9. Правовой статус православной Церкви в Российской империи (XVIII – нач. XX вв.)

<…> Окончательно синодальная модель церковно-государственных отношений в России оформилась в годы правления императора Ни­колая I (1825-1855). Это нашло свое отражение в принятых в 1832 г. «Основных государственных законах Российской империи», утвер­дивших господствующее положение православного вероисповедания: «Первенствующая и господствующая в Российской империи вера есть христианская православная кафолическая восточного исповедания. Император, престолом Всероссийским обладающий, не может испо­ведовать никакой иной веры, кроме православной». <…> Формулировка церковных прерогатив императора в ст. 42 «Ос­новных государственных законов» выглядела достаточно корректной: «Император, яко христианский государь, есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры, и блюститель правове­рия и всякого в Церкви святой благочиния. В сем смысле император... именуется Главою Церкви». <…>

Начиная со 2-й пол. XIX в. синодальный состав сделался исключительно архи­ерейским, но вся реальная власть постепенно перешла к светскому государственному чиновнику - обер-прокурору Синода, должность которого была учреждена указом Петра в мае 1722 г. Согласно ин­струкции, обер-прокурор должен был «смотреть накрепко, дабы Си­нод свою должность хранил», выступая в церковном ведомстве «яко око наше (императора.— Авт.) и стряпчий о делах государственных». Вначале обер-прокурор являлся только конт­ролером ведения синодальных дел с точки зрения их соответствия государственным интересам. Однако потенциал его власти, заложен­ный в петровской инструкции, оставался весьма значительным. <…> В 1817 г. император Александр I (1801-1825) интегрировал Си­нод в структуру Министерства духовных дел и народного просвеще­ния, которое возглавил князь Голицын. Синод становился со­вещательным органом Департамента духовных дел объединенного министерства, в чьем ведении находились «суть вообще дела по час­ти духовной всех религий». Хотя объединенное министерство просуществовало лишь до 1824 г., был создан прецедент возглавления высшего церковного управления светским лицом в ми­нистерском статусе, облеченным императорским доверием. Император Николай I, стремясь к стройности и четкости государственного управления, построенного на принципах единоначалия, расширил прерогативы обер-прокурора, который теперь стал во главе Ведомства православного исповедания. В структуре этого ведомства Синод ока­зался на вторых ролях, из его ведения были изъяты все финансово-хозяйственные дела и вопросы духовного образования, переданные департаментам, подчиненным непосредственно обер-прокурору. Таким образом, если церковные реформы XVIII в. покончили с полити­ческой самостоятельностью Церкви, то в XIX в. светская бюрократия полностью взяла на себя управление церковными делами.

<…> К значительным результатам синодального переустройства цер­ковного управления следует отнести секуляризацию вотчинных вла­дений монастырей и архиерейских домов. Государство, включив в свое ведение все церковные дела, в том числе имущественную сферу Церк­ви, закономерно свело на нет ее роль как самостоятельного правомоч­ного субьекта экономических отношений. При этом оно брало на себя ответственность за материальное обеспечение церковных институтов.

<…> Секуляризация церковных вотчин еще не означала ликвидации церковного землевладения как такового, поскольку обеспечить су­ществование Церкви исключительно за счет казенного содержания оказалось невозможным. В 1797 г. Павел I (1796-1801) император­ским указом увеличил земельные наделы архиерейских домов до 60 десятин, а монастырей — до 30. В 1835 г. император Николай I узаконил приобретение монастырями и архиерейскими домами не­населенных имений по особому разрешению без права их последую­щего отчуждения. <…> Еще одним важным последствием синодального строя явилось возникновение сословной замкнутости духовенства, которое, согласно «Законам о состоянии», наделялось особыми правами (освобождение от подушной подати, военной службы и телесных наказаний), резко отделившими его от податных сословий (крестьян и мещан). Все это значительно возвышало статус духовного звания, но одновременно подчеркивало его служилый характер. Вступление в духовенство лиц «податного состояния» было весьма затруднено ввиду фискальных интересов казны. <…>

Подводя итоги, можно отметить, что синодальная система цер­ковного управления явилась своеобразным проявлением особого светского клерикализма. При этом он выразился не в подчинении го­сударства и общества религиозной организации, а в попытке конфессионализации государством общественной жизни через несамостоя­тельную Церковь, нередко с помощью сугубо светских средств и ад­министративных методов.

Источник: Логинов А.В. Власть и вера: государство и религиозные институты в истории и современности. – М.: Большая Российская энциклопедия, 2005. – с.287-291.

Церковь и государство (из воспоминаний князя Жевахова, заместителя обер-прокурора Св.Синода в 1916-1917 гг.)

<…> Как прежде, так и теперь позиция Церкви в отношении государства оставалась неизменной. Ограничивая свою задачу духовным просвещением народа, внедряя в понятия народа высокие начала христианского долга, пробуждая его религиозное сознание, Церковь не только не стремилась к власти и могуществу, а, наоборот, сосредоточивала свое исключительное внимание на культуре духа, требуя не только отречения от земных благ, но даже бегства из мира.

