§ 3. От политического энтузиазма 20-х годов через репрессии 30-х к становлению социального прогнозирования в 60—70-е годы

В первые послереволюционные годы недостатка в «размышлениях о будущем» по понятным причинам не было. Это касалось не только публицистики и политических текстов относительно «мировой револю­ции», «построения коммунизма» и т. п., не только художественной (на­пример, антиутопии А. Платонова), но и строго научной литературы.

Помимо упомянутого выше выдающегося аналитика В. Базарова, нельзя не назвать такие имена, как К. Э. Циолковский и В. И. Вер­надский.

Циолковский дал научный прогноз развития космонавтики и прак­тически сделал первый шаг к освоению Космоса; Вернадский сформу­лировал принцип единства экосферы и ноосферы, т. е. принцип це­лостности природно-социальных систем, что, по существу, создало методологическую основу системно-глобального прогнозирования.

Было бы несправедливо также не упомянуть имени эмигрировав­шего из России с родителями будущего нобелевского лауреата Ильи Пригожина — создателя теории динамических систем, которая высту-

пает методологической базой социальных прогнозов в переходные пе­риоды, т. е. в нестабильных системах (И. Пригожин, между прочим, является патроном Санкт-Петербургского центра социально-экономиче­ских исследований, созданного в 1992 г.).

В 20-е гг. в СССР вышло свыше десятка «книг о будущем» (наи­более значительная — «Жизнь и техника будущего», под ред. А. Анекш-тейна и Э. Кольмана [37]), а также множество интересных статей.

Институционализация социального прогнозирования в 60-е гг.

Сталинские репрессии 30-х гг. превратили российскую «раннюю футурологию» — и не только, как известно, ее — в пустыню, истребив почти все мыслящее и загнав в спецхраны все, мыслящими написан­ное. Когда автор этих строк в начале 1950-х гг. — всего 12 лет спустя после смерти Базарова — начал интересоваться «литературой о буду­щем», ему удалось отыскать лишь трех оставшихся в живых сопри­частных «ранней футурологии» 20-х гг.: Э. Кольмана, Б. Кузнецова и С. Струмилина. С понятной сдержанностью эти ученые отнеслись к неизвестному им молодому человеку, и только рекомендации именитых историков из института, где он был аспирантом, делали атмосферу чуть более доверительной. Немного знакомства с домашними архива­ми, краткие пояснения — и все. Да и что еще можно было сделать в обстановке тех лет? О публикации уникальных документов не могло быть и речи...

Во время хрущевских реформ ситуация изменилась несуществен­но. Появились два-три энтузиаста, которые — параллельно с анало­гичными энтузиастами на Западе — носились с идеей «футурологии», «пробивали» также идею создания Научного совета по «марксистско-ленинскому прогнозированию» — совершенно утопическая затея, за­кончившаяся партийными выговорами.

Новоявленное «прогнозирование» встречалось в штыки не только догматиками, и если бы не принципиальная позиция тогдашнего ди­ректора Института конкретных социальных исследований А. М. Ру­мянцева, а также некоторых из ведущих социологов (в первую оче­редь, В. Ж. Келле), то никакого социального прогнозирования в те годы появиться бы не могло.

И все же на фоне возрождения отечественной социологии в 60-е гг. в рамках Советской социологической ассоциации возникла ис­следовательская секция социального прогнозирования (1967 г.), а в первом социологическом институте АН СССР в начале 1969 г. возник первый, единственный и по сию пору, сектор социального прогнозиро­вания (рук. И. В. Бестужев-Лада).

И сектор, и секция выжили. Больше того, они сразу же сделались базой постоянно действующего семинара по социальному прогнозиро­ванию, который стал собираться едва ли не каждый месяц, а число участников перевалило за сотню и растворилось в тысячах энтузиастов разных областей прогнозирования, собиравших в 1967-70-е гг. огром­ные конференции во многих городах страны. Помимо материалов этих конференций и множества брошюр, появившихся в конце 60-х гг., мно­гие подготовленные в те годы труды по социальному прогнозированию, словно свет угасших звезд, продолжали выходить в 70-е гг., когда уже все было вновь разгромлено.

Типичными в данном отношении являлись «Окно в будущее: сов­ременные проблемы социального прогнозирования» И. Бестужева-Лады (1970) [16]; «Предвидение и цель в развитии общества: философско-социологические аспекты социального прогнозирования» А. Гендина (1970) [35]; «Методологические проблемы социального прогнозирова­ния» под ред. А. Казакова (1975) [43], «Вопросы прогнозирования об­щественных явлений» под ред. В. Куценко (1976) [33] и др.

Руководителем многих проектов, автором или ответственным ре­дактором соответствующих монографий был автор настоящей главы — И. Бестужев-Лада (выделено мною. — Ред.). Сборники статей по со­циальному прогнозированию под ред. А. Гендина (вышло 14 выпусков) относились преимущественно к педагогической прогностике, но некоторые охватывали более широкий круг вопросов, были связаны с методоло­гией технологического прогнозирования вообще. Постепенно курс на «наведение мостов» между социологией и другими науками, аналогич­ный тому, что имело место в мировой прогностике, дал свои плоды.

В конечном итоге появилось несколько работ, не относящихся соб­ственно к технологическому прогнозированию, но по-своему интересных. Среди них — монография Л. Рыбаковского «Методологические вопро­сы прогнозирования населения» (1978) [54], коллективная монография «Саморегуляция и прогнозирование социального поведения личности» под ред. В. Ядова (1979) [55], монография О. Гаврилова «Стратегия правотворчества и социальное прогнозирование» (1993) [34] и др. Почти все материалы такого характера можно найти в статьях, опубликован­ных в 1974-94-е гг. в журнале «Социологические исследования».

