48 А. В. Петровский, в. А. Петровский

ем в других индивидах и, в частности, в самом себе как «другом», что формирует в других идеальную его представленность — его «личност-кость», то мы получили бы наиболее полную его характеристику имен­но как личности. Индивид может достигнуть ранга исторической лич­ности в определенной социально-исторической ситуации, охарактеризо­ванной в марксистской концепции о роли личности в истории, только в том случае, если эти изменения затрагивают достаточно широкий круг людей, получая оценку не только современников, но и истории, ко­торая имеет возможность на своих весах эти личностные вклады доста­точно точно взвесить. Напомним, что, изменяя других, личность тем са­мым изменяет себя и что ее вклады в других есть изменение и преобра­зование ее собственных личностных характеристик («через других мы становимся самим собой», как об этом писал еще Л. С. Выготский). Если подлинную личность метафорически можно трактовать как источник некой мощной радиации, преобразующей связанных с нею в условиях деятельностного опосредствования людей (радиация, как известно, может быть полезной и вредоносной, может лечить и кале­чить, ускорять и замедлять развитие, становиться причиной различных мутаций и т. д.), то индивида, обделенного личностными характеристи­ками, можно уподобить нейтрино, гипотетической частице, которая пронизывает любую, сколь угодно плотную среду, не производя в ней никаких—ни полезных, ни вредных—изменений. Безличность — это характеристика индивида, безразличного для других людей, че­ловека, от которого «не жарко и не холодно», чье присутствие или от­сутствие ничего не меняет в их жизни, не преобразует их поведение, не обогащает и не обездоливает их, и тем самым лишает его самого лич­ности.

Может возникнуть вопрос: если личность и индивид не тождествен­ны, то, считая теоретически возможным наличие индивида, не осущест­вившего себя как личность, допустимо ли предположить существова­ние личности без индивида? Допустимо, но это будет квазиличность. Разве не обрели личностные характеристики Козьма Прутков и прописанный на 16-й полосе «Литературной газеты» «людовед и душе-люб» Евгений Сазонов, за которыми нет реальных людей. Если и не было Иисуса Христа как конкретного индивида, его «личность», сконст­руированная евангельскими легендами, оказывала огромное влияние на социальную жизнь и христианскую культуру на протяжении двух тысячелетий, структурируя и деформируя личности и судьбы людей, их взгляды, чувства и убеждения. Преобразующее действие исторической квазиличности оказывается не менее действенным, чем иной истори­ческой.

Разумеется, индивид «без личности», как и квазиличность «без ин­дивида» — явление исключительное, но обращение к такой гипотетиче­ской ситуации как мысленному эксперименту достаточно показательно для понимания проблемы единства и нетождественности личности и ин­дивида. Вместе с тем рассмотренная здесь идея трех измерений в опи­сании личности не может быть, как мы считаем, сведена к проблеме соотношения индивида и личности; она открывает возможность отве­тить на многие другие, давно уже поставленные вопросы психологин личности.

Быть личностью... Можно предположить, что на определенном этапе общественного развития личностное как системное качество ин­дивида начинает выступать в виде особой социальной ценности, свое­образного образца для освоения и реализации в индивидуальной дея­тельности людей. Вероятно, нужны специальные исследования истори­ков материальной и духовной культуры, чтобы выявить ту степень раз­вития общества, на которой с необходимостью порождается и воспро-

ИНДИВИД И ЕГО ПОТРЕБНОСТЬ БЫТЬ ЛИЧНОСТЬЮ 49

изводится в деятельности людей ценностность личностного начала в индивиде. Однако уже сейчас можно допустить, что филогенетически появление подобного эталона было связано с общественным разделе­нием труда (см. К. Маркс «Тезисы о Фейербахе»), с возникновением на этой почве имущественного неравенства и порождаемым этим неравен­ством стремлением на одном полюсе сохранить и упрочить идеальную представленность свыше, «от бога» поставленных властителей, а на другом полюсе снять собственную обезличенность, что объективно мог­ло быть достигнуто лишь в условиях классовых битв. Таким образом, эталон «быть личностью» должен был выступить в качестве предмета потребности индивида. И здесь основной источник активности челове­ка — потребность: «Никто не может сделать что-нибудь, не делая этого у вместе с тем ради какой-либо из своих потребностей...» ⁸.

