под сочетанием "перестают считать для себя нужным": нужным — для поддержания их identity?
нужным — для экономического или социального успеха?
нужным — для мира в семье?
Кроме того, условия, приведшие к ситуации, в которой носители делают выбор в пользу доминантного языка, тоже требуют особого внимания и могут быть очень разными. Однако в основе многих случаев языкового сдвига лежит именно это — нежелание людей говорить на титульном языке.
Итак, принуждение и выбор - вот два основных фактора, способные вызвать языковой сдвиг. И если с принуждением все более или менее понятно, то понятие выбора заслуживает более подробного анализа.
* * *
Проблематика языкового выбора исследуется в социолингвистике почти исключительно применительно к индивиду. Существуют разные подходы к этой проблеме; цель этих исследований одна:
объяснить мотивацию индивида при выборе того или иного языка или языкового варианта из некоторого набора возможностей.
По-видимому, можно рассмотреть и ситуацию группового выбора, то есть такую, когда решение не использовать тот или иной язык в тех или иных сферах или вообще отказаться от использования одного из языков принимает не индивид, а, скажем, семья, группа людей или языковая общность в целом, причем этот выбор, в отличие от индивидуального, распространяется не на данную коммуникативную ситуацию, а на некий тип будущих коммуникативных ситуаций и/или не на данный момент, а на более длительный срок.
Вряд ли такой выбор является простой суммой индивидуальных выборов; ситуация, скорее всего, сложнее. Тем не менее можно попытаться применить некоторые результаты, полученные при изучении индивидуального языкового выбора, для анализа случаев, когда коллектив регулярно или в ограниченном количестве ситуаций выбирает для общения неродной язык — то есть для анализа того или иного этапа языкового сдвига.
Еще в 1968 году появилась работа Саймона Германа, в которой он разрабатывал поведенческую модель отдельного человека, поставленного в ситуацию языкового выбора. По мысли Германа, у каждого человека есть как минимум три одновременно действующих критерия выбора и то один, то другой оказывается главным в зависимости от различных причин — как сиюминутных, так и имеющих корни в прошлом.
Эти критерии:
собственные потребности - personal needs
непосредственная речевая ситуация - immediate situation
фоновая ситуация - background situation
В каждой коммуникации эти три требования могут действовать согласованно, а могут, наоборот, побуждать говорящего к разному выбору:
он сам может испытывать потребность говорить на том языке, который знает лучше и в котором чувствует себя увереннее;
при этом окружающие могут ожидать от него другого языка;
и одновременно он может внутренне ориентироваться на группу в более широком социальном контексте, непосредственно не участвующую в данной коммуникации, но влияющую на поведение говорящего — в этом последнем случае говорящий может хотеть, чтобы его воспринимали как члена некой социальной группы, актуально не присутствующей, или напротив, может хотеть отграничить, отделить себя от этой группы.
Применительно к нашей проблеме эти три фактора Германа можно, видимо, переформулировать как мотивация прагматического удобства, мотивация ожидания окружающих и мотивация самоидентификации. Оговоримся сразу, что все эти три мотивации во многих случаях действуют не последовательно одна за другой, а вперемешку, сменяя одна другую на разных этапах сдвига, и бывает сложно отделить их друг от друга.
Прагматические факторы, то есть факторы удобства, действуют тогда, когда люди оказываются в ситуации группового двуязычия, то есть постоянно живут в двуязычной языковой общности. Если при этом их родной язык уже вытеснен из производственной сферы, которая "захвачена" другим, доминантным языком (проще говоря, основные рабочие места заняты людьми с другим родным языком), то люди, если они хотят получить работу, вынуждены выучить доминантный язык и говорить на нем на работе. Прагматические факторы вполне могут, следовательно, объяснить выбор второго языка.
Однако прагматические факторы могут объяснить и неиспользование своего языка. На более поздних этапах языкового сдвига, в ситуации, когда какая-то часть языковой общности уже не владеет титульным языком в полной мере, для этой части может оказаться практически неудобно общаться на нем с другими представителями общности, владеющими языком в полной мере. (Я не имею в виду ситуации, когда "полуязычные" или частично забывшие свой язык стесняются на нем говорить, опасаясь насмешки — здесь речь идет о простом удобстве коммуникации). Люди выберут в этом случае доминантный язык просто потому, что он для них как средство общения проще. Чем меньше они его используют, тем сложнее для них становится общаться на нем, и т. д. — и отказ от титульного языка будет нарастать как снежный ком.