Метаморфозы социальной прогностики. За очерченными рамка­ми термин «социальное прогнозирование» употреблялся — и до сих пор употребляется — как бы красоты ради. Так, например, учебник для вузов «Основы экологического и социального прогнозирования» [45] на деле посвящен целиком экономическому прогнозированию, «со­циальному» там уделено четыре странички — о повышении уровня жизни. Именно так понимали «социальное» в пресловутой «Комплекс­ной программе научно-технического прогресса», и именно так понимают

его (как «остаточный соцкультбыт») до сих пор почти все отечествен­ные экономисты.

Социальное прогнозирование, вырвавшееся именно под этим наз­ванием на поверхность из тайников интеллектуальной жизни, в сло­жившихся условиях было изначально обречено. Ему не могло быть места в рамках официальной идеологии социалистического строитель­ства и движения к коммунизму, поскольку здесь господствовала не ло­гика прогноза, а нормативно-идеологическая догматика. В этой атмос­фере возник, на первый взгляд, загадочный, но вполне объяснимый феномен как бы имитации прогнозирования. В 1967-91 гг. в СССР появилось свыше полутысячи монографий и несколько тысяч статей, в которых детально описывалось, как прогнозировать, но не содержа­лось никаких конкретных прогнозов, тем более технологических. В секретных документах для сугубо служебного пользования мы видим лишь более или менее грубую подделку прогнозирования. Социальное прогнозирование тем более не составляло в этом ряду исключения. Да­же работы, выполненные в парадигме технологического прогнозирова­ния, сводили эксплораторный подход к набору социальных проблем, вроде бы преодолимых и преодолеваемых, а отнюдь не выводимых на сколько-нибудь отдаленную перспективу. Нормативный же подход пол­ностью тонул в догмах «научного коммунизма». Работы по глобалистике, в изобилии появлявшиеся во второй половине 70-х — первой половине 80-х гг., целиком сводились к «критике буржуазной футурологии». Работ в русле альтернативистики не было (и до сих пор нет).

В сентябре 1970 г. на Всемирном социологическом конгрессе в Варне А. М. Румянцев триумфально выступал во главе многочислен­ной советской делегации. Это был своего рода апофеоз тех, кого позже назвали «шестидесятниками». Либерал Румянцев позволял себе в кру­гу ведущих сотрудников ИКСИ (среди них Б. Грушин, Ф. Бурлац­кий, Г. Осипов, Н. Лапин, Ю. Левада, В. Ядов, автор этих строк и др.) высказываться в таком, например, стиле: «Все формации, — гово­рил он, — возникали естесгвенноисторическим путем. И только одна — неестественным» (цитирую по памяти).

. Подобное «вольнодумство» не могло окончиться иначе, как отстав­кой с поста директора Института и вице-президента АН СССР, что и произошло вскоре после варненского конгресса.

На руинах разгромленных организаций в сфере прогнозирования в 1972 г. была все же создана госслужба (окончательно оформленная в 1976-79 гг.), носившая странное название «Комплексная программа научно-технического прогресса». В нее оказались вовлеченными сотни НИИ, десятки тысяч специалистов, «координируемых» специальным научным советом в составе более полусотни комиссий, с опорой на особый институт — Институт народнохозяйственного прогнозирования с несколь­кими сотнями штатных сотрудников. Разрабатывались не прогнозы, не программы, не планы, а сводки аналитических записок с перечнями назревавших проблем (вне всякой связи с инструментарием технологи­ческого прогнозирования), с требованиями денег, штатных единиц и пр.

Работа велась на 20-летнюю перспективу. Предполагалось, что она должна ложиться в основу каждой следующей пятилетки. Однако гос-плановцы, работавшие по принципу «планирования от достигнутого», производили свою собственную гору засекреченных докладов, которые исчезали в мусорных корзинах и их заменяли новые, точно так же спо­собные порадовать начальство. На протяжении почти 20 лет четыреж­ды (в 1972-74, 1976-79, 1981-84 и 1986-89 гг.) повторялась эта игра в «прогнозное научное планирование» с упреждением на 10-15 лет, пока, наконец, в 1990 г. не обнаружилось, что никакого «социалисти­ческого планирования» в природе не было, был политический блеф, манипулирование дутыми цифрами, далекими от реальной действи­тельности. Соответствующим образом выглядела и «научная основа» подобных планов и программ.

Организации футурологов после 60-х гг. Между тем к середине 70-х гг. стали постепенно возрождаться разгромленные организации футурологов. Инициативу проявили несколько преподавателей Мос­ковского авиационного института, начавшие собирать энтузиастов на полулегальные семинары. Затем в 1976 г. при одном из комитетов Все­союзного совета научно-технических обществ удалось создать общест­венную комиссию по научно-техническому прогнозированию, а в 1979 г. комиссия была развернута в Комитет, состоявший из более чем десятка комиссий, в том числе по социальным, экономическим, экологическим и глобальным проблемам научно-технического прогнозирования. 1960-е гг. явились годами расцвета деятельности Комитета, объединившего сотни специалистов почти из всех союзных республик, проводившего еже­годно весьма представительные конференции и издавшего ряд ценных пособий (среди них «Рабочая книга по прогнозированию», 1982 [50], и несколько учебных пособий).

Однако к 1990 г. и эта общественная организация «выработала» свой потенциал. Вынужденно оторванная от реальных нужд государст­ва и производства, закостенелая в привычном бюрократизме, она ока­залась не в состоянии приспособиться к быстро меняющейся обстановке. Возникли качественно новые формы координации. Одна из них — соз­данная в 1989 г. Ассоциация содействия Всемирной федерации иссле­дований будущего и сеть опирающихся на нее центров исследований будущего. Эта форма работы только разворачивается и пока преж­девременно говорить о ее результатах.