Становление этой потребности («быть личностью») приобретало различные идеологические формы, и в первую очередь религиозные фиксации. Для господствующих классов обеспечивалось земное («по сю сторону») бытие в социальном целом, для угнетенных — «потусто­роннее бытие», якобы бессмертие ни во что не воплощенной души.

Запечатлевая, продолжая себя в других членах своей общности, человек упрочивал в ней свое существование. Обеспечивая посредством активного участия в деятельности свое инобытие в других людях, инди­вид объективно формирует содержание своей потребности в персона-лизации, которая субъективно может выступать в мотивации достиже­ния, притязаний на внимание, славу, дружбу, уважение, положение ли­дера и которая могла быть или не быть отрефлектирована, осознана. Потребность индивида быть личностью становится условием формиро­вания у других людей способности видеть в нем личность, жизненно необходимую для поддержания единства, общности, преемственности, передачи способов и результатов деятельности и, что особенно важно, установления доверия друг к другу, без чего трудно надеяться на ус­пех общего дела. Таким образом, выделяя себя как индивидуальность, добиваясь дифференциальной оценки себя как личности, человек пола­гает себя в общности как необходимое условие ее существования, по­скольку он производит всеобщий результат, что позволяет сохранять ее как целое. Общественная необходимость персонализации очевидна. В противном случае исчезает и становится немыслимой доверительная' интимная связь между людьми, связь между поколениями, где воспи-туемый впитывает в себя не только знания, которые ему передаются,-но и личность передающего знания. На определенном этапе жизни об­щества эта необходимость выступает в виде ценностно закрепленных-' форм социальной потребности.

Благодетельный для общности в целом процесс не менее благоде­телен для каждого индивида. Прибегая к метафоре, можно сказать, что в обществе изначально складывается своеобразная система «соци­ального страхования» индивида. Осуществляя посредством деятельно­сти позитивные вклады в других людей, щедро делясь с ними своим бытием, индивид обеспечивает себе на случай старческой беспомощно­сти, болезни, потери трудоспособности и т. п. внимание, заботу, лю-, бовь, жалость. Не следует понимать это узкопрагматически. Полагая свое бытие в других людях, человек не обязательно предвкушает буду­щие дивиденды; он действует, имея в виду конкретные цели деятель­ности, ее предметное содержание, а вовсе не то, что для других инди-видоз оборачивается его деянием (хотя не исключена и намеренная, осознанная потребность персонализации).

Социогенная потребность быть личностью существует, разумеется, в конкретно-исторической форме, имеет классовое содержание. В досо-

⁸ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, стр. 245. 4. «Вопросы философии» .\"г 3.

50

А. В. ПЕТРОВСКИЙ, В. А. ПЕТРОВСКИЙ

ИНДИВИД И ЕГО ПОТРЕБНОСТЬ БЫТЬ ЛИЧНОСТЬЮ

51

циалистических социально-исторических формациях эта потребность могла быть полностью реализована только представителями господствующего класса и всеми способами подавлялась у трудящихся. Дейст­вия, которые совершали рабы, не выступали как деяния для их госпо­дина, они не имели своей жизни в нем, и потому рабы для него не обна­руживали себя как личности. Если персонализация и имела- место, то / она была лишь идеальной представленностью действующей вещи. Все это, правда, было так до того момента, пока рабы не восставали. Рим­ские матроны, как известно, не испытывали чувства смущения, оста­ваясь обнаженными перед своими рабами; раб, невольник не был персонализован, а перед вещью стыд бессмыслен.