Еще один вариант действия прагматической мотивации, тесно связанный с мотивацией ожидания (престижа), — это ситуация, когда взрослые сознательно решают не говорить с детьми на титульном языке, чтобы облегчить им вхождение в новые социальные условия.
Мотивация ожидания окружающих. Прежде всего, окружение человека никогда не бывает однородно. Окружение различно по языку — в него входят как "свои", так и "чужие".
Ожидания "своих". На каком-то этапе развития процесса, который может привести к языковому сдвигу, возникает ситуация, когда привнесенная извне новая социальная и экономическая модель уже в значительной мере изменила структуру общества. В нем возникают "инновационные очаги" — проще говоря, появляются отдельные люди и отдельные семьи, которые — из чисто прагматических соображений — уже в значительной степени приняли новые правила социального поведения:
получили среднее или высшее образование европейского типа,
перешли на работу по найму, переняли "европейские" привычки — одежду, пищу, тип жилища —
и в значительной степени освоили доминантный язык.
Такая ситуация наблюдалась во многих районах Севера в конце 1940-х — начале 1950-х годов.
Между этим, поначалу тонким, слоем и остальной частью населения возникает известное социальное напряжение.
Отношение к этому "новому классу" - смешанное, завистливо-презрительное, но скорее "снизу вверх"; а отношение этих людей к соплеменникам, сохраняющим традиционные социокультурные формы, — скорее отношение "сверху вниз".
Одна женщина 1947 года рождения, рассказывала, как приехала в родной поселок на каникулы между первым и вторым курсом института (она училась в Ленинграде) и как мужчины на улице усмехались, глядя на нее ("Оделась, будто и не наша!"), а женщины завидовали, подходили, рассматривали модный наряд, расспрашивали о жизни в большом городе. Так она и ходила по поселку — как эффектная и эффективная реклама иного образа жизни, как наглядная агитация за все русское, в том числе и за русский язык.
Чем больше становится таких людей, чем более они влиятельны в языковой общности — тем больше у остальной части ее растет подспудная неудовлетворенность своим положением. Включается на всю мощь извечный психологический механизм — "быть не хуже соседей", тем более, что принятие чужого образа жизни, чужой культуры и чужого языка имеет наглядные и конкретные преимущества:
эти люди больше зарабатывают,
их дома богаче,
их дети лучше одеты.
Да и отношение к сохранившим традицию со стороны "перебежчиков" на этом этапе снисходительное: их в глубине души считают отсталыми.
Не следует забывать и того, что между подобными группами всегда существуют не только социальные, но, прежде всего возрастные различия: пожилые люди менее склонны к изменениям, консервативны в своем поведении, в то время как молодые скорее приветствуют инновации, охотнее перенимают чужое. Поэтому в инновационной группе всегда больше молодых, что придает дополнительный оттенок отношениям между этой группой и более традиционной частью общности.
Если социальная и экономическая ситуация, приведшая к появлению инновационной группы, остается стабильной, то через какое-то, достаточно короткое, время (северный опыт показывает, что для этого требуется примерно 15–20 лет) большинство членов данной общности окажется двуязычно: сохранив титульный язык как язык семейный, язык общения со старшими, язык улицы, они станут использовать доминантный язык как язык официальный, производственный.
Однако применительно к Северу эта ситуация не была стабильной: как раз тогда, когда процесс формирования двуязычия у народов Севера развернулся в полной мере (примерно к середине 1950-х годов), произошел резкий социально-политический поворот: началось идеологическое давление в пользу превращения всего населения страны в "единый советский народ", что на деле означало русификацию; на Север хлынул поток приезжих, и мотивация престижа в глазах своих, подталкивавшая к выучиванию доминантного языка как второго основного наряду с родным и к принятию внешней культуры, была смыта гораздо более мощной, грубой и агрессивной волной престижа в глазах чужих, подталкивавшего к забвению своего языка и отказу от своей культуры.