Проникая в самую толщу мирской жизни, Церковь потому и не заражалась мирскими настроениями, что не соблазнялась никакими мирскими приманками, а бережно хранила свою чистоту, источник силы и влияния. Но так продолжалось не всегда и, по мере проникновения христианских начал в языческий мир и превращения языческих государств в христианские, грань между Церковью и государством постепенно сглаживалась, становилась менее резкой, и в ограду церковную стали просачиваться мирские элементы и настроения. В результате изменились и отношения между Церковью и государством. Церковь перестала казаться в глазах государства Пастырем Добрым, государство перестало казаться Церкви паствою. Линии церковной и государственной жизни стали все более резко расходиться в разные стороны, возникли нестроения в самой Церкви, какие продолжались до полного разделения Церквей, вызванного расхождением их представителей даже в области догматической, и какие продолжаются и доныне. Церковь и государство заняли положение враждующих сторон, и возник вопрос даже об отделении Церкви от государства, иначе - о сложении с себя Церковью той миссии, какая была возложена на нее ее Основателем, Господом Иисусом Христом,

Западная Европа уже давно провела, если не везде юридически, то повсюду фактически, этот принцип, и только в одной России связь между Церковью и государством зиждилась на христианской основе.

Эпоха Царя Алексея Михайловича являла собой наиболее яркое отражение взаимодействия между Церковью и государством, однако с течением времени эта связь постепенно ослабевала, и идея совершенного отделения Церкви от государства стала встречать сочувствие даже среди некоторых иерархов, мечтавших о восстановлении патриаршества в целях освобождения Церкви от воображаемого гнета со стороны государства и ссылавшихся на эпоху Царя Алексея Михайловича как на время наибольшего расцвета церковно-государственной жизни России. Царствование «тишайшего» Царя было действительно историческим феноменом, опрокинувшим все доводы о различии земных задач Церкви и государства и, следовательно, о невозможности единения между ними, однако же наличность такого единения вовсе не зависела от самого факта патриаршества как такового, а объяснялась тем, что между Царем и Патриархом существовало полное единомыслие в церковной и государственной области, что официальная Церковь, учитывая религиозную сущность Самодержавия, исповедывала в лице Царя - Помазанника Божия, Ктитора Церкви, коему Сам Господь вручил охрану и защиту Церкви <…>. Власть Патриарха не противопоставлялась и даже не сливалась с властью Царя, а была властью любящего Отца, бережно охранявшего прерогативы Помазанника Божия для блага Церкви и государства.

Когда в царствование Императора Петра Великого этот принцип был нарушен, тогда исчезло и патриаршество, ибо последнее, само по себе, не составляло русского явления, и идея патриаршества была не только чужда, но и враждебна русскому церковному правосознанию. Русскому православному народу чуждо понятие "apxэ", с коим связано представление о власти восточных деспотов, и идея патриаршества, особенно в понимании современных иерархов, будет всегда встречать противников со стороны тех, кто полагает силу Православия в его смирении и чистоте, а ктиторство над Церковью признает неотъемлемым правом Помазанников Божиих, русских православных Царей.

Западная Европа, которой непонятна природа отношений между Церковью и государством в России, отождествляет ктиторство с главенством Русского Царя над Церковью. Католики, например, говорят, что Государю Императору принадлежит высшая правительственная власть в православной Церкви, т. е. право издавать обязательные церковные законы, замещать епископские кафедры, увольнять епископов и производить суд по всем отраслям церковного управления, что Царь является церковным законодателем и источником церковного права и церковных полномочий, управляет Церковью в силу Своего Божественного назначения, как Помазанник Божий, о чем свидетельствуют и Основные Законы, указывающие, что «в управлении церковном Самодержавная Власть действует посредством Св. Прав. Синода, Ею учрежденного», а постановления последнего составляются «по Указу Его Императорского Величества». Из этого католики выводят, что в России видимым Главою Церкви был Самодержавный Монарх, что государственная власть узурпировала права православной Церкви, лишила ее свободы и держала два столетия в плену. Такое предположение позволяет католикам быть вполне искренними в своих убеждениях, по силе которых они доказывают, что Русская Православная Церковь не была истинной Церковью, коль скоро попала в такое унизительное, зависимое от государства положение, что в России, кроме Арсения Мацеевича, не было иерархов, способных предпочесть лишение епархии, ссылку и заточение в тюрьму признанию прав государства над Церковью, что, наконец, и нынешний развал Церкви, вызванный революцией, был возможен только потому, что в самой конструкции православной Церкви были элементы разложения.

Такие убеждения понятны и неудивительны со стороны Запада, вообще незнакомого с Россией. Но они являлись странными и малопонятными со стороны тех русских иерархов, которые не только разделяли их, но даже основывались на них, когда говорили об отделении Церкви от государства, или о восстановлении патриаршества в России.

Русские Цари никогда не именовали Себя Главою Церкви и таковыми никогда не были. Связь же Русских Самодержцев с Церковью обусловливалась не узурпацией государством прав Церкви, а вытекала из природы Русского Государства как единственного в мире государства теократического. <…>

Источник: Воспоминания товарища обер-прокурора Св. Синода князя Н.Д. Жевахова. М: Изд. "Родник", 1993 (www.rus-sky.com)