Примечательно, что отчуждение результатов труда, характерное для досоциалистических формаций, порождало извращенные формы метаиндивидного личностного описания индивида. Запечатлев в произ­веденном предмете свой труд, его создатель не мог надеяться, что он тем самым продолжает себя в тех, кому этот предмет предназначен, потому что предъявлял себя другим через этот предмет не он сам, а его хозяин. Этот трагический парадокс деперсонализации творца в -обще­стве эксплуатации человека человеком превосходно схвачен в гроте­скной форме Т. А. Гофманом. Здесь имеется в виду его новелла «Крош­ка Цахес, называемый Циннобером», где маленькому уродцу Цахесу силой волшебства приписываются все заслуги окружающих, а все его собственные недостатки и промахи относят кому-нибудь другому. Меж­ду прочим, Франциска Куггельман в одном из писем вспоминает, что «Крошка Цахес» Гофмана «сатира... облеченная в сказочную форму, очень забавляла Маркса» ⁹.

Положение коренным образом меняется в социалистическом обще­стве, где отсутствует эксплуатация и подавление личности человека в угоду чьим-либо экономическим расчетам и интересам. В Отчетном докладе ЦК КПСС XXVI съезду партии сказано: «Исходным пунктом партийного, политического подхода к экономике служило и служит не­изменное программное требование — все во имя человека, все для бла­га человека» ¹⁰. Свободное и всестороннее развитие способностей советского человека позволяет ему посредством общественно полезной ' деятельности осуществлять позитивный вклад в других людей, в жизнь общества в целом.

Итак, гипотетическая «социогенная потребность» быть личностью, очевидно, реализуется в стремлении субъекта быть идеально представ­ленным в других людях, жить в них путем поисков деятельностных средств полагания себя в другого человека. Подобно тому, как инди­вид стремится продолжить себя в другом человеке чисто физически (продолжить род, произвести потомство), личность индивида стремит­ся продолжить себя, заложив идеальную представленность, свое ино-.бытие в других людях. Не в этом ли сущность общения, которое невоз-|можно свести только к обмену информацией, к актам коммуникации, поскольку оно представляет собой процесс, где человек делится своим бытием с другими людьми, запечатлевает, продолжает себя в них и за этот счет выступает для них как личность.

Потребность «быть личностью», потребность в персонализации ' обеспечивает активность включения индивида в систему социальных связей и вместе с тем оказывается детерминированной этими соци­альными связями, порождаемыми разделением труда в обществе, об­щественными отношениями, складывающимися объективно, вне зави-" симости от воли индивида. Стремясь включить свое «я» в сознание, ,' чувства и волю других посредством активного участия в совместной

⁹ К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Об искусстве, т. 2. М., 1976, стр. 568.

¹⁰ «Материалы XXVI съезда КПСС». M.,'l98I, стр. 31.

\ деятельности, приобщая их к своим интересам и желаниям, человек, получив в порядке обратной связи информацию об успехе, удовлетво­ряет тем самым потребность персонализации. Однако удовлетворение потребности, как известно, порождает новую потребность более высо­кого порядка, и процесс не является конечным. Он продолжается либо в расширении объекта персонализации, в появлении новых и новых ин­дивидов, в которых запечатлевается данный объект, либо в углублении самого процесса, то есть в усилении его присутствия в жизни и дея­тельности других людей.