Неудивительно, что ситуация двуязычия (и в каком-то смысле — ситуация культурного равновесия), начавшая было складываться к 1950-м годам, не смогла укрепиться и стала быстро скатываться в сторону отказа от традиционной культуры и языкового сдвига, подталкиваемая уже не только прагматической мотивацией и мотивацией престижа "в глазах своих", но и мотивацией престижа "в глазах чужих".
Родители уже сознательно не учили детей титульным языкам не только потому, что знать русский выгодно, а "родной они и так выучат", но, прежде всего для того, чтобы уберечь детей от унизительного опыта, через который им пришлось пройти самим.
Мотивация самоидентификации. Оказавшись в ситуации давления со стороны
вначале прагматической мотивации ("на языке Б удобнее говорить в большинстве случаев за пределами семьи"),
затем мотивации ожидания ("от меня ожидают, что я буду говорить на языке Б, иначе на меня смотрят свысока и свои, и чужие"),
некоторые носители языка могут захотеть, так сказать, решить проблему раз и навсегда — отграничить себя от этнической группы, находящейся в столь невыгодном положении, и присоединиться к "группе-победительнице" — то есть, иными словами, сменить идентичность (identity).
Одним из важнейших признаков identity является язык — поэтому стремление изменить identity часто влечет за собой отказ от использования титульного языка.
Если данная мотивация вступает в свои права, то взрослые, во-первых, сами не станут говорить на титульном языке, даже если они и могли бы нем говорить, и, во-вторых, ни в коем случае не станут учить детей этому языку. Дети также, стремясь "стать другими", будут отказываться изучать титульный язык и не станут говорить на нем с теми пожилыми родственниками, которые еще могли бы им этот язык передать. Титульный язык в этом случае будет исчезать очень быстро.
* * *
Подводя итог, можно сказать следующее. На разных этапах процесса языкового сдвига, с одной стороны, действует прагматическая мотивация, подкрепленная иногда мотивацией ожидания и переходящая в редких случаях в мотивацию самоидентификации. Толчком к включению этого механизма является обычный (не обязательно агрессивный) культурный и языковой контакт: рядом с привычной жизненной моделью возникает другая модель, часто более привлекательная (или кажущаяся таковой). Если на этом социальные изменения прекращаются, языковая ситуация может трансформироваться из одноязычной в двуязычную. Поддержанные школой и государством, языки меньшинств могут мирно сосуществовать с доминантным языком.
Если же государственная политика и экономическая, демографическая, социальная ситуация продолжает меняться, в особенности, если они меняются в сторону большей настойчивости, исходящей от доминантного языка,
— а именно это произошло в 1950-х годах на Севере, — то возможно включение на полную мощность мотивации ожидания, мотивации самоидентификации, да и просто языкового насилия в разных его формах. Тогда ситуация двуязычия начинает быстро меняться в сторону отказа от титульного языка и перехода на доминантный.
Можно сказать, что в каком-то смысле Северу "не повезло": момент крутого поворота в языковой и национальной политике (середина 1950-х годов) пришелся на момент, когда двуязычие как социальная норма еще только начинало формироваться. Устойчивое двуязычие во многих районах просто не успело "войти в привычку" и было смыто волной лингвистического насилия и резким ростом мотивации ожидания со стороны чужих.
Все три мотивации, объединившись, начали действовать согласованно и толкали народы Севера, до поры до времени, в одном направлении — в направлении отказа от титульных языков и перехода на русский. Отсюда и индивидуальное, потом семейное, потом групповое, а потом и всеобщее (или почти всеобщее) "не хочу говорить на родном языке", то есть та первопричина, которая лежит за процессом языкового сдвига. В дальнейшем эта причина отступает на второй план, уступая место сожалению, что титульный язык теряется, желанию возродить его; однако это уже другая стадия — стадия, могущая привести к языковому возрождению. Многие из языков народов Севера сегодня находятся именно в этой фазе, однако это — тема другой статьи.
Источник текста - сайт Informika.ru.
http://www.philology.ru/linguistics1/vakhtin-01.htm
1 Диглоссия - Одновременное существование в обществе двух языков или двух форм одного языка, применяемых в разных функциональных сферах (как французского и русского языков в дворянском обществе Российского государства в XVIII в.).
2 Титульный - Главный, основной.
3 Яранга - Переносное жилище некоторых народов Севера, состоящее из вертикальной - имеющей в основании круг - стенки и конической крыши из шестов, покрытых оленьими шкурами.