Реализуя потребность быть личностью и перенося себя в другого, индивид осуществляет эту «транспортировку» отнюдь не в безвоздуш­ной среде «общения душ», а в конкретной деятельности, осуществляв--мой в конкретных социальных общностях. Экспериментальные исследо­вания подтвердили выдвинутую нами гипотезу, что оптимальные усло^» вия для персонализации индивида существуют в коллективе. В подлин­ном коллективе как группе высшего уровня развития персонализация, каждого выступает в качестве условия персонализации всех. В группах корпоративного типа каждый стремится быть персонализирован за счет деперсонализации всех остальных. Это следует из основных поло­жений концепции деятельностного опосредствования межличностных от­ношений, направленных на другого. К примеру, альтруистические по­буждения, а альтруизм — чистейший случай полагания себя в другом, в зависимости от того, опосредуются они социально ценным содержа­нием совместной деятельности или нет, могут в одном случае высту­пать в форме коллективистической идентификации, в другом — как все­прощение, попустительство и т. д. Русский язык хорошо охватывает раз­личия в личностной представленности инициатора альтруистического деяния. В первом случае тот, кому адресован альтруистический посту­пок, или сторонний его наблюдатель, характеризуя личность, осущест­вляющую этот поступок, говорит: «добрый человек», во втором: «доб­ренький». Человек, продолжающий свое бытие в другом своим деяни­ем, получает возможность удовлетворить свою потребность в позитив­ной персонализации, если это деяние в наибольшей степени соответст­вует содержанию и ценностям деятельности, объединяющим их обоих, и в конечном счете общественным интересам, отраженным в этой дея­тельности. Социально оправданный и ценный способ эксплицирования потребности в персонализации лежит в трудовой деятельности.

В том случае, когда потребность индивида осуществить себя в ка­честве личности дана имплицитно, как скрытая мотивация его поступ­ков и деяний, а чаще всего это так и происходит, она выступает как сущностная характеристика, феноменологически представленная в мно­гочисленных и хорошо изученных в психологии явлениях мотивации до­стижения, притязаний, аффилиации, склонности к риску, альтруизма," эмпатии и т. п. Для зарубежных исследователей личности типичны по­пытки выводить эти феномены друг из друга или сводить один к друго­му, либо находить их основания то в прагматической нацеленности чело­веческой мотивации в духе «постулата сообразности», то в адаптивности психических процессов и поведенческих актов, то в имманентном стрем­лении к «самореализации» или «самоактуализации», которое само всегда нуждалось в детерминистическом обосновании и так его и не по­лучило в трудах А. Маслоу и Г. Олпорта, провозгласивших этот

подход.

Обращение к идее потребности индивида в персонализации, как можно надеяться, позволит понять, реинтерпретировать все эти фено­мены, ввести их в единый теоретический контекст, осмыслить с позиции марксистской психологии, увидеть за конкретными психологическими явлениями их внутреннюю сущность — потребность в персонализации. Не следует забывать, что отношение между потребностью и мотивами

52

А. В. ПЕТРОВСКИЙ, В. А. ПЕТРОВСКИЙ

ИНДИВИД И ЕГО ПОТРЕБНОСТЬ БЫТЬ ЛИЧНОСТЬЮ

53

не может быть понято как отношение между членами одного ряда. Представленная в потребности зависимость личности от общества про­является в мотивах ее действий, но сами они выступают как формы ка­жущейся спонтанности индивида. Если в потребности деятельность че­ловека, по существу, зависима от ее предметно-общественного содер­жания, то в мотивах эта зависимость проявляется в виде собственной активности субъекта. Поэтому открывающаяся в поведении личности система мотивов — мотивации достижений, дружбы, альтруизма, над-ситуативного риска — богаче признаками, эластичнее, подвижнее, чем потребность¹¹. В данном случае потребность персоиалнзации выступает -.как составляющая ее сущность.

Потребность быть личностью возникает на основе социально-генерированной возможности осуществления соответствующих дея­ний— способности быть личностью. Эта способность, как можно предположить — а речь здесь пока идет только о гипотезах, ко­торые подлежат проверке и нуждаются в подтверждении,— есть не что иное, как освоенные субъектом в деятельности социальные нормы, пн-териоризированные отношения между людьми, опосредствованные со­вместной деятельностью, и эффекты персонализации в нем и через него других людей (их деяний). Таким образом, в единстве с потребностью в персонализации, являющейся источником активности субъекта, в ка­честве ее предпосылки и результата выступает социально генерирован­ная, собственно человеческая способность быть личностью.

Как всякая способность, она прежде всего дана субъекту в своей исключительности как индивидуальное, выделяющее его среди окружаю­щих и в известном смысле противопоставляющее его другим людям, как возможность передать, адресовать им свою неповторимость, особенность, непохожесть. Очевиден драматизм судьбы человека, который в силу внешних условий и обстоятельств (в классовом обществе их характер понятен) лишен возможности реализовать свою потребность в персо­нализации. Но бывает и так, что у человека вообще атрофирована или сведена к минимуму способность быть личностью, либо она приоб­ретает откровенно уродливые формы. Человек, который чисто формаль­но выполняет свои обязанности, который устраняется от общественно полезной деятельности, проявляет равнодушие к судьбам люден и дела, в большей или меньшей степени утрачивает способность быть идеально представленным в делах и мыслях, в жизни других людей. Последова­тельно придерживаясь принципа «Я сам по себе — я вас не трогаю, вы меня не трогайте, я яркая индивидуальность, и меня с собой не ров­няйте», такой человек в конечном счете деперсонализируется, переста­ет быть личностью. Парадокс: человек подчеркивает свою «самость», он индивидуалистичен, что называется, «до мозга костей», и он же тем самым лишается в глазах других индивидуальности, теряет «свое^-ли-ио», стирается в сознании окружающих, не внеся в них сколько-нибудь значимых вкладов. Пустое место! —так говорят о человеке, утратившем способность персонализироваться, а пустота, как известно, своей ин­дивидуальности не имеет.

Но, помимо индивидуального, в способности персонализации за­ключено и всеобщее. Оно проявляется в передаче субъектом элементов социального целого, образцов поведения, норм, психологических ору­дий и вместе с тем его собственной активности, носящей надиндивнду-альный характер, другими словами, столь же принадлежащей данному представителю социальной общности, как и другим ее представителям.

Таковы в общих чертах характеристики потребности и способности

быть личностью, выступающих перед нами в неразрывном единстве. Анализ способов и особенностей их реализации открывает путь к по­строению теории личности, которая по всем позициям могла бы проти­востоять концепциям личности, принятым в психоаналитической тради­ции, «гуманистической психологии», экзистенциализме в его персоно-логическом варианте и других теоретических конструкциях западной психологии. Принцип деятельностного опосредствования, принятый на­ми, и здесь остается руководящим для теоретической разработки про­блемы.

Для становления гипотетико-дедуктивной концепции персонализа­ции индивида необходимо определить совокупность основных гипотез, которые могли бы наметить путь конкретного психологического иссле­дования личности. Так, может быть предложен постулат максимиза­ции, то есть стремления индивида к максимальной персонализации с вытекающими из него теоретическими гипотезами: 1) Любое пережи­вание, воспринимаемое индивидом как имеющее ценность в плане обо­значения его индивидуальности, актуализирует потребность в персона­лизации и определяет поиск значимого другого, в котором индивид мог бы обрести идеальную представленность. 2) В любой ситуации обще­ния субъект стремится определить и реализовать те стороны своей ин­дивидуальности, которые в данном конкретном случае доступны персо­нализации. Невозможность ее осуществления ведет к поиску новых воз­можностей в себе самом или в предметной деятельности. 3) Из двух и более партнеров по общению субъект при прочих равных условиях предпочитает того, кто обеспечивает максимально адекватную персо-нализацию. Аналогично — предпочтение будет отдано тому, кто может обеспечить максимально долговечную персонализацию. Валентность другого в плане персонализации монотонно растет с ростом ожидаемой адекватности и долговечности персонализации. Третьей переменной здесь является интенсивность потребности в персонализации. Проверка эмпирических следствий из этих гипотез, осуществленная строго экспе­риментально, поможет очертить контуры будущей теории персонализа­ции, выявить круг возможных областей ее применения (воспитание, управление, клиника и т. п.), осуществить поиск и отработку методик исследования с последующей их стандартизацией для нужд приклад­ного значения.

Принятие постулата максимизации и проверка связанных с Ним теоретических гипотез позволяют построить широкую программу экс­периментальных исследований, а также реинтерпретировать значитель­ное число ранее полученных эмпирических данных.

¹¹ См. А. Петровский, М. Туровский. Потребность. Философская энцик­лопедия, т. 4, стр. 327—329